— Че-то перестало у нас все складываться, механист, как с тобой расстались. Ясавэй не справился, сказал: заемная сила ушла, истощилась. Мы, чего уже тогда тихариться, ломанулись к руднику в лоб, но там янычары службу несли как положено. Видутана, опять же, ослаб ни с чего, надорвался что ли. И из Саранпауля к лагерю подоспели, а сейчас вообще подкрепление ханское от самой Югры — откуда так быстро? Одним словом, обложили нас, как лисиц, еле соскочили. Только задницей чувствую: ухватили след, будут теперь на хвосте болтаться.

Вик раздраженно сплюнул — не хватало своих погонь, так чужую подцепили. Пахан дальше поведал, что не все так, конечно, убого, как кажется. Неприкаянных потрепали изрядно, но шестеро, которые при Моисее, это не все, что вообще осталось. Разбежался отряд грамотно — пятью группами в разные стороны, часть за Пояс ушла, тоже вдоль гор, но по другую сторону сейчас идут, другие по дуге на восток, кто через тайгу, кто еще как. Моисей тем путем двинул, по которому отряд на север поднимался, чтобы на себя погоню вызвать. С собой самых опытных забрал, ну и Менестрель подвязался.

Короче, организованное отступление, они даже при самом удачном раскладе планировали именно так рассеиваться. Знали: шуму наделают по-любому. А что, несолоно хлебавши, то не впервой приходится лапу сосать. Жизнь такая неприкаянная — сегодня ты ее, завтра она тебя.

По-настоящему хреново теперь с Ясавэем. Он сам понять не может, куда здоровье девается. Так был просто усталый, жаловался — много зла в себя взял. А восьмого дня утром вдруг опрокинулся навзничь, и подняться уже не смог. Теперь на носилках тащат, и с каждым днем все хуже ему — скоро, кроме как со своими хэге-духами, ни с кем говорить не сможет.

— Мы бы тебя догонять не взялись — ну, идешь и идешь впереди, чего тебя в наши заморочки впутывать…

Вот уж действительно.

— …но такая непруха навалилась. А может, поговорим с твоей ханум? Кроме нее, Ясавэю помочь некому. Он хоть и с придурью, но свой ведь в доску, и вообще — как нам без шамана? Посмотрит, как думаешь?

Вик вспомнил, что с ними самими случилось восьмого дня утром, и немало удивился. Совпадение? К тому же очень насторожили реплики про истощение заемных сил, в которых видутана черпал вдохновение, и признание насчет принятого в себя зла. Очень хорошо это все увязывалось с освежеванными трупами в лесной избушке. Но там-то было дело рук Гоньбы. С другого боку, знай, Моисей о Гоньбе, он бы на таких мелочах не прокалывался — опытный волчара. Или дурачка разыгрывает?

— Это ты с ней и разговаривай, — пожал плечами Старьевщик и как бы, между прочим, поинтересовался: — А что вы вообще, пахан, в Приполярье поперлись?

Моисей задумчиво посмотрел на горы, словно ответ был написан на их прикрытых низкими облаками вершинах.

— Знаешь, Инженер, хоть убей, толком не знаю.

Кто поймет видутана? Он ведь далеко не обыкновенный видок. Хоть слова и выглядят похожими, но между понятиями «видутана» и «видок» — пропасть. Если уж быть точным, правильно говорить выду'тана, но язык Старьевщика и Моисея не способен произнести это так, как должно. Ну и нечего коверкать язык предков дешевыми потугами — пускай тогда звучит на современный манер, людям оно привычнее.

А разница… она не ограничивается тем, что видоки появились после Большой Войны, а выду'тана были, наверное, всегда. И не в том дело, что выду'тана застали богов, созерцали их, говорили с ними. Или что видоков — множество, a выду'тана — единицы. Принципиальное различие: видоки видят, а выду'тана — знают. И еще — то, что знает выду'тана, не всегда поймет даже очень способный видок. Самое главное — иногда то, что знает выду'тана, не понимает и он сам. Разумом. Потому что выду'тана — не весь здесь и уже не всегда человек. Он тадебе, шаман, но даже среди шаманов он выду'тана — шаман Верхнего Мира. Того самого Верхнего Мира, которого, кстати, как и Нижнего, примерно с тех самых пор, когда начали появляться видоки, вроде бы не существует.

