Николай хотел верить. Очень хотел. Тягучая простота повседневных будней давила на него многотонным прессом. Работа, дом, Интернет, дела, сосед купил в кредит «Шевроле», а у нас покосилась дверь на дачном участке. Добываешь деньги, чтобы тратить, и снова начинаешь добывать. Чем мы отличаемся от муравьев? Тем, что у нас есть MTV? Нет, скорее этим мы с ними похожи.

Неужели Промысел заключается в том, чтобы ползать по земле в поисках хлеба насущного?

Николай очень хотел верить, но не знал — кому?

Старенькая бабушка, которую родители перевезли в Москву из деревни, советовала идти в церковь, но православие парня не прельщало. «Попам я не доверяю, весь Интернет кишит рассказами о том, какие они на самом деле!» Анонимным сетевым собеседникам парень доверял больше, чем бабушке, — ведь они умеют давить на кнопки «клавы», что по умолчанию делает их образованными и приличными людьми. А бабушка — это прошлый век. Пережиток.

Но познать Истину хотелось, и продвинутый молодой человек принялся искать христианству замену.

«На тот сайт я забрел случайно. Посмотрел — понравилось. Не сайт, а настоящий портал. Сделан хорошо, форум живой, подробно отвечают на все вопросы».

Форумная болтовня становилась серьезнее, потребовалось личное присутствие, чтобы понять, что именно имели в виду наставники в том или ином случае. Николай посетил одно собрание, другое, третье… задавал вопросы, выслушивал ответы, внимательно прочел подаренные брошюры. Вернулся, чтобы поспорить. Удостоился похвалы: «Мы видим, что вы ищущий человек, Николай, такие, как вы, никогда не остановятся на полпути». Через три месяца парень не пропускал ни одного собрания. А примерно через год уволился с работы и уехал в глухой скит на Южном Урале: работать, работать и еще раз работать. До седьмого пота. Во имя распространения света Истины, выгодной отдельно взятым наставникам. Обычно из таких поездок не возвращались, но Николаю повезло: скит накрыла федеральная служба по борьбе с наркотиками. Просветленные наставники, помимо выманивания из адептов недвижимости и превращения их в рабов, не брезговали и транспортировкой афганского героина. Во имя Истины, так сказать. Николая переправили в Москву, родители поместили его в Михайловскую лечить от истощения, однако никто не подумал, что в первую очередь парню нужна совсем иная помощь.

— Вы правы, Герман: ответы я нашел сам.

— Это очень серьезное достижение.

— Но они дались мне слишком дорого.

Жена ушла, решением суда ему запрещено видеться с ребенком. Все сбережения остались в секте. Хорошо, что не удалось продать квартиру — она была оформлена на родителей.

— Вы заплатили за них ровно столько, сколько они для вас стоили, Николай. Не больше, но и не меньше. Теперь у вас есть ответы, и нужно жить дальше.

— Психолог тоже говорил, что нужно жить дальше.

— Он говорил, а я — знаю, — мягко, но твердо произнес Герман. — Жизнь, Николай, это все, что у нас есть. Мы падаем и снова поднимаемся, достигаем немыслимых высот или ползаем по дну — мы исполняем Промысел. Мы явились сюда не для того, чтобы падать духом или отказываться от главного нашего богатства. Мы идем вперед, к Силе и Вечности, к исполнению мечты, к тому, чтобы стать другими. Мы должны идти, потому что каждый шаг — это надежда на лучшее. Потому что погасить горящий внутри огонь проще всего.

— Сила и Вечность, — повторил парень, пробуя слова на вкус. И пристально посмотрел на Карбида: — Вы верите?

— Да.

— Просто верите или знаете?

— Когда-то просто верил, — медленно ответил Герман. — Потом узнал наверняка. И вот что скажу, Николай: верить легче, ибо в недосказанности проще черпать надежду.

— Он уснул, — выйдя в коридор, сообщил Карбид. — Он достаточно сильный, должен справиться.

Никакого удивления при виде Ясеня, никаких вопросов: «Что ты здесь делаешь?» или «Ты подслушивал?», ничего. Герман начал разговор так, словно Виктор должен был ждать его в коридоре. Точнее — ждать его мнения о пациенте.

— Я патологоанатом, а не психолог, — усмехнулся Ясень. — Долбанись твой любимчик об асфальт, был бы повод для беседы.

