Вик тоже спокоен — резкими изменениями обстановки его не расшатать, а в авральных ситуациях он как рыба в воде.

Ясавэй… его не понять. Его никогда не понять. К тому же — сейчас он в беспамятстве, готовится к перерождению.

— Вик, Дракон раздери, в тебе есть одна крайне тупая черта!..

Только одна? Его просто слишком мало знают.

— …ты не можешь действовать в команде! Что мешало сказать сразу!

— О чем?

— Что шаман заимствовал энергию ищеек? И что ему стало плохо после того, как ты спустил на Гоньбу лавину?

— Это же очевидно…

Венедис сплевывает. Ого! Нервы.

— Можешь считать меня идиоткой. Только шевели ногами. Каждая минута — враг. А ты — зазнавшийся кретин. В любой момент времени они берут его жизнь, чтобы править свою.

Это, наверное, значит — регенерируют.

— Почему именно его?

Вик не видит, но девушка закатывает глаза:

— Он взял принадлежащее им.

Оседлал сопутствующие потоки и сгладил возмущения, порожденные именно их силой. Цели непринципиальны. Взял удар на себя. Вступил в контакт. Теперь они дотягиваются и забирают. Не спрашивая — они вправе. За все надо платить, каков бы ни был твой изначальный умысел.

Почти то же творится и с обычными людьми, когда исходят их боги. Только еще хуже.

— Интересно, почему шаман просил, чтобы и ты остался тогда в палатке? — вдруг интересуется Венди.

Вик смеется. Есть на то причины. Борется с желанием уязвить и попижонить. Зачем просил? За тем, что механист, вероятно, единственный здесь, умеющий мыслить.

И он отчасти прав. Любой выду'тана всегда нуждается в помощнике. Толмаче, человеке, способном пересказать словами то, что шаман Верхнего Мира знает душой. Так повелось. Помощник выду'тана — его язык для Среднего Мира.

Вик смеется:

— Хотел, чтобы мы вдвоем пошли с группой Моисея.

— Зачем мы им?

Старьевщик бы спросил по-другому: зачем им самим семеро неприкаянных? А Ясавэй бы поставил вопрос совсем иначе: зачем двое и семеро некогда триединому Миру? Механист умеет складывать простые числа, неужели остальным это так трудно?

— Очень просто, вместе с неприкаянными нас — Девять!

— Тройной триквестр? — сама у себя интересуется Венедис.

— Три в кубе? — блистает познаниями в математике Моисей.

Вик не спорит — пускай в кубе, ну его в жопу, пускай хоть в додекаэдре. Для пахана что квадрат, что квадратный корень — одинаковая абракадабра. Зато даже механисту известно, что три — это минимальное количество участников для достижения и фокусирования эмоционального резонанса. Триквестр? Старьевщику понятнее — триангуляция. А вот девять — оптимальное количество с точки зрения управляемости конструкцией изнутри.

И еще — на девятый день завершается умирание физического тела, девятой волной шторма разбивает суда, девять даров несут познавшие, и девять кругов ада проходят ищущие. Девять — это целых три раза по три. Только все это не дает ключа к разгадке — отчего на Холат-Сяхль систематически умирают именно в таком количественном составе.

Гора Мертвецов встретила тревожно. Пока ставили палатку и натягивали растяжки в наступающей темноте и порывах ветра, Вика не покидало накатывающее волнами беспокойство. Зудящее и чем-то знакомое. Остальные спутники тоже заметно нервничали, огрызались и время от времени замирали, вслушиваясь в завывания стихии. Никак не реагировал только Ясавэй — он так и не приходил в сознание. Но ничего и не случалось, никакие дьяволы не выскакивали из сгустков тени от загораживающих солнце гор.

Еле поспели управиться до дождя — не сильного, но промозглого, как и положено в эту пору года. Когда все собрались в палатке (она со скрипом, но вместила девятерых), устало, без аппетита перекусили холодным мясом с горячим чаем, завернулись в одеяла, по традиции всех путников собираясь уснуть под травлю походных баек, неожиданно очнулся видутана и невнятно, но настойчиво потребовал свой бубен.