Разве можно понять выду'тана — шамана Мира, Которого Уже Нет?

— Мы за Ясавэем увязались. Знаешь, с ним бывает такое — откамлает иной раз ночь у костра, и сам не свой становится, хоть кол на голове теши. И объяснить толком не может — бормочет: мол, грядет былое, идут хозяева хозяев, надо, короче, и все тут. Я-то ему доверяю, видутана про всякие косяки за тыщу верст знает, а где беспредел, там и неприкаянным поживиться можно. Но, когда сюда заявились, я прям опешил — экая тишь да глушь. А Ясавэй напрягся, что борзая из ханской псарни, — вай-вай-вай, нехорошей силы много, вся от Нижнего Мира, куда ж ей деваться здесь. Надо, говорит, брать да тратить, а то плохо будет. Ну я и придумал с рудником аферу.

Моисей прицокнул языком, словно до сих пор гордился своей задумкой. Старьевщик в принципе согласился — способ новаторский. Перехват передачи, работа от чужой личины, блокирование обратного канала. Только фиг бы чего вышло, если б видутана не запитался, случайно либо нарочно — это еще разобраться, от выброса энергии из кровавого генератора ищеек.

— Прикинь, Инженер, я такого трюка еще ни разу не видел. — Пахан подтвердил правильность размышлений механиста. — Ясавэй — шаман сильный, только больше насчет погоды-удачи договориться или болезнь прогнать. А тут — рассчитали направление, видутана подходящий холмик выбрал, на камень сел, бубен поднял, что тарелку на той штуке, через которую связь идет, поводил им по сторонам — и хрясь колотушкой! Потом эту самую колотушку тоже вверх задрал. Ты меня знаешь, мои таланты скромные, много лишнего не вижу, но только даже я почуял, как на его колотушку хэге воронкой наматываются один за другим, а шкура у бубна сама по себе туда-сюда ходит. Веришь — больше недели так сидел, не ел, не пил, только бормотал на своем тарабарском «пухуця-нянгы-хабцянго» всякое. Мне кажется, ему тогда по фиг что делать было — хоть моими словами с Саранпаулем разговаривать, хоть тучи разгонять. Лишь бы качать то, что к колотушке липнет, и с бубна рассеивать.

Вик многозначительно кивнул. Может, и правда — видутана так отводил излишки от волошбы, которую Гоньба вытворила? Якобы выброс сам в Нижний Мир уйти не мог, потому как, по убеждению Ясавэя, туда теперь любым энергиям путь заказан. Старьевщик однажды беседовал с шаманом. Занятие без толмача нелегкое — Ясавэй слишком часто переходил на свою волну, но из немногого Вик понял, что видутана, как и его идейные предки, тщетно ищет и всю жизнь посвятил поискам дороги в Мир Верхний. В который тоже нет пути ни людям, ни живым ни умершим, ни даже духам-хэге.

— Так что, пойдем уломаем твою дамочку нашего шамана глянуть? — поторопил мысли пахан.

— Ну так, — снизошел механист до бренного.

Венди попросила оставить их с видутана наедине, однако сам Ясавэй настоял, чтобы в палатке присутствовали и Моисей со Старьевщиком.

Потому что надо.

Пока девушка занималась осмотром больного, Вик разглядывал внутреннее убранство временного жилища неприкаянных. К походной жизни они были подготовлены не в пример лучше Старьевщика с Венди. Палатка, мест на восемь, из толстого брезента, подвесная железная печь-ведро, стеклянные капсулы со светящимся при нагревании газом. Все по-хозяйски, это вам не навес из одеял.

Ясавэй к Вендиному осмотру тоже особого интереса не проявил, хотя выглядел погано — весь желтый и высохший. Снисходительно давал заглянуть себе под веко, морщился, пока девушка щупала живот, и даже зевнул, когда она взяла его за запястья и попыталась войти в ритм биополя. Похоже, свой диагноз он знал и без вышеозначенных манипуляций.

