Обнаружил механист паровой котел, греющийся электричеством. От такого расточительства Вик слегка обалдел. Толстенный кабель, питающий трансформатор, уходил в глубь подвала — Старьевщик немного прошелся вдоль него, затем повернул назад. Освещение дальше не предусматривалось, а из-за разбросанного хлама можно было переломать ноги.

В следующий раз Убийцу довелось увидеть только утром. Ответить он соизволил лишь на замечание Килима:

— Погода совсем, да, говно.

За окном вовсю гоняло снег по лесу, а сосны раскачивались, словно былинки.

— Говно, — согласился Убийца.

— А откуда трансформатор в подвале запитан? — решился блеснуть пониманием сути забытых явлений Старьевщик.

Но хозяин уже жевал кусок вяленого мяса и на всякую ерунду не отвлекался. Потом он нацепил свой драный кожух, валенки и, не прощаясь, вышел в метель.

— Как его разговорить, а? — чисто риторически полюбопытствовала Венедис.

Судя по тому, что вогулам из истории Килима это не удалось даже с помощью подручных средств, — никак.

— Всякий есть что говорить, надо только знать, — умно изрек проводник.

— Виктор, вы же с ним похожи, как его расшевелить?

Похожи? — немало удивился механист.

— Как одна и одна капля, — подтвердил Килим, улыбаясь.

— Не знаю, — буркнул Старьевщик.

Его тянуло в подвал. Странным для обыкновенных людей механистским влечением. Объяснить это словами было очень трудно, но — руки соскучились по работе. Хоть какой — плевой. Он взял с полки серебряную шкатулку и спустился по лестнице. Чтобы не устраивать лишнего шума, Вик извлек механизм, а корпус через десяток минут вернул на прежнее место.

С плавильной печью действительно пришлось попотеть. Когда она уже вовсю задышала зноем, а механист сбросил куртку и нацепил на шею трухлявый кожаный передник, как всегда, мимоходом из откуда-то в куда-то нарисовался хозяин. Некоторое время он, молча, стоял позади Старьевщика и наблюдал за его хлопотами. Вик никак не реагировал — за просмотр денег обычно не брал, главное, чтобы зрители не лезли с советами.

Для выбора правильной пропорции механист отключил талисман — Убийцы он в этом плане совсем не боялся. Накануне, обсуждая похожесть двух мужчин, Венедис заявила, что изнанка Убийцы еще похлеще, чем у Старьевщика, — если у одного представлялось муторное марево, то у другого — совершенное Ничто. Как будто нет его на самом деле — морок. Впрочем, даже у морока есть изнанка, а у Убийцы не было за душой ничего.

Выключение талисмана, как всегда, сопровождалось сдавливающим разум чувством, но, как ни странно, наведенные электропроводкой поля это давление смягчали и придавали сумбурному рисунку привычных сил некую геометрическую упорядоченность. Вик сложил в тигель отмеренные на глаз, на чуйку и на весах доли меди с оловом, плюнул в него по старинной традиции и, прикрывая глаза все теми же подаренными спутницей темными очками, склонился над горном.

— Думаете, ваше присутствие здесь что-то значит? — непонятно к чему вдруг осведомился Убийца.

В отместку Вик, орудующий на границе нестерпимого жара, тоже решил отмолчаться. Да пошел ты, герой в драных валенках, — сейчас он сам был богом. Богом огня и расплавленного металла. Наверное, Убийце и не нужен был ответ — он почти сразу ушел. То ли глубже в подвал, то ли наверх — Старьевщик не присматривался, был занят делом.

Остаток дня механист провел, шлифуя и подтачивая бронзовые отливки нужных шестеренок. Потом еще необходимо было выбрать подходящую пластину для сломанной гребенки и подобрать штифт определенной длины. Потом аккуратно смазать все, что уже, наверное, сотню лет нуждалось в смазке.

Вечером Старьевщик водрузил собранную заново шкатулку на полку. Венедис заметила:

— Что ты с ней сделал?

— Починил.

— Мер-сусне-хума эту сломанную музыку сильно утром играл, — вставил Килим.

Надо же, а механист не слышал — дрых без задних ног.