— Не нужно вставать в позу, — усмехнулся Карбид. — Сочувствие не имеет ничего общего с жалостью.

— Зачем ты им занялся?

— Нелегко пройти мимо гибнущей «искры».

— Добрый самаритянин?

— По мере сил.

— Нужно поддерживать имидж?

— Пытаюсь остаться человеком.

— Получается?

— Судя по твоей реакции — да.

— Моя реакция не имеет отношения к твоим соплям.

Что стояло за вспышкой гнева? Новое назначение и запах власти, который оно принесло? Паника, вызванная отсутствием татуировки? Раздражение тем, что Герман скрывает информацию о своих делах с журналисткой?

Ясень не знал.

Но остановиться не смог.

— Тебе запрещено лечить!

Карбид вздрогнул. Исподлобья посмотрел на напарника, ответил, с трудом сдерживая гнев:

— Я с ним просто поговорил.

— Не ври мне!

— Ты еще не заслужил того, чтобы я опустился до лжи.

— Что?

— Врут тем, чье мнение небезразлично, — зло объяснил Герман.

— То есть я для тебя пустое место?

— Попытайся доказать, что это не так.

Виктор сделал шаг вперед.

— Я уже всем все доказал.

— Тогда что ты делаешь здесь, Ясень? Чего ищешь?

Виктор отступил, но взгляд не отвел. Несколько мгновений мужчины буравили друг друга глазами.

Сейчас? Или позже? Устроим драку или сохраним видимость «рабочих» отношений? Что делать? Ясень сделал не самый лучший выбор.

— Скажи, Карбид, как чувствует себя врач, который работает в больнице, но не имеет права лечить? Свербит?

Впоследствии, вспоминая этот разговор, Виктор не мог ответить себе, для чего он задал вопрос. Добить? Унизить? Растоптать? Он прекрасно понимал, что сломать напарника ему не по силам, во всяком случае — пока. Наверное, хотел увидеть в глазах Германа боль. Или злость. Одним словом, нечто такое, чего Карбид еще ни разу не демонстрировал. Боль или злость? Что покажешь, напарник? Стиснешь зубы или укусишь? Ну!

В долгу не остался.

— А ты до сих пор таишь обиду на Бога? Ненавидишь его настолько, что перестал верить?

Карбид произнес фразу очень небрежно, словно комара щелчком стряхнул.

— Я…

— Сломался, великий инквизитор?

— Бога нет!

— Тогда почему ты бесишься?

— Сволочь!

— Не можешь простить, что тебя отправили в ад?

И Ясень взорвался. По-настоящему. Позабыв обо всем, кроме переполнившей его обиды. Сжал кулаки и, потрясая ими, выплеснул на Карбида все, что накипело, что держал в себе и чем не делился ни с кем. Проревел то, что прятал несколько сотен лет:

— Он не должен был так поступать! Не должен! Я нес имя Его! Я нес знамя Его! Я верил! — Виктор чувствовал, что на глазах выступают слезы, но не сдерживал их, не хотел сдерживать. — Я ведь левша, понимаешь?! Ты понимаешь, скотина? Я — левша! Мне приходилось быть святее всех, чтобы удержаться. Чтобы ни в одной, даже в самой тупой и подлой голове, не возникло подозрений! А знаешь, как трудно переучиваться? Менять левое на правое? Не путаться. Постоянно, каждую секунду контролировать себя. И верить… Истово верить, по-настоящему, потому что фальшь видна. — Виктор сделал еще один шаг назад. Молодой монах. Старая «искра». Человек, похоронивший свою боль и вдруг осознавший, что могила эта — лишь декорация. — Я верил. Иногда мне кажется, что верю до сих пор. Я карал тех, кто отринул Его. Я отправлял на смерть? Да, отправлял. Во имя Его. И что я получил? Меня не пустили в Свет. Меня!

Виктор не искал жалости или сострадания. Он выплескивал обиду, злость и непонимание. Он принял свою участь, потому что не мог не принять, однако не смирился.

— Представляешь, Карбид, моя «искра» оказалась слишком темной для вашего Царства. И никто не посчитал тех, кто уверовал благодаря мне, кого я спас от происков нечистого и кто ушел к Свету.

Ясень снова шагнул к Герману. Но на этот раз в жесте не было агрессии или напора. Он просто сделал шаг навстречу, чтобы произнести последние фразы без надрыва, чтобы не прокричать их, а медленно и негромко промолвить.

