17 февраля, пятница

— Таким образом, дело раскрыто, и если вы рисуете на фюзеляже звёздочки, то сейчас самое время доставать баночку с краской. — Амир Анзоров рассмеялся и потёр ладони. — С вами приятно работать.

— Спасибо. — Вербин кивнул и улыбнулся.

Феликсу нравилось, что у следователя хорошее настроение, однако сам он прыгать от радости не собирался. Доволен? Да. Убийство раскрыто, доказательства собраны железобетонные, ни один адвокат преступнику не поможет. Дополнительный приятный бонус — понадобилась всего неделя, не так быстро, как в кино, но всё равно неплохо. Судя по радости Анзорова, Следственный комитет, во всяком случае в его лице, выражает полнейшее удовлетворение. С этим делом всё закончилось.

Для полицейских.

А тридцатипятилетний Феликс Вербин был именно полицейским — майором, старшим оперуполномоченным по особо важным делам, и в последнее время — после дела Кровососа — ему частенько доводилось работать с Анзоровым. Как пошутил начальник Вербина, подполковник Шиповник: «Вы друг к другу притёрлись, вот и крутитесь дальше, как карданный вал с редуктором». Они и крутились. Стали говорить друг другу «ты», хотя, как подметил Феликс, других оперов, даже «важняков», Анзоров по-прежнему держал на расстоянии «вы». Стали вроде доверять друг другу… ну, насколько это возможно между следователем и опером. Семьями не дружили — её у Вербина не было. А была бы — не факт, что стали бы дружить. С другой стороны, кто знает? Анзоров явно выделял и Вербина, и Шиповника, и, если была возможность, сам приезжал на Петровку. Только вот в сегодняшнем его появлении смысла не было. О том, что убийца дал признательные показания, опера знали, а похвалить их следователь мог и по телефону. Но Анзоров приехал. А значит, как поняли полицейские, ему что-то было нужно, и судя по тому, что просьба до сих пор не была произнесена, речь шла об услуге. Возможно, о личной. А поскольку с такими просьбами следователю обращаться ещё не доводилось, он несколько смущался. Полицейские, в свою очередь, навязываться не собирались. Отношения у них, конечно, хорошие, но первым должен сказать тот, кому надо, поэтому молчали, не помогали перевести разговор на другую тему. Анзоров правила знал, но мялся. И мялся до тех пор, пока начальник отдела не решил, что времени на смущённого следователя потрачено достаточно.

— На этом, как я понимаю, всё? — Тон, которым Шиповник произнёс фразу, чётко показывал, что от подполковника не ускользнули владеющие следователем сомнения, и он предлагает не морочить занятым людям голову, а откровенно рассказать, чего ему ещё нужно.

Анзоров намёк уловил, всё-таки не первый день знакомы, но не удержался от шутки:

— Заметно?

— Амир, ты правильно сделал, что не пошёл учиться на актёра. — Некоторое время назад Шиповник как-то незаметно и очень естественно стал говорить Анзорову «ты». Следователь не возразил, но сам остался с подполковником на «вы». Которое иногда звучало как «ты». Но именно иногда — Анзоров чётко дал понять, что уважает возраст и опыт Шиповника.

— Егор Петрович, давайте не будем переходить на личности. Потому что хороший следователь должен уметь играть. — И хмыкнул, разглядывая полицейских, не сговариваясь изобразивших на лицах скептическое выражение: — Я знал, что на эту реплику вы отреагируете именно так.

— Не верю, — качнул головой Шиповник. И посмотрел на подчинённых: — А вы?

— Мы тут младшие по званию, — сообщил капитан Колыванов, самый молодой участник совещания. — Так что будем помалкивать.

Вербин улыбкой поддержал напарника и едва заметно поднял брови, показывая Анзорову, что шутки шутками, но намёк на то, что у людей полно дел, всё ещё актуален.

— Мне нужна небольшая услуга…

— Что-то потерял и нужно найти? — Колыванову показалось, что фраза прозвучит смешно, но он ошибся, поймал на себе недоуменные взгляды коллег, пробормотал: «Извините», — и надолго замолчал.

— В одном округе странная ситуация возникла, — продолжил Анзоров, глядя подполковнику в глаза. — Хочу, чтобы опытный человек посмотрел, что к чему, и решил, нужно там упираться или нет?

— Что за ситуация? — поинтересовался Шиповник.

Но поинтересовался подполковник негромко, следователь вопрос не расслышал и закончил:

— И я думаю, дело вам понравится. Правда, оно пока не открыто, доследственная идёт… И это один из моментов, который нужно прояснить: есть ли там дело? Потому что местные упорно твердят, что нет.

— То есть, дела нет, но ты уверен, что оно нам понравится? — уточнил Шиповник.

— Ну, может, не вам, Егор Петрович, но Феликсу — точно.

— Всем нравится, когда выясняется, что дела нет, — подал голос Вербин. — Особенно — следователям.