Зато на следующее утро его разбудили очень рано и очень жестко.

Необузданная сила вырывает Вика из постели, как тряпку, встряхивает и впечатывает в стену, сдавив шею раскаленными клещами. Только тогда механист может разлепить глаза и пытаться мыслить. Убийца держит его за горло, подняв на вытянутой руке, прижав спиной к перегородке, и в глазах хозяина дома разливается пустота.

Испугаться Вик тоже успевает изо всех сил. И страх придает уверенности.

Старьевщик двигает коленом в солнечное сплетение, одновременно — раскрытой ладонью снизу вверх в основание носа, а левой рукой — в распрямленный локоть Убийцы. На излом. Убийца чуть-чуть отклоняет голову, и ладонь механиста проходит в миллиметре от лица, еле-еле разворачивает руку, и кулак едва скользит по локтю. Свое тело в сторону мужчина не уводит. Колено обжигающе соприкасается с камнем.

Но Вик пробивает пресс нападающего — слишком хороша позиция для удара. Убийца запинается на вдохе, но хватка не ослабляется ни на мгновенье.

Смерть, смерть в глазах Убийцы.

Убийцы — чего уже там сомневаться.

Сбоку возникает Венедис, хозяин лениво двигает свободной рукой, и девушка отлетает в сторону, собирая по пути ломающуюся мебель. Сзади совсем обреченно, безнадежно тащит из чехла охотничий нож проводник Килим.

Вик знает, что после него умрут и девушка, и охотник. Это не предчувствие — это Смерть. В глазах Убийцы.

Все плывет, на душе легко-легко — мозгу достаточно совсем немного времени без кислорода, чтобы отчалить навсегда.

Надо же, как…

Слова.

Пустые.

Многочисленные.

И докучливые.

— Не убей… не убей!., не убей… остановись… дай… нам… тебе…

Тиски, сжимающие гортань, размыкаются, и Вик падает на бок, давясь соплями. Какой удобный пол. Какой вкусный воздух.

Все возвращается на круги своя. Картинка фокусируется, звуки обретают четкость. Вик слышит, как речитативом заклинает Венедис:

— Дай нам тебе помочь! Убийца, дай нам тебе…

Хозяин дома недоумевает:

— Ну ни хуя себе…

Кровь струится по рассеченной скуле девушки.

— …помочь!

Кто же знал, что Убийце ценна именно поломанная музыкальная шкатулка?

Тин-тин-тили-тили-дин…

Шкатулка и неваляшка больше не стояли на полке, но музыка, музыка звучала почти непрестанно — из темноты подвала. Вик туда больше не совался — и так понимал, что недавно в очередной раз прогулялся по грани. Но музыка-то звучала!

Было в ней что-то гипнотизирующее, механическое, живое и неживое одновременно.

А к вечеру Убийца появился перед гостями и обозначил готовность к диалогу категоричным:

— Валите на хер отсюда.

Надо было волочься через половину континента, чтобы вот так ненавязчиво получить пинок под зад, да еще на ночь глядя. С другой стороны — того, что просили, механист добился. Сдвинул взаимоотношения с мертвой точки. Как бы оно только боком не вышло.

— Помогите нам, а мы поможем вам.

Надо же — снова на «вы»… По крайней мере, Венедис не собиралась уходить. Убалтывать-то она умела — представлялась уже возможность убедиться. Вик решил не спешить собирать манатки, а послушать, про что станут говорить умные люди.

— Помочь мне? — Реакция Убийцы на раздражители присутствовала, и это не могло не обнадеживать.

А что? Спроси механиста, он бы тоже заявил, что хозяин нуждается в серьезной помощи. С головой у него не все в порядке — однозначно.

Венедис же затягивает песню про закупоренное место, про то, что напряжение достигло предела, что энергия умерших не находит выхода и само мироздание ищет способ избавиться от аномалии на своем теле, как от высохшей ветки.

— Да и фиг с ним, — лениво замечает Убийца.

Девушка отказывается понимать сказанное.

— Ветку, понимаете, всю ветку! Не знаю, что произошло с этим миром, но что-то случилось — старые Проводники Сил ушли из него, а новые не явились.

