— Обвинения весьма серьезны. Такие вопросы требуют коллегиального рассмотрения. Возможно даже, — советник прокашлялся, — с привлечением представителей интересов каганата.

Излагал он складно, но как-то вымученно.

В целом Вик понимал причины подобного поведения. Саранпауль уже не настоящее Приграничье, а зона интересов и влияния Югры. То есть все теперь надо делать с оглядкой на большого соседа. Как бы чего не перегнуть или наоборот. Нормально-приграничная Правда более прямолинейна: есть свидетели — опровергай, не можешь опровергнуть — открой сознание, не хочешь открывать — болтайся на березе. Все добровольно, и никакого принуждения. В мозги здесь не ломятся без спроса и не просят без особых на то причин. Дикари.

Советнику, похоже, такой дедовский подход был тоже по душе, но цивилизация настойчиво маячила на горизонте, опираясь на древки янычарских копий.

— А интересы каганатов всегда страдают, когда пьяному быдлу не удается оттрахать приличную девушку? — съязвила Венди.

— Что вы! Вынужденность вашей обороны несомненна…

— В таком случае инцидент исчерпан?

— Не совсем. Вопросы по большей части касаются вашего слуги. Есть информация, что он механист.

— И давно в свободных землях механисты объявлены вне закона?

— Нет. Но он механист ханский. Сбежавший из Додо. Его опознали.

Венди рассмеялась:

— На этом у вас строят обвинения? Кто, когда и в каком состоянии видел моего слугу на руднике?

Советник скривился, полез в стол и вытащил коряво исписанный лист серой бумаги:

— Некто из обслуги. Не думаю, что имя сейчас необходимо. В каком состоянии… да, согласно источнику, две недели назад — в мертвом. Полагаю, последний факт — недоразумение.

— Недоразумение — это ваши претензии, — девушка забросила ногу за ногу, — а там все правильно. Мой слуга — мертвец.

Советник поперхнулся, да и сам Вик пожалел, что сразу не присел на лавку.

— Что? У нас запрещено приобретать трупы? Кого волнует, что я делаю потом со своим имуществом? Хочу — зомбирую, а хочу — гадаю на желчном пузыре.

— Мертвец? — уточнил собеседник.

Механист однажды видел настоящего подъятого.

Кровь в таких существах полностью заменяли специальными растворами, отчего тело — характерный признак — приобретало неровный красно-оранжевый оттенок. Однако природу обмануть невозможно — жидкость регулярно требовала обновления, кожа становилась подверженной всякого рода болячкам, и вдобавок подъятому мертвецу нужно было постоянно двигаться, чтобы избежать отеков и окоченелостей. Все мускулы единственного виденного механистом субъекта находились в непрестанном дрожащем движении, он бессознательно почесывался, массировал кожу, и все равно под ней наблюдались бесформенные уплотнения, а лицо было усыпано малоприятными прыщами и воспалениями. И соображал подъятый слишком медленно.

— Да. Убит в драке с сокамерниками. Присущая состоянию светобоязнь — все время в очках. Обратитесь к лагерному начальству — у них все запротоколировано. Не верите — притроньтесь к его сознанию. Потом не обижайтесь — оно источает разложение.

— Вижу, — буркнул советник. — Но зачем он вам?

Он не так прост — попользовался чуйкой, а Вик даже не почувствовал. Вспомнилось еще одно отличительное свойство мертвецов — эффект кошачьего зрачка. Анатомы, специалисты в медицине физического тела, называли это признаком Белоглазова. Суть его была проста и одновременно загадочна — функция мышц глаза, управляющих сужением зрачка, нарушалась самой первой в умершем теле, минут через десять после наступления смерти. И процесс был необратим, по крайней мере, о случаях восстановления никто не припоминал. Оттого неуправляемый зрачок мертвого при малейшей деформации глазного яблока приобретал щелевидную форму — иногда горизонтальную, но чаще — вертикальную. Как у кошки. И именно поэтому подъятые не переносили солнечный свет — он их слепил немилосердно.