— Ты не такой как все, тебе нравятся запутанные дела.

— У меня настолько плохая репутация? — пошутил Феликс.

— У тебя прекрасная репутация, — серьёзно и без лести произнёс Анзоров. — Кстати, знакомые из «конторы» о тебе лестно отзываются. Работу не предлагали?

— Видимо, забыли.

— Кто его отпустит? — проворчал Шиповник и покосился на Феликса: — А ты не зазнавайся, потому что если зазнаешься — я сам тебя выгоню.

— Прямо на улицу?

— Прямо на улицу и даже босиком.

— Нельзя причинять подчинённым такие страдания.

— Некоторым — можно. — Подполковник повернулся к следователю: — Так в чём проблема?

— Есть ли там проблема, а точнее — дело, вы мне скажете, — повторил Анзоров. — А тема такая. Пару дней назад в запертой квартире обнаружили тело молодой девушки. Двадцать два года. В квартире полный порядок, следы борьбы и насилия отсутствуют. Девушка полулежала на неразобранной кровати в расслабленной позе. Рядом — пустой шприц, на котором только её отпечатки.

— Передоз? — угрюмо спросил Шиповник.

— По всем признакам.

— Токсикологии ещё не было? — понял Вербин.

— Предварительный вывод — передоз, все признаки в полный рост. Но мы с вами понимаем, что токсикология покажет передоз независимо от того, убийство там или самоубийство.

— Ну да, — согласился Феликс. — И следов борьбы нет…

— Нет.

— То есть оснований для подозрений никаких? — вздохнул Колыванов.

— Никаких, — подтвердил Анзоров.

— Девчонка кололась?

— Нет, законопослушный и даже примерный член общества, без каких-либо житейских неприятностей и уж тем более — проблем с законом. Участковому в поле зрения не попадалась. — Следователь выдержал короткую паузу: — По всем признакам — самоубийство, но местный опер не соглашается.

— На каком основании? — спросил Колыванов.

— Если девочка была хорошей, то опер мог зацепиться за сто десятую [УК РФ Статья 110. Доведение до самоубийства. Доведение лица до самоубийства или до покушения на самоубийство путём угроз, жестокого обращения или систематического унижения человеческого достоинства.], — прикинул Шиповник.

— Проверяем, но по первым результатам тоже мимо.

— Тогда почему опер брыкается?

— Он молодой, — ответил следователь так, словно это всё объясняло.

С другой стороны, это действительно всё объясняло.

— Совсем зелёный?

— Да.

— И поэтому готов идти до конца, отстаивая свою точку зрения? — задумчиво протянул Вербин.

Анзоров бросил на Феликса долгий взгляд, а затем улыбнулся:

— Сам таким был?

— Почему был?

— Ну да… — На этот раз следователь коротко рассмеялся. — Ты таким остался.

— Разве это плохо?

Все они когда-то были молоды и с азартом брались за любое дело, искренне веря в торжество справедливости для честных граждан и неизбежность наказания для преступников. Все они были так сильно увлечены, что иногда видели чёрную кошку там, где её не было и быть не могло, но они верили — есть. И упрямо шли напролом, стремясь доказать свою правоту. И бывало, крепко получали по шапке, впитывая такую простую и одновременно такую сложную истину, что не в каждой тёмной комнате прячется чёрная кошка. Зато в каждом расследовании фигурируют люди, играть судьбами которых ты не имеешь права. И это понимание — ответственности, отлично помогает избавиться от юношеского максимализма. Но, к сожалению, и от азарта тоже. Приходит спокойствие. У кого-то — циничное, у кого-то — прагматичное. Приходит опыт, ты видишь больше, а работаешь — аккуратнее. Но грош тебе цена, если понимание ответственности полностью уничтожит в тебе охотничий азарт и желание докапываться до сути, а не просто закрыть дело. А ведь уничтожает. Не у всех, но у многих. И полицейские поняли, что Анзоров хочет прикрыть молодого опера от коллег, с которыми он вошёл в клинч, и отправить опытного Вербина разрулить ситуацию: если есть дело — открыть, если нет — помирить парня с начальством. Ну, или попробовать помирить. И желание это полицейским понравилось.

Вербин и Шиповник переглянулись, после чего подполковник попросил:

— Амир, расскажи об опере.

— Его зовут Крылов, Иван Крылов.

— Ты шутишь? — не удержался Вербин.

— Почему? — не понял Анзоров. — Обыкновенная фамилия, что в ней смешного?

Колыванов промолчал, а вот на губах Шиповника Феликс разглядел едва заметную улыбку. Вздохнул и ответил:

— Извини, ничего особенного, просто слышал о человеке с таким же именем.

— А… что за человек?

— Умер давно.

— Тогда ладно.

Шиповник закусил губу, но сумел сдержаться. Выдержал очень короткую паузу, нужную, чтобы справиться с голосом, и вернулся к делу: