— Отец пришел, дед пришел. Много людей стоял. Видел три башни. Крыша из железа. С них молния упал. Страшно. А дед, отец говорит — хорошо так.

Странный сон, не лучше, чем у механиста. Но хозяев обители, видать, зацепил.

Правда, встретили гостей чуть ли не равнодушно. Насельники, что мужчины, что женщины, дел своих не прервали — кто продолжал медитировать, кто занимался хозяйством. А некоторые пришельцев выразительно сторонились.

— Машина? — переспросил Никодим. — Машины касаться не принято. На колокольне кровлю правили — старались детали обходить, где видели. А с собором пока не решили, что делать. Там Андрей и стены ломал, и центральную главу полностью обрушил. Крипту внизу только камнем обложили, отец Георгий сказал: собор не храм теперь и мощи Веры в крипте всяко покой заслужили. Георгий? Он при Андрее и Вере был, когда остальные обитель покинули. Жив еще, всякими милостями. Старый, видит еле, келью не покидает почти. Спит да спит. Отведу, он сам интерес к вам выказывал.

Со стороны обитель походила на небольшое городище — жила наполовину духовно, наполовину светски, не хуже того же Ишима. Что-то подсказывало механисту, что со временем тут настоящий город и станет — сильное место.

А отец Георгий жил аскетом, в крошечной чистой келье, заставленной хрупкими древними книгами. Старик невидяще вслушался в пришедших и зябко передернул плечами. Безошибочно определил в механисте послед Дрея Палыча: Давно твой наставник почил?

Как будто и не сомневался.

— Давно, — не стал распространяться Старьевщик.

Трудная тема.

— А я, видишь, все живу, — вздохнул Георгий. — Чуял, что вновь придется усилитель запускать.

— Поможете?

— Расскажу, что помню. Но чтобы включить и отстроить — проникнуться надо механизмом. А не мое это. Прочти вот — я по своему разумению писал, боялся, не успею. Спрашивай, коли где невразумительно.

Старик костлявой ладонью выгреб из стопки книг пожелтевший блокнот.

Суть механисту стала понятна с первых строк, но полезной информации было кот наплакал. Оставалось надеяться, что параметры на контурах не сильно поплыли и все поддастся отладке, что называется — в процессе.

Зато для преданья старины глубокой, дабы ученым далекого-предалекого будущего поломать головы и списать это недоразумение на фантазию полудиких пращуров, описание отца Георгия подходило как нельзя лучше.

«Средство сие есть механизм необузданный, ибо подчиняется не воле человека, а только рукам его. Силы берет свои отовсюду, от свободных течений, что присущи любому небесному телу, такому, как и планета наша. В разности радиантных потенциалов черпает он вихревые токи, из коих выделяет через амплитудное умножение да систему каскадных фильтров только холодное электричество и свободный магнетизм. Все другие энергии механизм отсеивает, а эти две накапливает в специальных сосудах железных и глиняных, где насыщает жидкий раствор, именуемый „энерголит". Суть означенной установки — питание силой, а оттого и название ее — силовая.

Сделана она в колокольне собора нашего Свято-Преображенского так: в шпиле через „экран" устроен уловитель, а на разных поверхах, особливо среди колоколов, — резонаторы. Оттого, когда механизм питается, в колокола надо бить, чтобы изгонялись паразитные энергии. А в подвале установка имеет шурф, через который силу заимствует прямо от самой планеты, потому называется „земля". Там же расположены и сосуды с энерголитом, и проволоки, намотанные в большие, под потолок, катушки, переложенные вощеной бумагой и смазанные топленым жиром. Все это колеблется для достижения „трансформы" и порождает немалую головную боль с тошнотой…»

Или вот:

«Единого управления механизм не имеет, потому как оно хотя и удобно, но способствует утечкам и флуктуациям, а еще отнимает без того ограниченный ресурс. На силовую установку влияние нужно оказывать в подвале колокольни, а на испускательные терминалы — только в трех боковых главах самого собора. Четвертая глава, правая сзади, терминалом не оснащена, потому что для триангуляции достаточно трех испускателей, а пятой главы У собора, чтобы добиться совершенства распределения в пентакле, все одно не существует. В этом есть экономия, но есть и трудность в балансировке, а фокусная точка сил, которые, будучи отражены от сводов собора, достигают наибольшего значения, смещается относительно центра к передней левой главе. Однако однажды отстроен и включен, механизм правления почти не требует — нужда имеется только контролировать токи, чтобы не случилось скачка или падения энергий.