Но экспериментировать с формой своих глаз Вику не улыбалось, а светобоязни находилось более удобное объяснение.

Как бы то ни было, с подъятыми чиновник не сталкивался. А что, если… технологии и признаки в разных местах отличаются радикально? Тюремная стычка в самом деле была почти летальной. И преследующие теперь видения. Может ли мертвец не понимать, что уже умер?

— Настоящий слуга случайно погиб в тайге. — Венди пожала плечами. — Волки. Нужен был носильщик, а на руднике я как раз покупала хрусталь. Механист показался мне перспективным экземпляром.

— А почему вы своего слугу не подъяли?

Старьевщик насторожился: действительно!

— Во-первых, ему от волков намного больше досталось, чем этому — от каторжан. Во-вторых, слуга был мне дорог. Как человек. И заслужил покоиться с миром.

— Убедительно, — подтвердил собеседник. — Остается только прояснить насчет сгоревшего стойбища.

— Вот чего не знаю, того не знаю. Могу предположить — только что слышала от военных, краем уха, — в окрестностях появились разбойники, и существуют некоторые проблемы с рудником.

Ничего подобного у янычар не озвучивали, но, несомненно, какие-то слухи уже должны были потихоньку просачиваться. Списать все на бандитов казалось вполне разумным.

— А ночная прогулка вашего мертвеца?

— Возьметесь утверждать, что стойбище сгорело именно тогда? Впрочем, неважно. Мой мертвец, как вы говорите, не может спать — особенности нового состояния. Я ему запретила ночью бродить по поселку и будоражить людей, вот и таскается по окрестностям. И он не мог никого убить. Без моей команды. Ну мы наконец теперь сможем свободно передвигаться, без провожатых?

Выходило все обоснованно, но советник просто так сдаваться не собирался.

— Давайте договоримся следующим образом — к вам у нас, повторяю, вопросов нет, а слугу пока задержим. Завтра-послезавтра соберем Совет и рассмотрим все факты. Вы имеете право свидетельствовать.

— Уважаемый, не собираюсь вас обманывать, — промурлыкала Венди, поднявшись и приближаясь к советнику. — Я планирую прямо сегодня покинуть это скучное место и вернуться в каганаты. Путешествовать одной опасно.

— Наймите проводников.

— Запросто. Но… — Девушка выдержала недлинную паузу. — Захотите ли вы оставить у себя в поселке неподконтрольного, неупокоенного мертвеца? Его и убить-то не так просто. Я имею в виду, конечно, астральную составляющую. И в конце концов, — она перешла на доверительный шепот, — ведь никто не отменял такую меру принуждения, как внесение залога.

Наверное, с этого надо было начинать — цивилизация активно проникала в жизнь таежного поселка не только на щитах янычар, но еще и с векселями ханских банков.

— Теперь, Виктор, нам нужно очень-очень быстро уходить, — поделилась Венедис, когда советник растолковал крупному охраннику насчет отсутствия претензий к добрым гостям и их оставили в покое. — Вообще, ты мне дорого обходишься.

Вик все еще пребывал в размышлениях относительно статуса подъятого:

— Насчет моей смерти…

— А, не бери в голову, — улыбнулась, — со всяким может случиться.

И все-таки однозначно — сучка, определился Старьевщик.

Глава 6

Оккультное и рациональное не могут сосуществовать в определенные периоды развития цивилизации. На каком-то этапе человечество становится перед выбором пути. Или — или. Возможно, много позднее люди научатся использовать бездумную мощь искусственных энергий, не нарушая целостности собственного восприятия. Либо достигнут такого уровня совершенства, что механизмы прекратят являться обузой, но и перестанут быть сильнее человека, — тогда надобность в них просто отпадет. Только случится это не скоро. Учитель считал, речь идет о тысячелетиях. А пока мои навыки — паранормальны, и отношение к ним у разных людей разное. От терпимости до неприятия. Но без восторгов.