— Проводники?

— Боги, Драконы, называйте как угодно. Связующий элемент между Миром и Безграничным.

В глазах Убийцы мелькает что-то страшное, древнее и неукротимое.

— Драконов даже пришлось выпроваживать.

— Не знаю, не хочу слышать, дело в другом. — Венедис массирует виски. — Обычно такие сбои восстанавливаются самостоятельно. У вас есть нечто еще. Что-то или кто-то, как заглушка на горловине кипящего сосуда. Здесь нет естественного оттока — души не переходят на верхние уровни и разорвут мир изнутри, если Вселенная не раздавит его извне.

— Сложно, — вздыхает хозяин дома. — Я думал, ты просто попросишь меня кого-нибудь грохнуть…

Венедис плачет. Наверное, то, что она собирается сказать, слишком тяжело для нее самой. Конечно — это ведь ее религия.

— Найти. И убить. Последнего Дракона, сдерживающего этот мир.

Вику опять интересно — если княгиня считает Драконов нематериальными сущностями, то, как она представляет себе процесс их умерщвления?

— Сколько можно их убивать? — Убийце неинтересны слезы девушки. — Пусть все идет своим чередом.

— Нельзя. Так нельзя. Вся ветка измерений. И мой мир в том числе. По крайней мере — изменится до неузнаваемости. Чем мой мир провинился перед Безграничным? Только тем, что растет из одного узла с этим, неправильным?

Вик про себя изумленно присвистнул. А Убийца никак не отреагировал, хотя, возможно, себе на уме, тоже что-нибудь подумал.

— Что мне до твоего мира? Он так хорош?

Каково оно — уболтать того, кто уже устал говорить и делать?

— Он — мой! Я сделаю для него все!

Идеалистка.

— Знаешь доисторическую легенду о Че? — вдруг спросил Убийца.

Кто бы мог подумать — он тоже любитель нудных восточных мудростей…

— Нет? Неудивительно. Ну вот — он стал кумиром еще при жизни. Символом, иконой. А кончил плохо — глупо, нелепо и, по большому счету, ничего не добившись. Но после смерти стал богом убийц и фанатиков. Так всегда случается… что бы ты ни делал… кончится все абы как… и поступки твои… извратят до неузнаваемости… твои же соратники. Отстаньте от меня, а?

Венедис злится. Хороша, чертовка, в ярости.

— Не отстанем. Назови цену.

Перешла на «ты» — опустила во мнении.

— Цену… а ты сможешь вернуть мне жену, детей, друзей, мой мир?

— А тебе это нужно?

Ох, поспешил Старьевщик недооценить свою спутницу, сильно поспешил. Убийца думает. Цена, она есть у всякого. Даже если этот всякий о ней давно забыл. Или не знает.

Все молчат, пока Убийца думает.

— Нет… наверное, уже нет. А сможешь доставить туда?

Человек указывает в окно, там, в почти безоблачном к вечеру небе, на юго-востоке, бледная точка. Венедис смотрит, узнает. Там, на хребте Каменного Пояса, она была строго на юге.

— Ее нет на звездных картах моего мира.

— О, это особенная звезда.

— Твоя родина?

— Моя родина здесь. Отправишь?

— Практически… невозможно удаляться от тверди на такие расстояния.

— Да ну? Слабаки. А что ты тогда мне дашь?

Теперь думает Венди. От ее ответа зависит все.

Что мог Вик, сделал — расшевелил, что может девушка — узнать единственное нужное слово.

Деньги? Для человека, лучше других понимающего эфемерность платежных систем.

Месть? Давно отказавшемуся от претензий и не простившему только себя самого.

Слава? Воину ста тысяч последних битв, осознавшему ничтожность любой победы.

Знания? Забывшему много больше, чем известно сейчас самому ученому из мужей.

Власть? Познавшему ответственность за судьбу миллиардов.

Женщины? Тому, кто уже не в силах терзаться потерями.

Жизнь? Смерть? Что?

Очень непросто торговаться с Героем.

