Конечно, в изложении мага Лютена это звучало иначе. Гордые, невинно обиженные маги выживали как могли, всячески помогали людям и по мере сил заботились о женах. Он минут десять расписывал, как хорошо женщинам живется в психушке, как вкусно там кормят, красиво одевают, ведут реабилитационную работу. И несколько раз подчеркнул, что восстановление это и результаты дает: именно из стен лаприкория выходят иногда жрицы Донаты. И еще удивляла его полная убежденность в реальности существования местных богов. Будто сам их видел!

Когда Настя вернулась в свою комнату, глубину ее отчаяния трудно было описать. Бежать? Куда она одна, без денег и друзей, в чужом мире денется? Здесь глухое Средневековье, homo homini lupus est (человек человеку волк). Свои же «родные» найдут, свяжут и отнесут, им уже хорошо золота отсыпали!

В памяти всплыло отцовское: «А ты сама попробуй, тогда и суди». И шанса избежать этой «пробы» у нее не было.

Так вот ты какая, высшая справедливость! В памяти всплыла цитата Борхеса: «Мы судим других по поступкам, а хотим, чтобы нас судили по возможностям». Что ж, придется совершать поступки. Скоро обед. Надо морально подготовиться к встрече с «женихом».

Однако морально подготовиться ей не дали. Окно ее спальни распахнулось, и кто-то кубарем влетел в ее комнату. Этот кто-то оказался молодым симпатичным и глазастым парнем лет семнадцати, ровесником, если судить по ее новому внешнему виду.

— Наиля, бежим со мной! Я спасу тебя! — схватил он за руку Анастасию Николаевну и потянул к окну.

— Ты кто? — недоуменно произнесла девушка.

— Так ты правда ничего не помнишь? И меня забыла? Я Олан, жених твой, настоящий, мы с детства любим друг друга! У моего отца лавка в городе рядом с вашей. И твой отец был согласен на наш брак, пока Таис на тебя глаз не положил.

Настя посмотрела на его по-детски еще округлое лицо с первыми усиками над верхней губой, заглянула в огромные серые глаза, опушенные длинными ресницами, с такой надеждой и лаской смотрящие на нее. И решилась.

— Бежим!

Добежали они только до окна. Под ним уже стояли вооруженные вилами хмурые слуги и грозный отец, потрясающий кулаком. Олана связали и посадили в погреб, пообещав после свадьбы выпустить.

— А ты, неблагодарная, быстро надевай свое лучшее платье и в обеденный зал спускайся. Слуги уже закуски расставляют. За столом и на мужа будущего посмотришь.

— Ах, неблагодарная? Ах, вспомнить в жизни нечего? А о том, что жених у меня любимый был, почему промолчали?

— Дуреха! Что он дать тебе мог, третий сын нищего купца!

— Любовь! Семью настоящую! Детей, которых я сама бы воспитывала и любила. Ненавижу вас! Вы все обо всем знали, но все равно меня продали. Жизнь мою новую продали. Не пойду я на ваш обед! Или нет, лучше пойду. Еще как пойду! Я все этим магам недобитым в глаза скажу!

Настя рванулась к двери. Но купец-отец быстро сообразил, что в таком состоянии дочь покупателю показывать не стоит.

— У себя посидишь, — решил он, толкая Настю в комнату и запирая дверь. — И помни, под окном слуги! — крикнул он из коридора.

Глава 3

Чего не хочу, того не делаю! — Это свобода. Но есть она не у всех.