Скрипят векторами нагрузки осей. Свернутые в спираль пружины упруго кряхтят молекулами. Щекочут импульсы токов, в никуда пропадают инерции, и звонко отражаются от поверхностей пылинки света. Для видока фон работы обычных часов — досадный, отвлекающий от сосредоточения комариный писк.

Впрочем, видок — понятие относительное. Рациональные знания даются по-разному, но доступны могут быть всем. Так и в оккультном знании — ничего не видят лишь мертвецы. И то — никто не возьмется утверждать наверняка. Я тоже чувствую. Слышу — потрескивание, поскрипывание, посвистывание, и для меня это — дедукция магии механизмов.

Кольца неплохо сбалансированы — не составило бы труда заменить втулки подшипниками, а затем установить и настроить гироскопы. Точность градуировки, как и обещал Рокин, обеспечит достоверное исчисление координат. Кстати, компас в приборе имеется — вмонтирован в подставку. Зеркала, светофильтры и трубка-визор качественного стекла — можно дополнить схему оптическим вычислителем, а можно обойтись и так. Тем более что табличка основных угловых расстояний между Полярной и Мертвой звездами позволяет корректно определять проекцию на поверхность, а между Солнцем и Луной — время по компасу. Градуировка шкал — в старинной системе отсчета. Она и механисту была привычнее, чем современная ханская, берущая нулевой меридиан по Мертвой звезде. Одним словом, инструментом Старьевщик остался доволен. Штатив, единственное, совсем короткий — не всегда найдешь стол в походных условиях.

Вик отсоединил визор, сложил армилляры и провел пальцем по внешнему ободу. По устоявшейся традиции опорное кольцо было перенасыщено украшениями — знаками зодиака, еще какими-то изысканными символами. Технической подоплеки в них не было никакой — скорее дань традиции.

Вик глубоко уважал неизвестного изобретателя, который додумался переделать чисто астрологический инструмент в прибор точной навигации. Астролябия, армилляр — самые распространенные примеры повсеместного нетабуированного использования механизмов. Пусть и простейших.

А изыски — гравировка, всякие кованые финтифлюшки — это, наверное, красиво и еще работает против стереотипа. Скупо, рационально выглядящий механизм всегда пугает обывателя. Старьевщик взвесил сложенную сферу на ладони — если дооборудовать прибор по его методике, о компактности придется забыть. Так ведь и нечем дооборудовать — в небольшом гроте на берегу неглубокой полярной речки из необходимого инструментария имелся разве что костер.

Как и просила Венедис, с армиллярной сферой механист разобрался, сама же девушка занималась другим, очевидно, не менее важным делом — раскладывала на своем щитке-зеркале красиво разукрашенные картинки. Назвать их просто гадальными картами не поворачивался язык — тщательная проработка деталей, почти рельефные изображения, сочные краски и позолота узоров делали каждую картинку произведением искусства. Вдобавок карты Венедис были круглыми и очень гармонично располагались на щите. Девушка перекладывала изображения, меняла их местами и что-то бормотала себе под нос. Непосредственно гадание Вик представлял несколько иначе, а потому заподозрил спутницу в убийстве времени.

Пустой желудок располагал Старьевщика к сарказму, поэтому он без обиняков уточнил: а не раскладывает ли спутница пасьянс?

— Можно сказать и так, — не отрываясь, согласилась Венди. — Очень сложный. Пытаюсь, в числе прочего, найти в нем тебя и наш путь.

Старьевщик буркнул — чего его-то искать, вот он, здесь, пожрать бы лучше чего найти, хоть лемминга в котелок бросить. В руднике его желудок приучился переваривать все — от дохлых крыс до экзотически цветущей плесени. За неделю спутники ушли далеко на юго-запад, решив худо-бедно придерживаться изначально предложенного Виком направления. Всех возможных преследователей им вроде удалось обойти, следуя нехожеными маршрутами, но из еды за все время посчастливилось добыть только средних размеров зазевавшуюся рыбину. Вчера. А безвкусные брикеты из походного рациона статутной княгини закончились двумя днями ранее.