— Он че, камлать собрался? — невесело пошутил кто-то из неприкаянных.

Старьевщик так и не удосужился запомнить имена своих спутников. Венди, например, уже легко общалась и болтала с каждым из них, но Вик не был способен работать в команде.

Бубен видутана дали, но на этот раз без колотушки — положили на грудь, ладони разместили сверху. Шаман поскреб ногтями по натянутой коже инструмента и угомонился, Вик обратил внимание — на желтоватой поверхности пальцы Ясавэя казались совсем черными, по-старчески скрюченными. А ведь видутана не намного старше его самого.

Моисей затянул какую-то свою очередную легенду со слышанным тысячу раз сюжетом, но, как всегда, новыми подробностями.

Скучную.

Раздражающую.

Тревожную.

Заглушаемую неистовством непогоды снаружи и пугающим хлопаньем палаточного тента под ударами ветра.

Бла-бла-бла — здесь, наверное, нужно смеяться.

Молчание.

Тягучая, передержанная пауза.

Кто-то шевелится под своим одеялом… кто-то втягивает носом воздух… кто-то скрипит зубами…

— Задолбало все, — вдруг произносит, кажется, Менестрель, и пахан окончательно затыкается, и Ясавэй неожиданно, заставив встрепенуться, бьет в бубен обманчиво немощной рукой.

Получается громко — бубен звучит душевно. И в душах. Не все звуки, чтобы поглотить разум, должны разрывать барабанные перепонки.

Теперь Вик вспоминает, почему липкое беспокойство кажется навязчиво знакомым.

Даже мои чуткие уши не в силах уловить колебания воздуха, но мне знакомы симптомы Страха такой природы. Легкая сосущая вибрация… как бы объяснить… не тела — души? Нет, не ее, все-таки чего-то физического, но более глубокого, чем мышечные рефлексы. Объяснять чувства намного сложнее, чем принципиальные схемы. Хоть я и сам мастер настоящего ужаса. Я, механист, понимаю механизм распространения Страха, только это не очень помогает бороться с его парализующим действием. Потому что испытываемое сейчас — не безотчетная эмоция, а вполне механический эффект. И противопоставлять ему волю практически невозможно.

Вот она — первооснова, нить, на которую нанизаны все случившиеся здесь трагедии!

Я знаю единственный способ борьбы со Страхом, но это метод одиночек. Ярость. Как часто я использовал ее в бою, противопоставляя настроенному на тревожные частоты транслятору! И сейчас гнев касается сознания, рефлекторно выталкиваемый из глубин личности. Устроить резню, чтобы не сойти с ума? Достойнейший выход — браво, Инженер.

Я вижу лица своих спутников — тусклый свет стеклянных колб освещает широко распахнутые глаза и расширившиеся зрачки. Трепетное оцепенение в любой момент может смениться всеобщей паникой. Три раза по три — идеальное количество Для эмоционального резонанса. Не хватает толчка — взбесившегося механиста с окровавленным палашом или шаровой молнии, как это случилось во времена Потопа. Все-таки свет в палатке — это хорошо: не дает дезориентироваться и отпустить Страх на волю. И драться при освещении, если кто-то найдет в себе силы мне сопротивляться, намного легче.

Хочется бить себя по щекам, но, упаси Зеленое Небо, делать резкие движения. Может быть, все пройдет? Стихнет или переменится ветер, и мы доживем до утра, как напуганные удавом кролики в теплых кучках собственного дерьма, и больше никогда не отважимся вспоминать эту ночь. Но так, как есть, я долго не выдержу. Они — не знаю, я — нет, меня распирает от адреналина.

Отвлекись. Посмотри на шамана, неподвижного, как труп, и на его ладони поверх мембраны расположившегося на груди потертого бубна, и на его подрагивающие пальцы. Пальцы — они живые! Чуть касаются натянутой на бугристую обечайку лосиной кожи! Так-тук… секунда… так-тук. Это ритм нормального сердцебиения. И даже медленнее. Давай, как там тебя, выду'тана, давай — правильные такты уравновешивают мозговую активность, дыхание и сокращения сердца. Ты выбрал необходимый всем нам ритм. Может, он уже давно настукивает, просто я лишь сейчас услышал?

