Вадим Вознесенский

Евангелие рукотворных богов

Анюте, моему самому настоящему Ангелу, посвящается.

В чреве серого дня заворочался гром.
Слишком пошлый реквием после боя.
Что ты делаешь здесь с одиноким мечом?
Ты исполнил свой долг — уходи же, воин.
Здесь ни жизни, ни смерти, ни мира, ни битв,
Ни великих врагов, ни великих героев.
Здесь никто не услышит твоих молитв —
Боги бросили нас. Уходи же, воин.
Лай бешеных псов, вой черных волков
Слаще смеха гиен и шакальего воя.
Ты чужой на пиру довольных скотов,
Что остались в живых, — уходи же, воин.
Стала грязью кровь, стала гнилью вода,
А глазницы душ забиты золою.
Но пока в небесах хоть одна есть звезда,
Этот мир еще жив. Уходи же, воин.
Знаю, трудно бросать тех, с кем был в боях.
Знаю, стоит один много меньше, чем двое.
Но последняя битва здесь только моя.
Ты не выстоишь в ней. Уходи же, воин.

«Иллет». Наталья Некрасова

Пролог

Сгорбленный батрак роет канаву для орошения умирающего поля. Быть может, каждым ударом мотыги, дробя комья сухой земли, он порождает вселенные. Где истина?.. Ребенок, одетый в тряпье, увлеченно играет грубо выструганными фигурками. Возможно, переставляя своих зверей, он сталкивает в беспощадной битве величайшие армии одного из множества существующих миров. Познай необъятное. Змея в бессильной злобе пожирает свой хвост. Бесконечной чередой, подобно миражам в пустыне, возникают, растворяются в дымке и вновь возрождаются цивилизации.

Горячее дыхание пустыни отнимало остатки сил, несло жар и песок, впивающийся тысячами игл в обветренные лица, срывающий лохмотья кожи с иссушенных губ. Гром действительно походил на сына бога, как и пели менестрели на городских ярмарках, восхваляя его многочисленные подвиги. Семи футов роста и богатырского телосложения, с развевающимся плащом венедийского шелка, парой мечей за спиной и упруго перекатывающимися мышцами под кожей. Таким даже на самых темных улицах портовых городов стараются не переходить дорогу. Да, он выглядел внушительно, этот северный варвар, вождь многочисленного уже союза племен, осмелившийся бросить вызов могучей империи.

— Мы прошли, — и голос его так же был подобен рыку льва, как похожи на гриву длинные пепельные волосы, — всего одиннадцать дней…

Одиннадцать дней безумного перехода, броска через равнодушную пустыню, одиннадцать дней под взором безжалостного Бога Солнца.

— Ведун умирает. — Я посмотрел на Грома (с уважением, единственный из отряда он, казалось, смог бы пройти еще столько же и в том же темпе). — Мы потеряли связь.

— Мы все равно не успеем. — Вождь прикрыл глаза, повернулся лицом к барханам и медленно втянул воздух.

Приподняв нос и раздувая ноздри, он несколько раз повел головой из стороны в сторону, как степной волк, выслеживающий добычу.

— Я чувствую их, они все так же не страдают от жажды и полны сил, в их мыслях лишь азарт охотника, настигающего дичь. Через три часа они будут здесь.

— Они сыновья пустыни, их верблюды могут обходиться без воды… И у них нет женщин и детей.

Пять тысяч черных наездников — серьезная сила, особенно если противостоит двум сотням измотанных северян. Гром ощущал их, слышал оттенки эмоций, мог даже оценить физическое состояние дромадеров. И видел своих людей. Легко ступив с бархана, он заскользил по осыпающемуся песку. Я еще раз обернулся — вдали сквозь плывущее марево поднимались клубы пыли. Даже без Ведуна, без сверхъестественного нюха Грома было ясно: преследователи наступают нам на пятки и после перевала мы сможем рассмотреть орнамент на их попонах.

Вождь остановился у носилок, привьюченных между двух лошадей. Выразительно посмотрел на сопровождающего бойца. Дорогие трофеи — неуязвимые доспехи, плоды побед и грабежей, были брошены в пути. Одежду большинства воинов составляли длинные, ниже колен, туники, платки, повязанные на кочевничий манер вокруг лица, сандалии с высокой шнуровкой. Я устало улыбнулся, нет нужды читать мысли — Гром не одобрял такой экипировки, но сам отдал приказ избавиться от лишнего груза.