И пользоваться стрельбой Венедис пока настоятельно не рекомендовала. Вик имел по этому поводу собственное мнение — в горах определить источник выстрела невероятно сложно — и все порывался идти охотиться. Правда, за время путешествия промысловый зверь на глаза почти не попадался.

— Воздержание очищает организм и разум, способствует самоконтролю и медитации, — вздохнула девушка. — Вот черт! — И нервно смешала карты.

— Не складывается? — участливо поинтересовался механист.

— Не могу понять… Хм… Попробуем мозговой штурм? — Девушка выдернула из карточного веера четыре картинки и подала три из них Старьевщику. — Что ты скажешь об этих арканах?

Четвертую она с сомнением покрутила в руке и вернула в колоду.

С большим удовольствием Вик попробовал бы правильно приготовленные мозги какого-нибудь оленя, о значении же «мозгового штурма» мог только догадываться. Но карты все-таки взял.

На первой нарисован балансирующий на краю пропасти человек в ярком наряде, с посохом и узелком путника на плече. У ног его лает белая собака, а фоном служит солнце, очень натуралистично освещающее горные пики. Человек отрешенно улыбается, не глядя под ноги. Кайма рисунка отделана замысловатой золотой вязью.

Вторая изображает скелет в красных латах, рубящий в пустыне растущие из песка человеческие руки и головы. Причем позади костяного латника людские конечности прорастают вновь. Оружием скелету служит изогнутая полумесяцем коса. По краю карты идет черная полоса с плетением серебряных соцветий.

На третьей очерчена бронзового цвета концентрическая фигура с чередой загадочных знаков по окружности, со спицами и сложным рисунком, напоминающим замочную скважину, в центре. С одной ее стороны по ободу скользит вверх огненной окраски птица, с другой — вниз — извивающийся змей. Окантовка — лазурный геометрический узор на снежно-белом фоне.

Вик рассмотрел картинки со всех возможных ракурсов. Только на зуб не испытал. Больше, чем содержание, механиста заинтересовала техника исполнения рисунков — при перемене угла зрения изображения, казалось, двигались. И материал — не бумага, скорее ткань, пропитанная несколькими слоями краски до плотного, упругого состояния.

— Тонкая работа.

— Нужны твои ассоциации, — скривилась Венедис. — Это важно.

— А я что — гадалка?

— Это не гадание. В прямом смысле слова.

Это не гадание. Как не гадание и построение гороскопа. Это настройка сознания под перечень вопросов. Значения карт определены некоторым общим признаком, но так многовариантны, что зачастую противоречивы. В картах немаловажно все — комбинация, угол поворота, они же круглые, и даже освещение. Кропотливая работа с картами — помощь сознанию в решении сложных задач, поиск логических связей между событиями, анализ прошлого и планирование будущего.

Карты — это серьезно. Они помогают думать. А думать, так повелось с картами, привычнее вдвоем. Карты — это диалог.

Можно и подыграть — делать все равно нечего.

— Странник, — Вик поднял первую карту, — путь его опасен, и некто, — механист указал на собаку, — пытается его предостеречь. Природа, горы… вероятно, этот человек символизирует нас с тобой. Здесь и сейчас. Наверное, стоит быть осторожными.

— Слишком в лоб, — покачала головой Веди. — «Дурак» — карта наиболее неоднозначная из всех карт.

«Дурак» — нулевая карта старших арканов. Может быть, персонаж вот-вот сорвется в бездну, а может — сотворит путь под своими ступнями, перешагивая бесконечность. Мимоходом, спонтанно, бездумно на пустом месте создаст и разрушит вселенные. Пес у его ног может оберегать, а может и подгонять, кусая за пятки. Что неизменно — отрешенная улыбка странника. Он ведь божественно гениальный, юродивый Дурак.