Ложе установлено в средоточии потоков, в самом низу соборной залы. Перемычка между некогда верхним и нижним храмами удалена полностью, а боковые нефы, наоборот, заложены кирпичом. Кладка наполовину высоты вмурована железным прутом по спиралям — что дает энергии закручиваться в тугой ровный столб нужной высоты, а разобранный в определенной конфигурации центральный купол придает мысли устойчивую в геометрическом пространстве форму. Но как пользовать человеку на ложе полученную невиданную мощь — то мне неведомо…»

Так и вымрет наука, уйдет в забвение память о древних технологиях, изложенная таким неприхотливым образом. И будут из уст в уста передавать байки про громовые воздушные колесницы или говорящие ящики. Уже передают. Вик вздохнул:

— А отстроечные таблицы или еще какие-нибудь пометки разве не сохранились?

— А он их когда писал, эти таблицы? — вопросом ответил Георгий.

Ну да, Дрей такие вычисления проводил в уме или методом тыка — чуйка на это дело у него работала безотказно, хоть учитель и отрицал ее наличие.

Значит, и Вику придется довериться не расчетам, а виденью векторов приложения сил. Однозначно надо проверить уровень электролита в аккумуляторах и целостность проводящих каналов. Но это мелочи. Оставалось решить две существенные и в некотором роде пикантные задачи.

— Тело. Оно все еще на ложе?

— Прах? Конечно.

— Его надо будет убрать.

Глаза старика расширились в немом ужасе.

— Никак… никак нельзя! Покой ее… столькое претерпела.

Можно сместить фокусную точку и устроить второе ложе рядом, только механист знал, каково полностью перенастраивать чужой механизм. Но предложение по этому поводу у него уже было продумано. И не ради машины, не ради судьбы мира и не ради карих глаз статутной княгини. Безоговорочно он сделал бы это и так, просто был уверен — Дрей заслужил такое, и Вера, несомненно, заслужила тоже.

— Вы сами сказали — покой. А машина — это машина… — Вик прокашлялся, голос отчего-то дрогнул. — Перенесите крипту… Никодим говорил: собор уже не храм. Заложите новый. Потому что я верну сюда прах Андрея.

Чего бы это ни стоило. Через две тысячи верст. Что значит месть, когда нужен покой. Месть — для живых.

— Принесу, таков мой обет.

Георгий посмотрел на Старьевщика, и глаза его наполнились слезами.

— Ты не врешь…

Нет, и старик это видел даже сквозь фон защитного амулета. Даже не видел — знал. Старики, они не Всегда могут понять, как работает механизм, не всегда опишут и то, что человек творит силой сознания. Но иногда им дано просто Знать, и это их знание абсолютно.

— …я попрошу Совет обители. Я редко прошу, и мне никогда не отказывают. Мы перенесем крипту и заложим новый храм. Новый — не на остатках разрушенных старых. Вера, она достойна… они оба достойны.

Покоя. Он — для мертвых.

— Хорошо, — согласился Старьевщик.

Оставался последний вопрос. Но задать его надо было не отцу Георгию. И даже не Венедис, хотя и ей тоже. В первую очередь его надо было задать себе.

Только сначала имело смысл попробовать включить машину. Если с механизмом ничего не выйдет… одним словом, Вик хотел оттянуть объяснения как можно дальше. Он боялся.

