— Перестарался.
— Именно. Следующий факт: за несколько часов до якобы суицида у Виктории был секс. Трудно поверить, что после этого девушка решилась убить себя.
— Смотря каким был секс, — не удержался Анзоров.
Вербин замолчал, после чего спросил:
— Тут я должен засмеяться?
— Нет, — смутился следователь. — Тут ты должен продолжать.
— Спасибо. — Феликс выдержал ещё одну паузу, после чего продолжил: — В личной жизни Виктории есть подозрение на любовный треугольник: некоторое время назад девушка рассталась со своим молодым человеком, причём разрыв был болезненным, затем у неё завязались отношения с другим мужчиной, но прежний ухажёр недавно вновь появился на горизонте.
— Просто появился?
— Перед смертью Виктория была именно с ним.
— Это очень интересно, — прищурился Анзоров. — Это уже мотив.
— И этот молодой человек, его зовут Наиль Зарипов, отказывается от встречи, мотивируя отказ тем, что обо всём рассказал Крылову.
— Он что, тебя знает? — пошутил следователь. На этот раз — удачно пошутил.
— Возможно, — хмыкнул в ответ Феликс.
— Подозрительное поведение.
— Трудно не согласиться. — Вербин помолчал. — Если Наиль действительно имеет какое-то отношение к смерти Виктории, то его нынешнее поведение может свидетельствовать о панике, возникшей из-за того, что мы отказались от версии самоубийства.
— Или он идиот, решивший, что мы узнали о любовном треугольнике и захотели повесить преступление на него.
— Но для этого Зарипов должен знать о существовании треугольника. — Феликс допил кофе. — Например, из дневника.
— Ага… — Следователь понял, куда клонит Вербин, и одобрительно кивнул: — Ловко ты его обкладываешь.
— Работа такая.
— То есть с главным подозреваемым определились?
— То есть дело открываем?
Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, после чего следователь кивнул:
— Думаю, имеет смысл.
— Хорошо.
Анзоров счёл встречу оконченной и, даже не глядя на часы, чуть откинулся назад, явно намереваясь встать из-за стола, но Феликс остановил его движение негромким вопросом:
— Амир, зачем тебе это нужно?
— Что значит «зачем»? — нахмурился следователь.
— Почему ты заинтересовался этим делом? — объяснил Вербин.
— Мы с тобой иногда встречаемся в здании, на котором висит табличка: «Следственный комитет»? — язвительно произнёс Анзоров. — Я там работаю. И я обязан интересоваться теми случаями, в которых есть подозрение на совершение преступления.
Вербин ответил долгим взглядом, после чего повторил:
— Зачем тебе это?
Анзоров понял, что «соскочить» с вопроса не получится, и прищурился:
— Почему спрашиваешь?
— Потому что поговорил с Крыловым.
— Я мог бы догадаться, что ты выудишь из него всё, что связано с делом, — усмехнулся следователь.
— Крылов подтвердил мои подозрения, — пожал плечами Вербин. — Ну, естественно, сам того не желая.
— Сомневаюсь, что он вообще понял, что ты его допрашиваешь.
Эту реплику Феликс комментировать не стал.
— Ты мог сам открыть дело, косвенных вполне достаточно, чтобы поковыряться, но ты обратился к нам. Почему обратился — понятно, не люблю хвастаться, но мы хороши, мы умеем распутывать головоломки, и ты обратился к нам. Почему?
— Уверен, что тебе нужна правда?
Ещё один долгий взгляд.
— Иначе ты скажешь Шиповнику, что дела там нет? — догадался следователь.
— Дело там есть, но я скажу, что лучше не связываться.
— Не скажешь, — буркнул Анзоров. — Раз там есть дело, ты уже в нём. И теперь не отступишь.
— Но тебе с нами ещё работать, — обронил Феликс, намекая, что доверие, возникшее между следователем и командой Шиповника за последние месяцы, может быть безнадёжно утрачено. И вряд ли когда-нибудь восстановится.
— Я не собирался тебя подставлять, — проворчал Анзоров.
Вербин вновь промолчал.
— Ладно, ладно… — Следователь погонял по столу пустую кружку и посмотрел Феликсу в глаза. — У меня с самого начала было ощущение, что с делом Рыковой — с возможным делом Рыковой — что-то не так, а потом мне намекнули… только намекнули, не более, очень вскользь что всем будет хорошо, если смерть Рыковой окажется самоубийством. И сразу говорю: никаких предложений сделано не было. Прозвучал намёк — и только.
— А ты?