— Знаешь, что самое интересное, Карбид? После всего того, что со мной произошло, после предательства, после… — Голос дрогнул. — Я ведь совсем не изменился. Мне нужно верить. Мне нужно служить. Ты говорил об обиде на Бога — она умерла двести лет назад. С тех пор я снова в строю. Только в другом строю. Я снова честен с самим собой и с теми, кто рядом. И я снова веду других.

— Но ведь ты попросился сюда, — тихо ответил Герман. — Значит, ты продолжаешь искать.

Не успокоился. Не принял покорно свою участь. Встал в другой строй, но где-то в глубине помертвевшей от обиды «искры» продолжил верить. Продолжил, хотя признаваться в этом не хочет даже себе.

— Здесь обычное место, Карбид, а Ручной Привод — обычный механизм. Вы все тут рехнулись, но это нормально для одержимых идеей мессианства. Я — не такой.

— Ты найдешь себя, Ясень, — мягко произнес Карбид. — Теперь я знаю точно.

* * *

— Антоша, если ты убьешь его, я не выйду за тебя замуж!

— Милая, но если я его не убью, то не получу контрольный пакет металлургического комбината!

— Антоша, но ведь у нас есть карта пиратского клада…

«Что за голоса? Что за идиотские карты?»

Олег разлепил глаза.

— Я люблю тебя сильнее жизни!

— Я тоже люблю тебя, Антоша!

«Телевизор!»

Черный японский ящик деловито бурчал каким-то сериалом.

«Я что, уснул перед телевизором? Средь бела дня?!»

Получалось — да, уснул. Олег поднялся с дивана, потер левый висок — голова побаливала — и выключил телевизор.

«Ничего удивительного — устал».

Несколько дней на нервах не прошли даром.

Молодой человек вышел на кухню, попил холодной воды и задумчиво посмотрел на рассыпанные по столу фотографии.

«Юла, Юла, Юла… Неужели ты на самом деле оказалась в машине маньяка?»

Нет!

Нет, пока не доказано обратное.

«Я должен поговорить с Германом!»

Именно с ним и начистоту. Ничего другого не остается. Герман был последним, кто встречался с Юлой. Герман странно вел себя при встрече и… и Герман был единственным, кого Олег не видел во время своего кошмарного сна о «Малой Земле». Не было Германа и не было Юлы. Это знак.

«Да, наверное, это знак!»

Олег торопливо собрался и выскочил из квартиры.

— Я проявил слабость, — холодно произнес Ясень. — Больше подобное не повторится.

Это были первые слова с тех пор, как Виктор закончил свой страстный монолог. Они с Карбидом спустились на первый этаж, вышли из корпуса, направились к «Малой Земле». И лишь пройдя половину пути через парк, Ясень подал голос.

— Тебе нужно было высказаться, а я оказался рядом, — невозмутимо ответил Герман. — Все в порядке.

— Ты меня спровоцировал.

— А кто начал хамить?

Что ответишь? Ничего. Ясень поджал губы.

— Я не нуждался в психотерапевте.

— Хорошо, — согласился Карбид. — Пусть так.

— Я ни на кого не обижен.

— Не сомневаюсь.

— Я…

— Герман!

Ясень и Карбид одновременно повернулись и уставились на торопливо приближающегося Олега.

— Герман, нам нужно поговорить!

— Старый знакомый? — тихо поинтересовался Виктор, внимательно разглядывая парня.

— Новый знакомый.

— Ему страшно.

Развитая «искра» без труда различает все оттенки владеющих человеком эмоций.

— У него беда, — негромко ответил Карбид.

— И ты, конечно, бросишься на помощь?

— У меня нет выбора, ведь в его беде виноват я.

— Что?!

Молодой человек остановился в шаге от них. Всклокоченный, небритый, с лихорадочно горящими глазами. Мятая ветровка — спал он в ней, что ли? На футболке коричневые пятна — опрокинул кофе?

— Герман, вы ведь не врали, когда говорили, что Юля вернется?

Олега не смущало присутствие незнакомого мужчины, с интересом прислушивающегося к его словам. Не смущал внимательный и цепкий взгляд. Плевать. Есть в жизни моменты, когда тебя ничто не может смутить. Ни смех, ни издевка, ни демонстрация превосходства — ничего. Ты не видишь другого пути, кроме мольбы, и стыд отступает.