— Плохо, князь, — отрапортовал солдат.

Ведун действительно умирал — впалые щеки, выпирающие глазные яблоки под пергаментными веками, еле ощутимые движения грудной клетки. Он выглядел глубоким старцем, вся его сила, вся энергия ушла на открытие Пути. Он подарил нам два дня, благодаря которым мы опередили преследователей, а у нас не нашлось для него такой малости, как глоток воды. Гром склонил голову и положил мозолистую ладонь на лоб волхва, но, не успев прикоснуться, резко отдернул руку, словно обжегшись. Гримаса боли исказила лицо, он вздохнул и передернул плечами.

— В нем нет сил, чтобы удержать жизнь, — вздохнул я. — Без Ведуна наши и без того мизерные шансы сводились к нулю.

— Ты не понимаешь. Он очень глубоко погрузился. Когда я пытаюсь дотянуться до его сознания — как в воронку затягивает. Он был на той стороне один слишком долго.

— Нас догнали бы еще в начале пути, если б Ведун не морочил.

Тенью пронеслась мысль, что все мучения перехода и все старания волхва пропали впустую. Что, приняв бой в начале бегства, мы бы избавили себя от этой пытки пустыней, да и отдали свои жизни гораздо дороже. Тогда, еще опьяненные горячкой резни у стен дворца Секретной столицы, возможно, мы могли организовать оборону захваченной цитадели. Там не было надежды на спасение. В сердце враждебного государства неоткуда ждать помощи. Но это была бы красивая смерть. Такой конец пути чертовски льстил моим спутникам. Религия этого смелого народа поощряет подобный переход. К сожалению, это противоречит моим личным принципам, и за жизнь я буду цепляться до последнего.

— Мы встретим имперцев на перевале, — тихо сказал Гром, — женщины и дети на лошадях могут попробовать успеть до отлива.

Истощенные женщины на не менее истощенных лошадях… Северяне — неплохие лучники, и на стенах ущелья можно продержаться какое-то время. Попробовать устроить оползень? Я кивнул — не стоять же на месте.

— На перевал! — рявкнул вождь. — Там спешимся.

Воины приободрились — новость о предстоящей, пусть и последней, драке придала сил. С улыбкой помогли детям и наиболее слабым из женщин сесть верхом, взяли под уздцы лошадей. До цепи невысоких гор было около пяти миль — есть время не спеша пройтись, привести в порядок мысли, отдохнуть и подготовиться к битве. Все-таки они мне нравились, эти люди, за десяток лет ставшие моими новыми родичами. Наверно, когда-то давно я сам был таким, смелым и безрассудным, открытым и честным, умел любить и ненавидеть. Когда-то давно… очень, очень давно.

Тронулись: Гром с Проводником во главе колонны, обсуждая, вероятно, план защиты перевала, и тонкой цепочкой растянувшиеся чуть больше трехсот человек и двух сотен лошадей.

— Славный был поход, — со мной поравнялся Дед — самый старый дружинник Грома, — и богатая добыча.

— Которую пришлось бросить в пустыне, — отозвался кто-то сзади.

— Не поверю, чтоб Старый не припрятал несколько сотен монет в седельной сумке, — весело послышалось спереди.

— Да пару наложниц! — хохотнули в строю.

— Семьи старейшин. Лет двадцать назад — за такой выкуп мы бы себе по клану купили, — вздохнул Дед.

Лет двадцать назад племена еще и не думали объединяться, а молодой Гром ходил оруженосцем у кого-то из князей. Теперь другое время, старик. Теперь эта горстка измученных женщин и старающихся казаться невозмутимыми подростков — залог целостности союза, кровью и потом скрепившего многочисленные общины.

— Мы не для этого их спасали, Дед, — протянул я, — но они действительно многого стоят.

— Просто… просто великий был поход.

— Да, о нас сложат красивые баллады, матросы будут распевать их в трактирах, и прекрасные девы уронят слезу, а безусые юнцы, очистив от ржи дедовские мечи, уйдут из дома в поисках славы.