Наступило утро помолвки. Мстительный родитель оставил вчера свою непослушную дочь не только без обеда, но и без ужина. Настя где-то слышала раньше, что голод обостряет разум, но ей и голод не помог: ничего толкового она за ночь так и не придумала. Мысль о том, что можно с гордым видом сказать завтра «нет» перед священником, или кто там у них, пришлось откинуть после разговора все с той же «всезнающей» Калирой. В этом мире, оказывается, нет ни священников, ни жрецов (кроме горсточки жриц Донаты, которые и появились-то только после открытия первого лаприкория, они с людьми почти не контактируют). Помолвки и свадьбы все расы проводят в храмах Донатоса (этих соборов пруд пруди). Венчающиеся пары приходят в храм в сопровождении гостей и родственников, произносят принятые в их местности брачные клятвы, вешают друг другу на шеи цепочки с медальонами, на которых написано имя избранника (у родовитых еще и герб чеканят), целуются — и вуаля, готова новая ячейка общества. Раньше и маги так же женились на своих магинях. А теперь в паре мага с человечкой брачные обеты заменены на обещание жениха по мере сил заботиться о своей жене до самой ее смерти и клятву растить и беречь детей своих. Невеста вообще ни слова не говорит, и никакого согласия от нее не требуют. Она, видимо, готовится к приему первой дозы опиума, то бишь к поцелую. А лекарь следит, чтоб с первой же пробы передоз не вышел. Попытки вырываться и кричать: «Не буду я вашей, Ваня, и не надейтесь!» — успехом тоже не увенчаются, так как магу-стихийнику ничего не стоит сжать вокруг невесты воздух так, что трепыхнуться не получится и горло пережмет, лишь только выжить бы («Не вы первая, мисс, такая бойкая. И до вас строптивицы встречались!»). А после поцелуя и желания перечить уже не будет. Наоборот, служанка утверждала, что некоторые невесты после помолвки чуть ли не на коленях за женихом ползут, умоляя сразу забрать с собой.

«От меня такого, гады гадские, не дождетесь! Что я там читала о наркозависимости, пока отца по клиникам таскала? У кого-то сильное привыкание развивается сразу, с первого укола. Если и мне так не повезет, то крышка. Хорошо, что между помолвкой и свадьбой два дня перерыва положены. Если смогу удержаться в трезвом уме, надо будет программу противодействия этому химическому воздействию на организм продумать. Все перепробую, что в голову придет. Просто так русские не сдаются!» — думала Настя, пока служанки наряжали ее в белое кружевное платье и укладывали волосы в красивую прическу.

В храм Настя поехала в карете в сопровождении одного лишь отца. Мифическая мачеха и прочие вероятные «родственники» не показывались. На пороге храма она посмотрела на голубое небо и яркое солнышко. Ей хотелось, как Дюймовочке в сказке, попрощаться с ними, будто видит их в последний раз. Но Еолофей дернул за руку, и дочь влетела за ним в темный зал со стрельчатыми сводами. После яркого солнца в полумгле храма Настя растерялась, временно ослепнув. Ее провели вперед и поставили рядом с высоким неподвижным силуэтом. «Жених, верно», — постаралась проморгаться и прозреть наконец Анастасия. Силуэт заговорил положенные слова. В сумраке угадывались лишь общие черты: высокий лоб, волосы до плеч, атлетического сложения фигура.

«Да и ладно! В моем случае внешность будущего мужа уж точно не важна. Главное, чтоб его опиум не сильно концентрированным был. И это мы прямо сейчас проверим — меня целовать собрались».

Настиных губ коснулись теплые твердые губы ее личного теперь наваждения, по верхней губе пробежал влажный горячий язык.

«Итак, яд проникает через слизистые оболочки. Ждем эффекта. А вот рот я тебе не открою! Меньше поверхность поражения — легче дезинтоксикацию вести».

Мужчина чуть усилил напор, но решил не настаивать и отстранился.

«А какой от него приятный запах! Почему только сейчас заметила? Ах, дуреха! Это же эффект пошел! Так, держим голову ровно и идем прямо. Не знаю, какой эффект дают наркотики, но у меня ощущение, будто бутылку красного вина натощак выпила. Лекарь на меня уставился, кивнул довольно. Ну-ну, ничего, сволочь, мы еще посмотрим, кто кого переиграет. Зря вы во мне хомячка разбудили, он теперь вас всех достанет своими хищными когтистыми лапками и перекусает на хрен». — Даже педагогическое образование не удержало Анастасию Николаевну от крепких выражений.

Выйдя из храма, она опять ослепла, теперь уже от яркого света. Отец запихнул ее назад в карету, и они покатили обратно домой. Жених где-то потерялся, но Настю это уже не волновало. Ей было хорошо и радостно. Чувство эйфории наполняло ее до краев. Ей казалось, что она качается на огромном пушистом облаке вверх-вниз, вверх-вниз. Она тихо хихикала и была абсолютно счастлива. Дома служанки посмотрели на ее блаженное лицо, вздохнули и оттащили в постель.