— Вы сказали, что она вернется.

— Я сказал, что ты должен ждать.

— Вы сказали так, будто вам все известно.

Карбид не ответил.

Олег сделал еще один шаг, оказавшись на расстоянии вытянутой руки. Нет, чуть ближе.

— Я пришел один. У меня нет микрофона. Я хочу знать, что с Юлей. Я должен знать.

Тишина.

— Юля жива?

Виктор насмешливо посмотрел на Карбида.

— Это мы с Юлей два года назад, только познакомились. — Молодой человек достал из сумки фотографии. Судорожный, жалкий жест. Протянул карточки вперед, словно отдавая последнее богатство. — Тогда Юля стала для меня еще одним увлечением, очередным увлечением. Вы ведь понимаете — остановиться очень трудно. Я даже спал с другими девчонками, когда… пока… я… в общем, я спал с другими уже после того, как познакомился с Юлей. Я ее обманывал, да. Но тогда Юля еще не стала для меня тем… — Олег сбился. — Вот уже полтора года я с ней честен и я… и мне это нравится. — Еще фотографии. — Посмотрите, это мы ездили в Грецию. А это у ее родителей. День рождения отца. Мы… Мы живем вместе уже год. И я хочу жить с Юлей до конца жизни. Просыпаться утром и видеть ее. Обнимать ее. Я хочу, чтобы у нас были дети… Герман, я схожу с ума, понимаете? Я не могу без нее! И если нужно что-то сделать…

— Ждать, — коротко перебил несчастного Карбид.

Олег покачал головой:

— Я мужчина. Я должен что-то делать. Я не могу сидеть и ждать.

Карточки в руке, беда в глазах. Мятая ветровка и заляпанная кофе майка. Что он может сделать? Все. Сейчас — все. Потому что именно сейчас решается его жизнь.

— Ты хороший парень, желторотик, — сочувственно произнес Герман. — Но сейчас ты должен просто ждать. Сильно ждать. Твоя любовь добавит Юле сил.

Олег прищурился. Понял, что продолжать бесполезно, что ничего другого не услышит, но все-таки решился на последний вопрос:

— Юля жива?

— Да.

Ясень кашлянул. Олег вздрогнул и повторил вопрос:

— Юля жива?

— Да.

— А почему он кашляет?

— Потому что для него это стало таким же сюрпризом, как и для тебя, — спокойно объяснил Герман. — А теперь, желторотик, ты должен уйти. И больше никогда здесь не появляться. Никогда.

Последнюю фразу Карбид произнес по-прежнему мягким, но не терпящим возражений тоном. Очень веским тоном, показывающим, что отказ воспринят не будет. Олег все понял. В последний раз посмотрел Карбиду в глаза, кивнул, повернулся и медленно побрел к выходу из парка, на ходу убирая фотографии. Обрел ли он надежду? Очень, очень сомнительно.

Ясень криво усмехнулся:

— Тебе нравится слушать мольбы?

— Сейчас понравилось, — не стал скрывать Герман. — Мне понравилось, что он любит. И ради любви готов пойти на самое страшное для любого мужчины: на признание слабости. Не всякий силач способен на такой подвиг.

— Занятный вывод.

— Единственно возможный.

Виктор хмыкнул:

— Сегодня, пока тебя не было, я как раз расспрашивал сотрудников об этой девчонке. Утром парень приводил на Подстанцию милиционера.

— Избавился от него?

— Да.

— Очень хорошо.

Короткий вопрос, короткий ответ.

Олег исчез из виду, но Карбид не спешил поворачиваться лицом к напарнику, продолжал смотреть на дорожку, по которой ушел молодой человек.

— Почему ты пустил Юлю на Подстанцию? — холодно спросил Ясень. — Почему развил ее «искру»?

— Так надо.

— Ты приказал Черепанычу включить Ручной Привод, когда девушка была рядом?

— Да.

— Это преступление.

— Я знаю.

— Почему ты пошел на него?

Карбид повернул голову к напарнику:

— А почему ты не начал расследование? Ты ведь все понял еще утром, еще до собрания, что помешало тебе поставить в известность Царства?

— Откуда ты знаешь, что я никому ничего не сказал?

Герман улыбнулся:

— Откровенность за откровенность, Ясень. Ты говоришь, почему не начал расследование, я рассказываю, что заставило меня пойти на преступление. В такой последовательности.