— Не смейся, это достойно пера барда. Другой раз из кабацкой драки рождается поэма, а здесь такое дело…

— Хотелось бы самому пожать плоды популярности и поднять добрую кружку эля в приличной таверне.

— Ты ведь наш родич, брат, — улыбнулся ветеран, — в Валгалле все попируем.

— Попируем, — согласился я и мотнул головой назад, — вместе с теми детьми шайтана.

— Откуда они взялись, не пойму, — вздохнул Дед. — Почему Ведун не почувствовал, у Грома тоже дар не слабый, да и так наши многие могут…

Интересный вопрос. Только поставлен неправильно. Почему не заметили — у них тоже маги есть, и кто же знает, какими они фокусами владеют. Иное дело, откуда пять тысяч отборных имперцев ни с того ни с сего оказались у стен Секретной столицы, вдали от Дельты — места высадки варваров, от основного войска, сдерживающего прорыв вверх по Реке?

— Похоже, предали нас, — понизил голос собеседник, — рейд в тайне готовился, не многие знали. Вожди, и то не все.

— Ловушка? Смерть Грома сейчас ничего не даст — слишком поздно.

— Смерть Грома и заложники, не забывай.

— Ты мудрый воин, Дед.

— Я старый воин. Помоги Грому, он мне как сын.

— Я буду сражаться с ним плечом к плечу. — Наш разговор все больше переставал мне нравиться.

— Ты приносишь удачу… — Дед промолчал. — Я видел, как ты дрался в цитадели.

Скверно, не думал, что остались свидетели. Приношу удачу — нашел любимца богов, от других братьев я такого не слышал. Мне-то мнилось, что я — скорее источник неприятностей.

— В бою мы все были как берсерки.

Я хлопнул старика по плечу и прибавил шагу, давая понять, что разговор закончен. Лопатками и затылком чувствуя буравящий взгляд голубых глаз Деда, поспешил догнать Грома.

Вождь уже отпустил Проводника и шел один, спокойно рассматривая приближающиеся скалы. Я всегда поражался его умению править. Не отдавать команды, не манипулировать людьми, а именно править. Он был прирожденный лидер, и порой я тоже попадал под действие его харизмы. Такие становятся основателями великих династий, через века достойно несущих героическую кровь первого в роду, а также героями многочисленных легенд, будоражащих слух праздных обывателей.

Некоторое время мы шли молча.

— Погоня слишком близко, мы успеем закрепиться? — наконец не вытерпел я.

— Успеем. Имперцы тоже не торопятся. У подножья нас догонит передовой разъезд, там и сменим порядки.

— Ты видишь будущее, Гром?

— Это очень редкий дар. Я слышу и оцениваю расстояние.

— Ты слышишь их количество?

— Да, сотня.

Вряд ли они станут нападать — попытаются, держась за пределами досягаемости стрел, трепать нам нервы короткими наскоками. Оставить несколько десятков воинов и ограничить их передвижение — достаточно тяжело на открытой местности. К тому же верная смерть. Несколько раньше, чем на перевале.

— Это будет у входа в ущелье, достаточно тридцати дружинников, скорее всего они не сунутся. — Гром полуулыбнулся на мой вопросительный взгляд. — И я не умею читать мысли. А тебя я даже не чувствую.

А вот это интересно, полезную информацию узнаешь за несколько часов до смерти.

— Вообще?

— Никогда не говорил об этом. Наверно, во всех наших прежних переделках всегда оставалась надежда. Может, расскажешь?

— О чем, Гром? До того, как ты меня освободил, я помню лишь каменные нары, вонь нечистот и гнилую похлебку через день.

Я был почти честен с вождем — разве можно назвать воспоминаниями те обрывки кошмаров, что посещали каждую ночь. А о темнице тем более думать не хотелось.

— Надо было порасспросить твоих тюремщиков, прежде чем их убивать. Свет с тобой, сегодня все мы унесем свои тайны в могилы.

— Нам нечем платить возницам колесниц, доставляющим души погибших в бою к воротам рая.

— Ты научился говорить как истинный северянин. Мы рассчитаемся смертями врагов.

— Такой вид оплаты всегда в ходу у богов.

— Ты в них не веришь.

— Я им не верю.