А машина заработала с первой попытки. Старьевщик в очередной раз преклонился перед гением учителя. Задрожали в резонансе антенны, и загудели трансформаторы. Вик обалдел: внутри полуразрушенного собора нефы были не просто заложены кирпичом и переплетены сложной индукционной сеткой — в них были оставлены полости для создания совершенно нереального звукового эффекта. И то, что в описании отца Георгия виделось старческим маразмом — насчет звона колоколов, — оказалось обязательным условием.

Дрей добился сочетания сверхвысокочастотного электромагнетизма и акустики — взаимодействия, Вику непостижимого. Если бы схема вдруг не заработала, механист бы беспомощно опустил руки.

Но машина включилась с полоборота.

И откладывать дальше стало некуда.

— Сила машины в том, что она не разрушает сознание, наоборот, задает единый ритм, — объяснит Старьевщик Венедис. — А проблема в следующем — рисунок пульсаций мозга строго индивидуален. Просто включение механизма в лучшем случае — ничего не даст. В худшем — противофаза или перекос фаз вызовут фатальное разрушение сознания.

— Ты о риске? — уточнит девушка.

— Нет. Риски здесь недопустимы. Я о калибровке на прогонных мощностях.

— И что мешает?

Механист соберется с силами и признается:

— Я.

Потому что настройка машины на чужую психику требует участия собственного сознания — их взаимного проникновения. Дрею и Вере было легко — они любили друг друга, и это служило Палычу согласующим элементом. Учитель мог чувствовать, как машина влияет на Танцующую. И настраивать контуры.

Старьевщику — трудно.

Некоторым женщинам, с которыми жизнь мимолетно сводила механиста, нравилась топкая завеса вместо его эмоций. Было в этом что-то дикое, жестокое и влекущее. Только плоть. Многие женщины в конце концов оставались разочарованными, но влекло почти всех. Вика это устраивало, потому что…

— Глупый, — скажет девушка, — ты такой глупыш. В этом же нет ничего страшного, постыдного, это ведь так просто. Естественно. Просто отключи свой амулет. Просто отключи. Если вдруг станет невмоготу — включай снова. Я выдержу — ведь так уже было однажды.

Было — Старьевщик помнит. Венди не погибла и не сошла с ума — ее просто стошнило. Она ведь сильная.

— Давай.

— Отключаю.

А в этом нет ничего страшного — это ведь не сформулированные мысли, не знания и не память. Это просто чувства — оттенки, переживания — на вкус, образы — мерцания. Это всего лишь тени эмоций.

Вик понимает, что все и для всех привычно, обыкновенно, однако…

…боль, страх и горечь, паника…

И Венедис оседает на землю, слюна пенится на ее губах, и Старьевщик неловко подает кружку с холодной водой:

— Извини. Рефлекторно.

— Ничего, пробуем еще.

…как он рыдал над телом Учителя, зеленый пацан, и клялся мстить, и мстил, выжигая целые села…

И девушка стонет от боли сознания.

— Прости.

— Отключай.

…то, как Она умывалась у горной речки, как он прижимал к себе Ее тело…

Венедис кричит, слезы на ее глазах.

— Я не могу, Венди.

— Можешь!

…но мертвым нужен покой, а живым — жизнь…

И только с четвертой попытки Вик чувствует, что, кажется, в состоянии держаться. Что это ее душа в нем, а его внутри ее, пусть даже на вязком удалении, но в принципе терпимо.

А когда настройка закончена и машина послушна любому трепету Венди, Старьевщик, извлекая свою утомленную душу, прощаясь с ее утомленной душой, чувствует липкое облегчение. И звенящую тонкую грусть.

Девушка сидела на краю лежака, в котором совсем недавно покоилась Великомученица, Танцующая С Ветром. Истлевшие кости собрали, завернули в ткань и сложили в сделанный спешно ковчег. Череп с провалами глазниц и ряд белых зубов — какой ты была в жизни, Вера? Красавицей? Вик помнил раннюю седину на висках Дрея — наверное, да.