Кто еще? Я опять заглядываю в глаза товарищам по несчастью. Венди, Моисей… Но пока только у одного зарождается искра, и неудивительно, что именно у него. Гармония звуков — его душа. Все хорошо — мы медленно ломаем самоубийственную силу тройного триквестра. Я — диссонансом ярости, Ясавэй — своим сомнабулическим постукиванием, а он — прислушиваясь. Как могу тихо, чтобы никого не спугнуть, шепчу:

— Менестрель, Менестрель, пой, пой, Менестрель.

Ты сможешь, без гитары, под незатейливый монотонный «так-тук», ты найдешь слова, Менестрель, ведь музыка — это твое Я. Только не делай лишних движений…

Пересохшие губы парня шевелятся, он пробует на вкус ритм шамана, и звуки, тихие звуки застенчиво разбавляют вязкую атмосферу:

За… сы… пай, до рас… све… та оста… лось чуть-чуть,
ты уста… ла и на… до поспать.
Ухо… ди в цар… ство снов, обо всем поза… будь,
и душа переста… нет страдать.
Лунный свет из окна на холодных камнях потускневшим блестит серебром.
Засыпай, пусть уйдут от тебя боль и страх,
и неважно, что будет потом.

Мальчишка немного раскачивается в такт печали песни, и уже не он к Ясавэю, уже бубен подстраивается под аккорды несуществующей гитары. Венедис отстраненно улыбается.

Пусть приснится тебе голубая река,
Кони в сумерках на берегу.
И дорога, что лентой уходит в закат.
Я чудесный твой сон сберегу…

Ох, дьявол же, Менестрель, где ж ты такие стихи-то берешь, что ж ты, сука такая, с людьми-то делаешь? Неприкаянные — сначала один, потом Другой, тоже двигаются, зачарованно, вправо… влево…

Первый раз я жалею, что я не колдун,
Я бы в птицу тебя превратил.
И отправил туда, где тебя не найдут,
От врагов и от смерти укрыл…

Вик хотел бы знать эти слова, запомнить, чтобы когда-нибудь спеть. Побери его Зеленое Небо, Драконы, Убийцы, Горы Мертвецов, он хотел бы петь эту балладу здесь, сейчас, вместо пацана, и пусть голос у механиста как скрип несмазанных шестеренок, он хотел бы петь именно эту балладу! Для той, кто отстраненно улыбается…

Я вплету в твои сны отражение звезд из серебряной чаши с водой.
Ты пройдешь по дорогам видений и грез,
что волшебной встают чередой.
Но светлеет восток, и исчезла луна,
гаснут звезды в небесной дали.
Скрип замка разобьет мир волшебного сна.
Просыпайся. За нами пришли…

Последние слова рвут все — хрупкое равновесие, страх, ярость, ничтожный ветер. Где ты, мальчишка, не умеющий держать меч и стрельбу, находишь такое оружие? Каким по счету чувством ты определяешь правильность выбора своих песен? Магия механизмов, мыслей, шаманов, Мест Силы, храмов, богов, космоса — мусор. Пыль и прах перед магией Менестреля.

Парень смело тянется за гитарой, неприкаянные ошарашены, но теперь расслаблены, Страх никуда не ушел, но всем на него уже наплевать. Только пальцы шамана все так же поглаживают натянутую кожу бубна — так-тук… секунда… так-тук. Это камлание запомнят все и навсегда.

И колышется палаточный полог.

Да что же это такое? Вик мгновенно определяет, кого нет, — и когда это она успела выскользнуть? Не заметил, ибо увлекла магия Менестреля.

Зная, что разделяться сейчас противопоказано и что именно сейчас тройной триквестр резонирует в позитивной плоскости, Вик полез наружу — все одно в палатке находилось уже меньше, чем девять человек. Моисей должен присмотреть за своим стадом.