— Паскудное дело, — подвела итог Венди, — печень уже почти остановилась, почки на подходе, а дальше — дело времени.

— А че теперь делать? — не понял Моисей.

— Умирать, бля, — за девушку проскрипел видутана. — Хэге печень едят… ага… кожу мою сушат… мясо варят, волосы прядут…

— Ты это дело брось! — нахмурился пахан.

Венедис вздохнула:

— На самом деле — у него сейчас такой отток, странно, что до сих пор жив.

Ясавэй хрипло рассмеялся, Вик аж вздрогнул — как ворона раскаркалась. Каждый раз, общаясь с видутана, он поражался его прямо-таки осязаемой инаковости. И сейчас вот — что-то выдавливает из себя через силу, а по эмоциям — будто не умирать собрался, а прическу сменить. Может, у них, у шаманов, так и получается?

— Так перекрой этот самый отток!

Предложение Моисея, казалось, еще больше рассмешило видутана, и Венди тоже горько улыбнулась:

— Это уже единое. Даже если абстрактно удастся определить реципиента и аккуратно отделить… понимаешь… упрощенно — астральные проекции органов уже не в нем и вернуть их нереально. Состояние, стабильно не совместимое с жизнью.

— Почему он тогда до сих пор дышит?

— Не знаю…

Видутана закашлялся, отхаркивая желчь и черную вонючую слизь.

— Семь ночей… чужие хэге считают кости… хэ-хэ-хэ… а хер им в зубы… отнесите на Холат-Сяхль… теперь там буду странствовать… где свои хэге-сихиртя… а им хер… хэ-хэ-хэ… умирать не больно… только Холат-Сяхль подожду…

Венедис озадаченно сморщила лоб:

— Что за Сяхль?

Моисей скривился, словно зажевал пук полыни:

— Гора Мертвецов по-ихнему. Сюда шли, тоже мимо оказались, так он про это место сказки рассказывал. А сейчас все собирается дотерпеть, только не пойму, чем оно ему поможет…

— Хер им…

— Планировали: сегодня дойдем, но раз уж вас встретили, думал, чем поможете. Значит, завтра. Тут недалеко — перевал отсюда виден на юго-западе.

Видутана провалился в беспамятство и затянул на своем сюсюкающем наречии:

— Нум Вэско сян часна маня ядабтагунь? Яха мюй, Сабета яха, Хамба яха, Яптик хэхэ, сян? Мань пирцяв, нянками, сейми е. Харванакэда?

Странно, но, вызывая своих духов, Ясавэй не хрипел и не кашлял, говорил ровно и внятно. Только пальцы слепо скребли по одеялу, пока пахан не сунул в руки шаману бубен и колотушку. Видутана успокоился, но наговоры не прекратил.

— Пошли-ка, ему уже не до нас, — позвала Венедис. — Расскажешь про Гору, это важно.

Вик, чувствуя себя посторонним наблюдателем, потащился вслед Моисею и девушке. По большому счету, суть была ясна, а подробности несущественны. Все становилось на свои места и никак не могло влиять на дальнейшие планы механиста и его спутницы. По логике.

А пахан со свойственной ему словоохотливостью пересказывал историю Ясавэя о Горе Мертвых.

Это было давно, очень давно, еще во времена Потопа, когда волны пришли с юга и докатились до Северного океана, обернувшись потом в ледник.

Слово еще такое… катаклизм.

Жители земель вокруг Каменного Пояса поднялись в горы, потому что боги-братья Вэско Нга и Нум Вэско наказывали там переждать большую воду… Людей здесь всегда селилось мало, край был слишком суров для слабых, и вершин хватило всем.

Поставила свой чум на этой горе семья из девяти человек. Никто ничего плохого про тех людей сказать не мог — такие же, как все, кочевники, добрые соседи. В тундре и тайге всегда соседи добрые — чего делить, когда места на всех с излишком? Про гору никто тогда ничего плохого не говорил — обычная, гор тоже в Поясе немало, не всем даже имена успели придумать. И у этой не было. Но пришла Вода, и небо затянули тучи, и начали сверкать молнии. Люди попрятались в чумы и только выглядывали наружу.