— А я… — Кружка сделала ещё несколько коротких заездов между рук Анзорова. — А я, идиот, неожиданно понял, что родители заберут тело, уедут, какое-то время будут писать, что их дочь не принимала наркотики и не собиралась совершать самоубийство, мне будут задавать вопросы, я буду ссылаться на дневник и отсутствие следов, и примерно через год всё затихнет. Останется только надгробный камень, к которому будут приходить стареющие люди. И добиться для девочки справедливости можем только мы: я, ты, Шиповник и этот мальчишка Крылов, с которого всё началось. И всё. Но вы в стороне. А я не хочу оказаться тем человеком, который будет отвечать родителям Виктории, что их дочь умерла от передоза, но не будет в этом уверен. — Пауза. — И будет чувствовать, что врёт.
— С такими мыслями ты генералом не станешь, — заметил Вербин. — Ты ведь это знаешь?
— Может, и стану, — хмыкнул в ответ Анзоров. — Вдруг у них покладистые кандидаты закончатся?
Мужчины коротко рассмеялись. После чего Феликс тихо начал:
— Знаешь, когда приезжаешь на чужую землю…
— Только не начинай, — поморщился следователь.
— Амир, выслушай меня, пожалуйста, — попросил Вербин. — Если не понравится, я извинюсь.
— Хорошо, — сказал, после паузы, Анзоров. — Продолжай.
— Когда приезжаешь на чужую землю, ты либо её принимаешь, либо нет. Если не принимаешь землю, она навсегда остаётся для тебя чужой, а людей, которые на ней живут, ты будешь или презирать, или просто не замечать. Тебе будет абсолютно всё равно, что ты им говоришь: правду или ложь, ты будешь только брать, ничего не давая взамен.
— Хочешь сказать, что я русифицировался?
— Обрусел, — поправил следователя Вербин.
— Ещё нет.
— Тебе виднее.
— Ты так говоришь только потому, что я хочу найти убийцу?
— Я так говорю, потому что тебе не всё равно.
— Рыкова тоже не местная, она из Самары, — напомнил следователь.
— Её убили на твоей земле. Поэтому тебе не всё равно.
Некоторое время мужчины смотрели друг на друга, после чего Анзоров кивнул и поднялся:
— Я поговорю с Шиповником. Лично. Ты ему пока не звони.
— От кого пришёл намёк?
— От ребят с «земли».
— Может, им просто не нужен «висяк»?
— Может быть, — пожал плечами следователь. И, повернувшись к двери, через плечо бросил: — Увидимся.
Конечно, увидятся, куда им деваться?
Вербин знал, что если Анзоров пообещал поговорить с Шиповником и честно обо всём рассказать, значит, поговорит и расскажет. Поэтому, попрощавшись со следователем, Феликс со спокойной душой отправился в Замоскворечье, на встречу с Мартой Карской. Жила она в большом угловом доме на пересечении Мытной с Павла Андреева, в благородном, выстроенном при Сталине здании, неподалёку от которого нынешние девелоперы возвели условно «английский» квартал, название которого было столь же уместным для центра Москвы, как «Грандъ-Отель» на окраине какого-нибудь Дальне-Захолустинска. Впрочем, столичные застройщики так давно смешивали «французское с нижегородским», что даже название «Вайт Хамовники» вызывало не смех, а зевоту: ну, «вайт», хорошо, что не «бленд». Кому-то дешёвая англофикация могла показаться скоординированным заговором девелоперского маркетинга, но Вербин предпочитал другое объяснение: чтобы подобрать название и по смыслу и звучанию, русский язык нужно знать и понимать, чувствовать его, владеть им… А словарик английского всегда под рукой: открыл, ткнул пальцем куда угодно, вот и готов очередной «Эсквайр Хаус». Звучит по-иностранному, клиенты довольны — им нравится, когда модно, по-заграничному.
Поднявшись на шестой этаж, Феликс почему-то сразу понял, в какую квартиру ему нужно, ещё до того, как увидел номер на самой мощной из выходящих на площадку дверей. Она не сильно отличалась от прочих, старалась не бросаться в глаза, но Вербину по долгу службы доводилось видеть разные двери, поэтому он мгновенно оценил высочайший уровень, который выбрала хозяйка для защиты жилища.
«У неё паранойя?»
«Глазок», разумеется, отсутствовал, его заменяли две видеокамеры: одна направлена на гостя, другая на площадку этажа. По уму, вполне хватило бы и одной, но, по всей видимости, менеджер из охранной компании убедил хозяйку, что так будет «надёжнее», потому что вторая камера была скрытой, заметить её мог только профессионал.
На звонок Марта Карская ответила почти сразу:
— Кто там? — Узнаваемый голос: очень приятный, глубокий, с лёгкой хрипотцой.
— Майор Вербин, Московский уголовный розыск. Мы созванивались.
— Вы не могли бы показать удостоверение? Только не подносите близко к камере.
— Конечно. — Феликс выполнил просьбу женщины.
— Одну минуту.
Щёлкнуло как минимум три замка, после чего дверь отворилась, и Вербин шагнул в прихожую, освещённую не ярко, но и не прячущуюся в полумраке: свет приглушён, однако всё прекрасно видно.