Вик тоже погрузился в размышления. А ему, например, оно все надо? Механист ведь тоже оказался здесь из-за чего-то. Чужой мир или свой — мало их было, апокалипсисов? Одним больше, одним меньше.

— Помнишь Зеленое Небо? — решился Старьевщик.

Убийца рассеянно кивнул.

— Человечество тогда и на самом деле должно было погибнуть?

— Никто никому никогда и ничего не должен.

— А знаешь, почему все обошлось?

— Я знал безумца, который считал, что приложил к этому руку.

Конечно, из рассказов Дрея Палыча механист был в курсе, что они, Убийца и Учитель, встречались уже после запуска Машины и гибели Танцующей.

— Не безумца — человека. Остановили тогда звездный ветер — люди. И сейчас, какая бы там хрень ни предвиделась, разберемся сами. Без тебя. А ты оставайся. Мы завтра уйдем — что-то в лом на ночь собираться.

Перегнул, нет?

Хозяин дома грустно вздохнул:

— Ты не представляешь себе глубины связей между событиями, о которых говоришь.

— Я действую.

— Понтуешься.

Вику было чрезвычайно любопытно — когда он встанет и пойдет наверх, последуют ли за ним его спутники?

Поднялись и последовали. И Венедис, и случайный попутчик Килим.

— Эй, — свистнул вдогонку Убийца, — я могу отвести к последнему Дракону. А там уж вы сами решайте, что с ним делать. Но от меня отцепитесь. Сойдет?

Венедис сжала кулак и с благодарностью посмотрела на Старьевщика.

— Молодец, — прошепчет потом Венди, тихо-тихо, только механисту. — Под дешевым соусом, но ты его зацепил за живое.

— Чего это — под дешевым? — слегка обидится Вик.

Старьевщика-то и самого несколько смущало, что понты в его тираде хозяин распознал на полуслове. А после все равно повелся. Но мало ли…

Венедис же внимательно посмотрит в глаза и догадается — Вик не в курсе. Дурак, действующий по наитию. Она улыбнется, но совсем не разочарованно — восхищенно:

— Ты не понял, чем взял… Убийца… он… до сих пор… хочет считать себя…

И только тогда даже до механиста дойдет. Это же очевидно — шкатулка, неваляшка.

— Человеком?

— Да.

Я уже считал, что избавился от снов, а тот, в нартах — случайность, выдавленная на поверхность сознания тряской упряжки. Но нет.

Я смотрю, как ребенок с детской беспощадностью тащит к себе змия. Змий пытается вырваться, но его тело покрыто слишком толстым слоем одеревеневшей корки — он неповоротлив и медлителен. Он оставляет грязные разводы, а его белесые отростки — полосы слизи. Ребенок тоже не так ловок — у него проблемы с координацией и глаза смотрят один вниз и влево, другой — вверх и вправо, но ребенок все-таки быстрее. Он стискивает в ладони это ожившее, беспомощно выкручивающееся корневище, и мне жаль, искренне жаль змия, потому что я знаю, как жестоки могут быть дети.

Змий шипит, или это так протестующее скрипит его кора-кожа — ребенок берет узловатое тело второй рукой и сгибает в корявую окружность.

Мне казалось, змий не настолько эластичен, но утолщенная часть — голова — теперь касается более тонкой — хвоста. Местами кожа трескается, и я могу наблюдать гнилостно-зеленоватое змеиное нутро. Еще там копошатся какие-то личинки. Но не это главное. Кольцо сжимается, тонкая часть поглощается утолщенной, ребенок улыбается и давит все сильнее, а то, что находится в его ладонях, отчаянно визжит на границе слышимости.

Уроборос — дракон, пожирающий собственный хвост.

В руках ребенка — давящийся своим телом.

Разве можно от такого не проснуться?

И, проснувшись, не ощутить липкий пот на лбу и шее?

Откуда, шайтан забери, снова эти сны, уже вроде бы прошедшие после того, как я расстрелял ищеек в горном ущелье?

— Идти долго? — Венедис встала ни свет, ни заря и растолкала остальных.

Убийца же, видимо, совсем не ложился.

— День, если все нормально.

— А куда?