Говорят, с соседней горы видели, как в камни ударила молния. Так бывает — останцы торчат из земли и привлекают к себе внимание игривой богини грома Я'Мини. А потом родился огненный шар и потек по склону. Так тоже случается — молния закручивается в священную спираль, и рождается звезда, которая, если ее не тревожить, улетает на небо. И эта, наверное, спокойно улетела бы, но взвыла буря, и тут же, как судачили потом наблюдатели с соседней горы, вопли людей пересилили шум ветра. Хотя чего тут бояться, смотри и ничего не делай, рождение звезды не каждому дано увидеть, а потом в семье обычно родится тадебе. Это почетно.

Так бы все и закончилось, но Вода ушла, и люди вернулись с гор. Только с этой горы — не спустились. Соседи сначала ждали семью внизу, а потом пошли искать. Нашли пустой чум, и все вещи лежали внутри. Людей не было. Куда они могли деться с окруженной водой горы, да еще без вещей? После обнаружили и их, всех девятерых, — на самой вершине, мокрых, раздетых, мертвых. В глазах, где не выклевали птицы, заприметили ужас. Но умерли несчастные, как знающие определили, от холода-голода.

Тадебе через некоторое время собрались, посмотрели, согласились — в этом месте Силы нет. Никакой. Есть Страх, а Силы нет. Есть хозяин горы, которому до людей дела нет. Если к нему с уважением. Раз так, место не запретное, можно ходить. А Страх… дело добровольное. Иной захочет себя проверить и другим доказать — приходи, не бойся, и уходи, если отпустят. Но лучше все-таки там не ночевать.

Тогда к необычному обыкновенно относились. Да и то — не всякий удар молнии для человека что-то означает. Нет, такого ни один тадебе не рискнет утверждать, такого даже выду'тана не скажет, потому что все на свете одно на одно завязано. Плюнь в костер — и то когда-нибудь откликнется. А тут — молния. Может, это и будет что-то значить, да только когда — через тысячу лет или через десять тысяч — и для человека ли. Одним словом, никакой необходимости из каждого булыжника, которого небесный огонь коснулся, алтарь сооружать.

А вершина с тех пор название получила — Холат-Сяхль, Гора Мертвецов.

Конечно, умные люди стали ее обходить стороной, а смельчаки да сумасброды наоборот — вопреки тому, что старики советуют. Всяко случалось, чаще Гора Мертвецов никак себя не проявляла, но и изводились, бывало, люди, не без этого. Любое ведь место за тысячи лет насобирает свой багаж скелетов…

— Вот… — перевел дыхание Моисей, — все бы ничего, но где-то накануне Войны, зимой, на вершине снова остановились девять путников. Они не были местными, не слушали преданий, не чтили хозяев мест и смеялись над богами. Считали, что не ведают Страха. Да, многое знали, но думали, что знают еще больше. За сто лет до Войны люди вообще начали вести себя неправильно.

Путников нашли через много дней под толщей снега у подножия горы, в основании перевала. Палатка с разрезанным изнутри тентом стояла пустая на склоне Холат-Сяхль. Все вещи — одежда, обувь, припасы — остались нетронутыми. А люди… один из них пытался залезть на дерево. Никто так и не узнал — зачем. На коре кедра остались его ногти, ошметки примерзшей плоти и следы крови. Другой оступился, ночью в горах это просто, сломал себе позвоночник и медленно отошел, покрываясь ледяной коркой, не в силах даже пошевелиться. Третий спалил до кости свои руки, пытаясь отогреть их в наспех разведенном костре. Четвертый сжимал себе виски так, что разошлись кости черепа. Пятая, девушка, умерла коленопреклоненной, те, кто осматривал ее, долго не могли прийти в себя — язык был откушен почти у самого основания. Шестой, главный в группе, попытался вернуться к палатке, но не дошел — изрезал босые ноги о наст и камни настолько, что повредил сухожилия. На морозе и не такое случается. Седьмой, восьмая, девятый — каждый из них встретил страшную смерть, но их объединяло одно — все покинули палатку даже не подумав одеться. В тридцатиградусный мороз. С тех, кто умирал первым, живые снимали и делили между собой исподнее. Погибшего последним было легко определить по намотанному на тело разномастному тряпью.