— Некоторое время назад, — Венедис морщится, — мне думалось, что Дурак — это ты, механист. Но не обольщайся — я ошибалась.

Вот еще — Старьевщик не подал виду, но он не находил это лестным эпитетом. Девушка продолжала:

— В моей религии карта «Дурак» несет тайный смысл «Охотник на драконов». Самоуверенный до глупости воин многих времен и народов, единственная бессознательная жажда которого — найти и убить Дракона. Найти и убить время и пространство. И этим породить новые. В общем случае Дурак — это непреднамеренный Убийца или случайный Творец. Как повернется. В раскладах с участием Дурака важным фактором выступает неизвестное — его поклажа, то, что он несет на своих плечах. Что у него может таиться в котомке?

— А я почем знаю? — Вик спокойно выдержал давление карих глаз.

В рюкзаке таились завернутые в фольгу кристаллы, но механисту было все равно, кем выступать в пророческих инсинуациях статутной княгини — Дураком или Убийцей. Он просто хотел выжить.

— Возможно, — Старьевщик все-таки решил поменять тему, — уж очень тонко обозначилась аналогия: котомка Дурака — его рюкзак, — собака на карте — эта твоя Гоньба.

— Угу, не исключено. Да и Дураком может оказаться целая группа существ…

Главное — чтобы не в дураках. Если девчонка столько разглагольствует с одной картой — неудивительно, что приходится так биться над целой колодой. Сколько в ней там — Вик оценил навскидку, — около сотни картинок?

— Ладно, пользы от тебя пока никакой, но давай продолжим — всякая мелочь способна послужить толчком к пониманию. Следующий аркан.

Аркан — карта, не исключено — козырь, догадался Вик. Следующее изображение механисту совсем не нравилось. Если оказаться «Дураком» его не пугало, то быть «Мертвым» и подъятым не хотелось совершенно.

— Смерть, — прокомментировал Старьевщик, — чего уж там… Хочется надеяться, что не я. И не нам.

Девушка рассмеялась:

— Не ты. «Дурак-Убийца» — это Личность, а «Смерть» — Явление. Карта означает закономерный конец чего-то старого и начало перемен. Смерть — это не страшно.

Смерть — не страшно. Разве можно бояться жизни? Как скелет — основа тела, так и Смерть — основа Жизни. Раздели Жизнь со Смертью — вот тогда промежуток заполнится страхом.

Вик еще раз осмотрел карту. Для него Смерть была разложением, мучением и болью, давящим ощущением, обволакивающим рассудок при выключении защитных контуров. Причины такой реакции оставались загадкой — то ли подсознательный страх перед Всеобъемлющим, то ли болезненная гиперчувствительность. Но Давящее Вик всегда четко ассоциировал со смертью. И запахом сирени. Он смотрел на карту и снова видел чумные бараки.

Это было в конце весны, в самом начале лета — чтобы перебить зловоние, в бараках повсюду стояли и постоянно обновлялись букеты цветов. Мертвецов выносили, складывали в траншеи, засыпали тела известью, из-под которой, как на картинке, потом торчали людские конечности. А старые нары занимали другие будущие мертвые, и рядом с ними появлялись свежие соцветия. Может, для кого-то, кто попал в бараки позднее, смерть стала пахнуть, предположим, фиалками, но для механиста неизменным запахом тлена был аромат сирени.

Карта пахла сиренью, а в то, что позади скелета отрубленные головы вырастут вновь, Вик не верил. Смерть — дорога в один конец. А значит, на изображении нет понятия «сзади», есть «вокруг». И Смерть — в центре, косит не успевающие подняться из земли ростки человеческих тел. Любопытно, Старьевщик сразу не заметил особенность рисунка — скелет так увлекается своей жатвой, что в пылу отсекает собственную ногу. Как в ненастроенном механизме — отсутствие сбалансированности есть саморазрушение. Или все-таки коса — орудие, не подконтрольное даже своему владельцу?