Перевал приближался. Красная, безжизненная и раскаленная, как сама пустыня, цепь гор, разрезанная, словно кривым кинжалом местных кочевников, неровной полосой ущелья. Путь был достаточно удобным — еще Древние проложили здесь дорогу. Местами загроможденная оползнями и осевшими промоинами, она, тем не менее, была проходима и представляла собой идеальное место для засад. Не поверю, что Гром, разрабатывая этот вариант отхода, не предусмотрел сложившегося поворота событий. Отступление в пустыню, выход к морю, к ожидающему флоту, и, в случае близкой погони, защита перевала. Никогда не стоило недооценивать его талант стратега.

У начала подъема мы остановились. Несколько миль, пройденных в спокойном темпе, дали возможность отдохнуть и восстановить силы. Однако пыль, поднимаемая преследователями, теперь взвивалась в воздух практически за соседним барханом.

— Близко, — прошептал Гром. — Это хорошо. Может, и влетят в ущелье не раздумывая.

Он дал команду спешиться всем, чтобы лошади не перетруждались на подъеме, вызвал трех десятников, распорядился рассредоточить их отряды среди многочисленных насыпей камней на дороге. Подумал, добавил по отряду лучников на стены. Мы лишились четверти отряда. Один к двум, при явном позиционном превосходстве — неплохой расклад, быть может, часть из них еще сможет присоединиться к нам наверху. Чуть прибавив шагу, оставшиеся потянулись вперед, я пристроился в конце колонны, хотел обдумать в одиночестве сложившееся положение.

Семьи обязательно должны спастись, и нам действительно необходимо принять последний бой. Причем держаться долго, минимум часа два-три, лучше полдня и в любом случае — пока всех не перебьют. Пять тысяч, пусть растянутых в колонну, против полутора-двух сотен — верная смерть, отступать некуда. Проводник идет со спасенными. На сотню человек его маловато, еще двое-трое сопровождающих были бы не лишними. Для северян попасть в охрану будет наказанием, несмываемое пятно позора — бросить братьев погибать, спасая свою жизнь. Напроситься самому, чем вызвать презрение товарищей и стать отверженным предателем по возвращении? Ну, эту беду я бы пережил. Остаться и вытащить Грома, попытаться уйти в горы, понадеявшись на собственную способность к выживанию и репутацию счастливчика?

Внизу уже завязалась схватка с разъездом местных. Они все-таки сунулись в ущелье — крохотные фигурки наездников, сбившихся беспорядочными островками, отмахивались с высоты своих верблюдов от стрел и наскакивающих пеших варваров. Вверху узким голубым клином в багровую стену гор врезалась полоска чистого неба. Почти вертикальные откосы мрачно нависали над дорогой. Горстка людей, казавшаяся еще меньше в угрюмой тени скал, упорно продвигалась навстречу источнику света, словно уходя в безоблачные небеса…

На высоте порядка двух сотен футов в верхней точке ущелья к правой стене непостижимым образом, будто ласточкино гнездо, прикрепилось серое грубое строение. Главенствующее над дорогой, оно, вероятно, открывало вид на обе стороны перевала. Я не помнил, чтобы бывал в этих местах, но вид его определенно навевал смутные воспоминания. Почти бегом нагнал Грома, шедшего вместе с десятниками и внимательно изучавшего окружающий рельеф в поисках удобных позиций.

— Видишь форт? — указал я в сторону стены.

— Крепкие стены, горизонтальные бойницы — для самострелов в самый раз. А лучникам неудобно, два-три человека, а больше туда и не поместится. Оставшиеся в живых отходить туда будут, хорошее место для встречи с вечностью.

— Храм забытого бога, — подсказал Проводник, — руны на стенах.

— Древних?

— Из новых, Одан, — всмотрелся в знаки кто-то из воинов.

— Безумца… Одан Хан — его почитали на востоке, говорят, это он развязал Сумеречную Войну.

«…И вызвал он гнев богов, и скрылся на земле, и покарали боги землю, принявшую непокорного, и погрузили землю во Тьму…»

Безумцу просто положено быть параноиком. Я знал это, знал о гонениях на приверженцев, знал о культе сопротивления. И еще знал о тайнах его святилищ, которые, будучи приспособленными для войн, никогда не отличались размерами. Вот и этот, расположенный в ключевом месте, мог скрывать в себе секрет. Если не был разграблен профессионалами. Одан был солдатом, его алтари не отличались богатым убранством и не привлекали простых грабителей.