Несколько секунд Виктор размышлял над предложением, несколько секунд боролся с собой. Момент истины. Или он ответит, или черт его знает, когда Герман раскроется в следующий раз.

Надо ответить.

— Гордость.

Удивления ответ Виктора не вызвал.

— Я так и думал.

— Неужели?

— Ты удивишься, Ясень, но я думаю о тебе гораздо лучше, чем тебе кажется. — Пауза. — Ты считаешь, что не имеешь права начинать расследование против коменданта. Потому что сам комендантом еще не стал.

Виктор смутился. А где смущение, там и злость:

— Черепаныч донес?

— Нет, — покачал головой Герман. — Не забывай, что когда-то я тоже был молодым, только-только принесшим присягу комендантом. И столкнулся с той же проблемой, что и ты. Татуировка не появилась?

— Не появилась.

А значит, несмотря на прошедшую церемонию, Карбид все равно остается старшим. Единственным человеком на Подстанции, имеющим право запускать Ручной Привод. Нет, формально, согласно инструкциям Царств, они с Виктором находятся в одинаковом положении. Инструкции вообще не упоминали татуировки. Не замечали их. Но Ясень знал, что только черный рисунок станет пропуском в идеальную систему, о которой говорил Черепаныч. Только он — знак, непонятно каким образом появляющийся у всех комендантов.

Взгляд Виктора машинально уперся в черный крест на шее Германа. В черные буквы, складывающиеся во фразу: «Caelum, non animum mutant, cui trans mare current».

— Давно хотел спросить: девиз у всех один?

— Нет, у каждого свой, — ответил Карбид. — Девиз показывает, каким тебя увидел Ручной Привод. А Ручной Привод никогда не ошибается.

Ручной Привод. «Это место». Ясень не хотел больше спорить. Устал. Или принял? Или все-таки устал? Он знал одно: без черного креста все инструкции летят к черту. Не будет карьеры. Надежды развеются в дым.

— А теперь пойдем. — Карбид потянул напарника за рукав. — Моя очередь отвечать на вопросы.

* * *

Из Кухни Юля вышла, окончательно уверовав в свои силы. Теперь девушку не пугали ни постоянно меняющийся лабиринт, ни исчезающие двери, ни притаившиеся опасности.

Она окончательно осознала, что изменилась.

Да, это случилось не само по себе, над ней поработали. Кто-то подарил ей новые возможности, невероятную силу, но… Юля не хотела гадать, кто это сделал и зачем. Бог, дьявол, добрая фея, инопланетяне… Пока не важно. Рано или поздно ответ на этот вопрос будет дан, пока же следует вести себя в прежнем ключе. То есть искать выход.

Что оказалось не таким уж сложным делом.

За время завтрака коридор вновь изменился… нет, скорее принял обычный вид. Стал таким, каким его видели обычные люди. Или наоборот: спрятал свое истинное нутро, став таким, каким его видели обычные люди. Аккуратно покрашенные стены, тщательно подметенный пол, ярко горящие плафоны. А напротив двери появился «План эвакуации при пожаре», с точным указанием нынешнего местонахождения Юли.

«Экзамены закончились?»

Похоже на то.

Пройдя в указанном направлении, девушка обнаружила лестницу, поднялась на первый этаж и оказалась у двери с надписью «Кинозал».

«Пройти мимо?»

Нет, нельзя.

«Они» хотят, чтобы я зашла».

Юля без опаски заглянула внутрь и увидела небольшой темный зал, заставленный рядами неудобных деревянных кресел. Прямоугольный экран, аккуратно заштопанный в левом нижнем углу. Древний кинопроектор, рабочий стол, кресло, стопки алюминиевых коробок с пленками.

На экране мелькали черно-белые кадры старой постановки.

Выжженные солнцем камни древнего города. Площадь, наполненная толпой. Сосредоточенные, полные вражды лица. На возвышении один… Нет, больше. Четверо преступников. Стража. Худощавый римлянин в богатых одеждах яростно взирает на людей. На возвышении… Нет, на возвышении все-таки один. Единственный, чей взгляд спокоен. Его камера выхватывает чаще остальных. Его, спокойного. Его, знающего, что будет. Рот римлянина кривится. Он тоже знает, догадывается, что будет, однако пытается бороться.