Никто так и не понял, что напугало путников, что заставило их сломя голову броситься вниз, а потом совершать губительные, бездумные поступки. Что породило безотчетный ужас, или почему этот ужас пришел за ними.

Старики знали ответ, но их никто не слушал. К тому времени люди уже не хотели мириться с непознаваемым. История стала известной. Люди предлагали версии столь же нелепые, сколько невероятные. Они приезжали на это место сотнями, тысячами, стремясь рационально понять, что же случилось с девятью путниками.

Старики знали, но у них никто не спрашивал, потому что ответы стариков невозможно было понять. Рационально.

Старики и рациональность. Вика немного раздражали все эти акынские напевы. Да плюй ты сколько угодно в костер — на скорость протекания химической реакции горения это не повлияет. Если только ты не примешься экспериментировать — нахаркаешь и начнешь с нетерпением ждать неприятностей. Еще хуже, если расскажешь тем, кто истинно верит в их неотвратимость. Может так случиться, что и придут, и аукнется, мало не покажется, надо только уметь ждать. Мозг человека обладает недокументированными возможностями в части влияния на объективную реальность.

Так же как и со Страхом на Горе Мертвецов. Если люди ничего не знали о древних забабонах и даже не предполагали их наличие, попасть под действие было почти невозможно. Для стабильного влияния на непосвященных нужна многочисленность. Присутствие тысяч, знание миллионов. Эффект очень большой толпы.

Поэтому даже самым мистическим случаям можно найти рациональное толкование. Массовый гипноз или иное воздействие на психику — тоже не лучшие объяснения, но логичные. Параллели и хронологическая итерация событий тем более возможны. Но только при существовании некоей общей причины. Для Мест Силы это была бы определенная геофизическая аномалия. Местом Поклонения Гора Мертвецов стала уже после смерти последней девятки. А если это ни то и ни другое… Вик не собирался заниматься разгадыванием ненужных тайн, но был убежден, что случившееся тогда на Холат-Сяхль — трагическая совокупность каких-нибудь обыденных факторов.

Венди тоже пришла к определенным выводам:

— Шаман прав — аномалия отрежет его от принимающей стороны. Дух, скорее всего, останется привязанным к локации, но сохранит индивидуальность. Судя по всему, эти его «чужие хэге» — очень злокачественные образования. Где только подхватил…

Создалось впечатление, что только один Старьевщик понимает, в чем дело. А это, не исключено, было существенным, и Вик решился не мариновать информацию.

— Где? Да возле Саранпауля. Когда аккумулировал мусорные возмущения от того, что вытворяла Гоньба на стойбище. И еще потом блокировал транслятор Кэпа, стравливая собранную энергию.

Девушка нервно перевела взгляд с механиста на Моисея:

— Когда Ясавэю стало плохо?

Мужчины переглянулись, а Старьевщик, кажется, понял, почему это случилось именно тогда и что это может означать. Нечто очень гадкое.

— Утром, восемь дней назад…

— Ой… е! — отреагировала Венди, только что не схватилась за голову и бросилась в палатку.

Моисей непонимающе пожал плечами.

Вернулась девушка очень скоро:

— Собирай людей! Быстро!

Почти бегом. Горы не любят такой моторики. Навстречу ночи. Они не приемлют спешки. Так надо — считает Венедис. Неприкаянные недовольны: вместо привала — сборы, дорога и предстоящее новое обустройство. И все за полдня. Еще раз — горы очень не любят торопливых. Все, кто умер на Горе Мертвецов, ночевали на ней. Об этом уже никто не помнит, но, как правило, остановиться на ночевку вынуждала непогода. Дождь или снег, гонимые ветром. И палатки, чумы, навесы ставились в наступающей тьме — поспешно и нервно. Ночь, ветер и смерть.

Моисей спокоен — его люди злы, но послушны.