Венедис брезгливо ежилась — здесь около тридцати лет пролежал труп, и подстеленные свежие овчины ситуацию не улучшали. Включать машину на полную мощность решили без привязки к событиям, полнолуниям и парадам планет. Готовы, значит, пора, не понедельник — и то ладно. Венди, однако, мешкала. В очередной раз оговорили подробности. К Звезде отправлялись Убийца, механист и вогул.

Килим, потому что он Голос. На этот раз — голос, а заодно глаза и уши статутной княгини. Она же сама останется здесь. Богдан и Виктор ведь не смогут нести в себе Венди.

— Идите, — прошептала девушка.

Убийца кивнул — накопители уже сутки набирали мощность, а сейчас надо было включить терминалы. Одновременно. Потом можно расходиться и ждать — Венедис просила дать время, чтобы приноровиться к силе. Может быть, сутки, может больше. В принципе — ей все равно, откуда по Валааму собирать трех человек, чтобы забросить их на тридцать шесть миллионов метров в небо.

— Погоди, — позвала Венди механиста. — Секунду.

Она в последний раз посмотрела и отдала Старьевщику карты. Те, четыре.

— Возьми. Эта загадка может остаться неразгаданной. С таро всегда так. Все может закончиться… плохо. Для кого-то одного или для всех. И я не знаю, насколько полно мне удастся с вами присутствовать. Я не знаю, что там вас ждет. Карты — смотри на них, если потеряешь уверенность. В них все, чтобы помочь твоей мысли. Следи за персонами — наша роль обусловлена сюжетом. С вогулом связано изображение на карте «Выбор». «Колесо Судьбы», как ты заметил, — механизм. Богдан — «Убийца» и «Безумец» одновременно. Моя карта — «Смерть». Не знаю почему. Ищи ответы в картах, Виктор.

Она сидела на краю ложа мертвеца, взъерошенная, напуганная, и несла откровенную чушь. Таро Вик взял — просто чтобы успокоить. Задержал в своей руке ее ладонь. Набрался смелости и погладил по плечу:

— Все будет… хорошо.

Девушка вымученно улыбнулась:

— Иногда, Виктор, я жалею, что расклад связывает меня с Убийцей. Знаешь, чем вы отличаетесь? Он хочет выглядеть человеком, а ты — наоборот. Но внутри все не так.

Старьевщику захотелось порвать в труху эти дурацкие карты с их якобы неизбежными раскладами.

После сигнала Никодим зазвонил в колокол, и на третий удар к терминалам синхронно подали питание. Произошедшее потом Вику увиделось буйством великолепия. Иным же могло показаться воплощением ужаса. Рукотворная мощь соперничала с неистовствами стихий вроде летней грозы или извержения вулкана.

На терминалах вздыбились грандиозные пузыри коронных разрядов, потекли вниз лиловой зыбью. С опорных катушек заветвились слепящими дугами толстые жгуты-щупальца многовольтных пробоев. И само пространство, не справляясь с напряженностью, начало взрываться паутиной сине-зеленых нитей. То тут, то там стали вспыхивать непостоянные солнца шаровых молний. Колокол все бил, но звук уже оказался совсем другим — громовым и непрестанным, лишенным ритма, потому что одни удары множились несчетными отражениями, а другие давились сами внутри себя. А дальше вся эта роскошь начала сливаться в единое целое — пробои дотянулись друг до друга, а сферы коронных свечений сошлись обволакивающим все терминалы общим куполом. Медленно начала закручиваться пружина энергий, сжатая шахтой собора, — в ней затанцевали и солнца, и искры, Разряды потекли смазанным спиральным узором, а звуки взревели, зарокотали, выплескиваясь за грани слышимости.

Вик поднес к глазам ладонь — на кончиках пальцев, как на мачтах кораблей в грозу, вспыхивали огни святого Эльма. Волосы на голове шевелились и потрескивали.

Но минута, пять, десять — и светопреставление начало стихать. Спираль спрессовалась в центре, обрела однородность, стала прозрачной и медленно растворилась в воздухе. Осталось только ощущение невероятного напряжения, и редкие зарницы то там, то здесь в пространстве напоминали о свитых в узел киловольтах, теслах, фарадах и о том, что пока не придумали, как измерить.