Зрение пока не отошло от рудников, и только это позволило рассмотреть в кромешной темноте и валившейся с неба слякоти тонкую фигурку, упрямо карабкающуюся вверх. Она что — с ума сошла? Да еще без верхней одежды — неужели проклятие этого места не ограничивается волнами паники? Вик, оскальзываясь, как мог, быстро потащился вдогонку. Странно — на воздухе более отчетливо чувствовалось, что гнетущее ощущение появляется и усиливается не в порывах ветра, а когда он дует ровно и не очень сильно. Вик на ходу попытался определить направление: где-то рядом, что и не удивительно: инфразвук не распространяется далеко.

Девушку механист догнал только тогда, когда та сама остановилась на небольшой ровной площадке и опустилась на колени. Отчего-то Вик боялся, что прямо в эту площадку сейчас ударит молния или случится еще какая-нибудь горесть. Ничего такого не произошло — только Венди закричала, перекрывая ветер. Старьевщик прыгнул вперед и схватил ее за плечи — Венедис этого, казалось, не заметила, и на глазах выступили слезы — отчего-то механист знал, что это именно слезы, а не капли дождя.

Дождь тоже падал на лицо и все-таки смешивался со слезами, но Венди не мигала и смотрела в одном направлении. Вик попытался проследить куда. В никуда — куда-то вверх, в затертое тучами небо, и на запад. Отсутствующим взглядом, словно вот так, без подготовительной медитации, Венедис смогла вывалиться из объективной реальности.

Старьевщик подождал около минуты, потом легко встряхнул девушку — даже если это и была медитация, то крайне рискованная под северным холодным дождем и практически в одном исподнем вместо одежды.

— Эй…

— Спасибо, — прошептала княгиня, но механист не понял, кому адресована благодарность.

По логике, вроде бы ему, но по тону и отстраненности — скорее как раз таки небу.

— Спасибо…

Точно — небу. Вик на всякий случай провел ладонью перед лицом спутницы. Никакой реакции. Надо было что-то делать, а не ловить на излишне свежем воздухе что-нибудь вроде двусторонней пневмонии. Тем более уже имелся в наличии легкий сдвиг по фазе — и это как минимум.

Под воздействием низкочастотных колебаний с человеком на самом деле могут случаться неприятнейшие вещи — функционирование всех органов завязано на период сердечных сокращений, оттого резонансы в кратных тому диапазонах повреждают рассудок, оставляют рубцы на миокарде, способствуют иным летальным последствиям. Палыч рассказывал о своих экспериментах в этой области, закончившихся продолжительной мигренью и еле устаканившимся артериальным давлением. Все-таки технологии точечного радиоволнового воздействия на мозг оказались более безопасными для оператора, а вдобавок — компактными и экономичными. Как говорится, большое механистское спасибо заброшенным мастерским Древних.

Мужчина снова потормошил Венедис — безрезультатно. Понадеявшись, что та не станет сопротивляться и не вынудит применить силу, Вик аккуратно взял девушку на руки и медленно пошел вниз. Тело Венди было легким, расслабленным и прохладным. Как и положено при трансе — не хватало, чтобы и остальные члены группы начали задумчиво разбредаться во все стороны.

Уже возле самой палатки Старьевщик и впрямь заметил еще один силуэт. Собирать по предгорьям и таскать на закорках никого, кроме Венедис, механист, понятно, не подписывался.

— Куда собрался? — Вик вложил в свой голос силу, уверенность и максимум приказных интонаций. — В палатку! Быстро!

— Да ты чего, Инженер? — ответили из темноты. — Я же просто поссать вышел…

Старьевщик всерьез беспокоился за Венди, но утром она повела себя совершенно, с женской точки зрения, нормально — принялась расчесывать свои волосы, наспех вытертые Виком по возвращении в палатку и оттого находившеся в беспорядочном состоянии.