— К одному из корпусов техкомплекса Рокота. Если это тебе о чем-нибудь говорит.

Ha этом понятливая Венди с расспросами дипломатично закруглилась.

На самом привлекательном для Вика месте. И вдобавок — немалый интерес у механиста вызывало обстоятельство, что Убийца и Дракон обитали всего в одном дне пути друг от друга.

Зато, когда приготовления были закончены, хозяин повел их туда, куда и предполагал Старьевщик. Где еще селиться Дракону, как не в темном подземелье? Только что это за подвал такой, по которому можно идти целый день?

Однако с любопытством Вик решил погодить — скоро и так станет понятно. У границы темноты Убийца вытащил обычный спиртовой фонарь и зажег фитиль. Венедис встряхнула свою алхимическую капсулу — в ее зеленоватом свете обстановка приобрела вид еще более мрачный и запущенный. Убийца высморкался, прижимая пальцем одну ноздрю, пнул валенком какую-то бренчащую железку и предупредил:

— Под ноги смотрите — тут уборку лет восемьсот не делали.

Сам подвал оказался не так велик, как представлялось сразу, — метров триста, потом через широченный портал путники выбрались в гулкий, тоже не маленький коридор. То и дело фонари выхватывали из темноты боковые ответвления, иногда прикрытые толстыми ржавыми шлюзами, иногда осыпавшиеся, всегда — дышащие мраком и сыростью. В одиночку прогуливаться здесь здравомыслящий человек не рискнул бы.

Вика судьба заносила в места не менее угрюмые, и он знал: как правило, существа, населяющие в древности похожие катакомбы, сотни лет назад уже вернулись на поверхность и остались хтоническими только в преданиях старины. Хотя не обходилось без исключений — и тогда твари, научившиеся выживать в таких условиях, виделись обычным людям пришельцами из другого, жалкого, но беспощадного и ужасного мира. Монстры даже ценились в определенных кругах — живые ненамного дороже, чем мертвые.

Вик встречал такое вот семейство в одном из подземелий Трехгорного. Истерзанные многовековым инцестом, обитатели мертвого города приобрели весьма своеобразную внешность, мягко говоря отталкивающую. В остальном же от остального человечества они не сильно отличались — так же хотели жить, жрать, предаваться похоти. И благодаря своему обличью в разные периоды становились объектом то охоты, то поклонения. Или богами, или чудовищами. Немногочисленными, но легендарными. Старьевщик тогда уполовинил одно из логовищ — разум был надежно защищен от атак гораздых на всякие мозговые штуки метаморфов, зато керамические пули оказывали на существ такое же пагубное действие, как на обычных людей. Механист расстарался в тот раз не из-за шовинизма или отвращения — просто сам не хотел оказаться обедом.

И навсегда усвоил тактику неожиданных нападений из темноты, свойственную подземным тварям, — поэтому по коридору двигался настороженно, а через некоторое время утомился дергаться на всякое шевеление воздуха и вытащил из-за плеча стрельбу. Ствол на сгибе локтя успокаивал почище фармацевтического настоя из валерианы. Убийца искоса глянул на приготовления механиста, ухмыльнулся и промолчал.

Если подвал под домом никак не отделялся от всей этой угрюмой сети подземелий и даже дверь на верхние уровни толком не запиралась — это могло говорить о том, что здесь совершенно безопасно. Нереальное допущение, оттого Старьевщик склонялся к другому — просто Убийца совсем ничего не боится. А значит, либо безумен еще больше, чем, кажется на первый взгляд, либо сам опасен настолько, что может позволить себе быть патологически бесстрашным. Однозначно Вик пока не определился, но, припоминая, как его шматали одной левой, чувствовал себя неуютно.

Вообще же при походах через такие места имелись две противоречащие друг другу рекомендации: бывалые советовали держаться центра, чтобы избегать нападения из боковых тоннелей, и одновременно считали безопасным идти ближе к стенам, остерегаясь обвалов. В любом случае ни один здравомыслящий человек не додумался бы палить из стрельбы под обветшалыми сводами. Но, на взгляд механиста, лучше было оказаться заживо погребенным, чем заживо съеденным, — чисто эстетически.