— Мне нужно его осмотреть, Гром.

— Возьми с собой лучников, пусть займут позицию.

— Я должен быть один.

— Ты же не общаешься с богами.

— И сейчас не собираюсь.

— Не задерживайся. — Гром отвернулся и занялся расстановкой дружинников.

К форту вела узкая крутая тропинка-лесенка. Раньше она была оснащена перилами, о которых теперь свидетельствовали лишь остатки железных крючьев в стене, поэтому маршрут был весьма рискованный, и преодолел я его, упираясь всеми конечностями, минуты за три.

С небольшой площадки у входа в помещение открывался величественный вид. На западе — бескрайняя пустыня, рябью песчаных волн скрывающаяся за горизонтом. Практически у входа в ущелье — кулак имперцев. Они еще задержатся здесь, увидев разбросанные тела и одиноко кричащих верблюдов. Они не бросятся сломя голову, будут идти медленно и осторожно, заглядывая под каждый камень, даря нам драгоценные минуты. Они знают, что победят, но каждый из них в отдельности очень хочет остаться в живых. Я видел около десятка наших; шатаясь, они поднимались наверх, вытирая мечи песком. Они победили в одном бою и спешили погибнуть в другом, для того чтобы выиграть главную битву. На востоке, переливаясь в лучах солнца, густой синевой раскинулось море, прекрасное на протяжении множества эпох. Оно подступало почти к самым горам, лаская их подножье приливом. В четверти перехода на юг, я знал, в уютной бухте нас ждала часть флота, на отдохнувших лошадях они могут спастись, наши подопечные. Свежий ветер приятно холодил лицо, я забыл, как это восстанавливает силы. Внизу торопливо суетились дружинники Грома, а поредевший караван уходил дальше. Еще есть время, и его надо использовать с толком — я шагнул в прохладный полумрак храма.

Дверей не было, вглубь вел проход настолько узкий, что пришлось протискиваться боком. От стен веяло стариной, даже не веками — тысячелетиями. Мощные каменные блоки толщиной порядка четырех футов, швы соединений подогнаны с идеальной точностью, и лишь тончайшие, с волос, щели выдавали их наличие. Внутри, как и следовало ожидать, никаких украшений. Четыре ряда каменных ступеней-скамей у четырех стен единственного тесного помещения и массивный куб алтаря посередине. Скудным источником света служили три узкие бойницы, расположенные, в нарушение современных требований фортификации, не вертикально, для лучников, а горизонтально. Я мельком заглянул в западный проем — пройденная нами часть перевала была как на ладони.

Быстрее. Тайник есть, я был уверен в этом. Вопрос — где он может находиться и на месте ли содержимое. Под плитой алтаря — банально и слишком очевидно, однако я присел, уперся спиной в его шероховатую поверхность, ногами — в единственную ближайшую ступень. Он был чертовски тяжелый, этот камень, пришлось напрячься. Превозмогая боль в связках, почувствовал знакомый прилив бешенства и выброс в кровь дозы адреналина. Алтарь сдвинулся больше чем на фут. Пусто. Я поднялся и обошел камень вокруг. Думай! Ладонью смахнул песок на полу, упал на колени и начал быстро расчищать поверхность. Похоже, алтарь двигали и до меня, следы на плитах указывали, что его перемещали в том же направлении, но еще дальше. Я вернулся, взялся за камень руками, рывком выпрямил полусогнутые ноги. Раз! Плита стала на определенное царапинами место. Зачем адепты храма устанавливали ее сюда? Я вскочил на алтарь и осмотрел потолок. Ничего. Бросил взгляд по сторонам. Вот! А ведь простая задачка — используя сдвинутый камень в качестве опоры, теперь я мог таким же методом переместить в сторону ступень, расположенную у глухой стены, что примыкала к скале. Еще одно неимоверное усилие, и моему взору открылся неширокий проем в плитах, вырубленный более грубо и намного позднее самого строения, чуть выше уровня пола. Ничего не видно. Я просунул внутрь руки, углубление, уходившее резко вниз и вглубь, было заполнено вязкой маслянистой жидкостью с резким неприятным запахом. И там я нащупал тяжелый сверток.