Неприкаянные, вывалившись наружу, шумно обсуждали события ночи и прикидывали, кто оказался насколько далек от подмачивания белья и репутации. Большинство из группы Моисея могли видеть события на различную степень глубины, но все сходились во мнении, что испытанного невозможно было определить тонкими чувствами. И сейчас никаких эффектов. Мол, ненормальный фон у места, конечно, присутствует, даже отчетливый, но фокус смещен от горы к перевалу и к недавнему осязаемому страху имеет только косвенное отношение.

Вик высунулся из палатки и прищурился — под утро дождь перешел в снег и вся округа была покрыта резким для глаз плесневело-белым налетом. Ветер уже не дул с юга, а слегка сквозил в более привычную восточную сторону. Ну да, не свойственное местности направление движения воздуха и обязательные требования к скорости потока объясняли редкость испытанного явления.

— Может, механист растолкует? — поинтересовался пахан. — Если бы не его чуйка, я бы кому-нибудь тогда в горло вцепился.

Старьевщик пожал плечами — рассказчик из него получался, если сравнивать с тем же Моисеем, прямолинейный и скучный:

— Где-то здесь среди камней полость есть, не исключено, что образовалась, когда молния тысячи лет назад в останцы ударила. Если ветер с нужной силой и в правильном направлении дует, возникают низкочастотные колебания. Они на психику и давят.

Никакой, одним словом, магии. Да, можно было выразиться и цветистее. Например, что в природе случается и так — скалы поют свирелью, но здесь какая-то из окружающих угрожающе молчала в слышимом человеком диапазоне. Зато скребла по нервам инфразвуковым свистком. Возможно, Вик примерно так и подумал, но озвучивать подобный полет лирической мысли поленился или заробел.

— И чего, от этих колебаний можно и кони двинуть?

Кони двинуть можно от чего угодно — даже подавившись перловкой. А от страха… теоретически — если с сердцем проблемы. Все-таки механисту казалось, что звуки скал — это только условие, а причины убийственной потери контроля у людей могут быть самые разные. Дрей Палыч в драке тоже не ограничивался трансляцией сигналов с необходимыми параметрами — резонансный генератор в его посохе формировал ветвящиеся коронные разряды, явление не только пагубное для тонкой энергетики, но и жуткое внешне. Одним словом, удручающий противника эффект достигался комплексными методами.

Тогда, при Потопе, последней каплей, после которой люди уже не смогли вернуться в адекватное состояние, скорее всего, стала шаровая молния.

— А отчего в последний раз погибли? — продолжил любопытствовать Моисей.

— Да я почем знаю? — отмахнулся Старьевщик. — Это непринципиально — медведь-шатун, лавина, да хоть звезда с неба сковырнулась…

Еще, наверное, существенным является количество участников — девять и в самом деле хорошее число для неконтролируемых порывов, как деструктивных, так и созидательных. Угораздило же их самих завалиться на ночевку в таком составе! Если уж на то пошло — повлиял Ясавэй, а не воля провидения, так что вопросы к шаману назрели серьезные. Беда в том, что видутана и в нормальном своем состоянии на любые вопросы отвечал вроде бы охотно, но так, что даже переспрашивать не хотелось. Дабы ненароком не спровоцировать вывихи извилин.

Но механисту очень сильно захотелось разузнать конкретику и заодно поинтересоваться насчет общего состояния здоровья. Тем более что из палатки Вик еще не выбрался дальше плеч — для беседы с шаманом можно было ограничиться минимумом перемещений. Старьевщик перелез через все еще прихорашивающуюся и возмущенно фыркнувшую Венедис и оказался рядом с Ясавэем.

Однако преобладающая доля тяжелого воздуха внутри палатки исходила именно от видутана — тот все так же, как днем ранее, медленно и неотвратимо умирал. Но был вроде бы в сознании — встретил механиста осмысленным взглядом.

— Зачем мы тут? — без предисловий начал Вик — боялся, что шаман в любой момент может потерять ясность ума.

— Все… за своим, — прошамкал видутана.

Старьевщик скривился — изо рта шамана отчетливо пахнуло скорой смертью.