Венедис овладела дарованной ей мощью.

Убийца и Килим ушли раньше, а Старьевщик остался проверить терминалы — неказистые рамки, приспособленные Дреем для контроля токов, регистрировали ровное течение энергий. Внешне уже не сверкали молнии, и даже звон колоколов приобрел привычный тембр, но показания приборов возросли многократно.

Резонанс. Гармония чувственного и механического.

Виктор задумчиво постоял возле испускателя, посмотрел вниз, туда, где лежала Венди. Воздух там виделся расплавленным, подрагивал, как от зноя, и искажал предметы. Оттого казалось, что девушка изгибается в муках или, наоборот, сладострастно. Наслаждение не всегда отличимо от боли.

Может быть, увиденное вовсе не было иллюзией.

Когда-то они вместе с Дреем пробовали строить воздушный корабль. С теорией проблем не возникло, но дело застопорилось на движителе. Тогда учитель и ученик пришли к одному набитому шишками заключению. Взлетать — не трудно. Трудно — приземляться.

Танцующая провела в эпицентре больше года и умерла от истощения. Все это время машина работала — ее выключили после смерти. Как, когда придет пора отключить механизм от Венедис, чтобы не повредить разум девушки? Слишком высокая энергетика — это не крошечный колебательный контур, спрятанный под зубной коронкой. Наверное, выключать надо постепенно, медленно уменьшая потоки, — день за днем. Но машина в резонансе — поэтому падение мощности все равно окажется резким. Процесс даже может пойти вразнос. Все на самом деле может закончиться плохо.

Очевидно, стоило думать о том, что должно случиться, намного раньше. Про предстоящую телепортацию. Но за себя Вик совершенно не волновался.

Старьевщик до самого вечера бродил по вытоптанным в снегу тропинкам Валаама. Дышал островом. Венди говорила, что к переходу надо быть готовым в любой момент, но не ждать его преднамеренно. Поэтому Вик не расставался ни с вещмешком, ни со стрельбами. Изредка встреченные насельники уступали дорогу — к гостям так и не привыкли за их недолгое пребывание, а оружие в Руках и замурованное сознание тем более внушали тревогу.

«Он не хочет выглядеть человеком», — сказала Венди… Не хочет принимать мир таким, какой он есть? Наверное. Прожить так всю жизнь?

Механист дождался, когда в поле зрения не окажется ни единой души, и отключил талисман. Чего бояться — это же святой остров. Давящее действительно здесь еле угадывалось — может быть, из-за содеянного когда-то Андреем и Верой.

Чисто и безмятежно.

Когда Старьевщик вернулся в гостевую избу — они так и не прижились внутри усадьбы, — включать амулет не стал. Кто здесь таит опасность сознанию механиста — пустой душою Убийца? Или вогул, чистоту помыслов которого признали даже в Обители?

Спутники уже спали — одетые и в полной экипировке. Механист улыбнулся — вот что называется готовность номер один. Любопытно, сам переход будет сопровождаться фанфарами, фейерверком и всякими прочими спецэффектами?

Старьевщик устало опустился на лавку, прислонился к стене и закрыл глаза.

Это ведь мой сон, да? Неровное, рассеянное освещение и безобразные желтые потеки на стенах. Я даже помню, что они мне напоминают.

Зимний рынок в Ишиме. Общественное отхожее место, одной стеной обращенное к глубокой канаве. Моча тысяч оправляющихся один за другим гостей замерзает, стекая вниз, и образует гору неопрятного желтого льда.

Вот так и здесь — непередаваемое ощущение, что все кругом зассано.

Запах способствует такому восприятию.

Наверное, это пещера. Без размеров и расстояний. Что-то нависает над головой пугающей массой, что-то вздыбливается под ногами непроходимым препятствием, справа и слева, спереди и сзади, сверху и снизу — пространство громоздится, перекручивается, мнется и отторгается рассудком.