Валера Дрифтвуд
Земля
Глава 1
Море дышит пронизывающей стынью.
Здесь, на берегу залива, настоящее лето кажется выдумкой. Рина жалеет, что не надела под куртку шерстяной свитер.
Сегодня солнца не различить за плотными низкими облаками, с неба сеет морось, и даже представлять неохота, как же будет холодно плыть по этой угрюмой воде на маленькой моторной лодке.
Остров лежит у смутного горизонта — бугристый шрам, синяя полоса одичавшей земли.
Сэм держится молодцом, как обычно. Живо таскает в лодку припасы и оборудование, смеётся о чём-то с госпожой Брук — остриженной по-мужски седой тёткой. Брук отвезёт их на место, а через необходимое время доставит обратно.
Должно быть, дело в том, что Рина совсем не выспалась накануне от мандража перед началом новой большой работы, а тут ещё эта погода — будто июнь у октября украл, назло всем метеорологическим прогнозам.
Дуться на погоду нелепо и очень по-детски. Но смириться не так-то легко. Рина совсем иначе представляла себе жданную первую встречу с дедушкиным островом.
Эти вёрсты старого леса, окружённые горькой водой, на карте отмечены расхожим, почти безличным названием: «Дикий».
Дедушка Ибрагим всегда говорил иначе: «Страфилев край».
* * *
День обещает спокойствие, но легко может и обмануть.
В самую мокрядь крылатые обычно не баламутят. И земляные грядки сегодня точно можно не поить. Хоть и вовсе из дому не выходи, разве что ненадолго, для Мины за свежим пропитанием, да заодно проведать Мэгз. Мина почти уже выздоровела, завтра, пожалуй, можно отпустить на выгон — небось Мэгз скучает.
А вечером хорошо бы устроить себе праздник, открыть всё-таки остатнюю банку с персиками в сладком сиропе. Брук со дня на день привезёт ещё консервов, привезёт и персиков. Если, конечно, планы перебраться жить к детям в город так и остались пустой воркотнёй.
В крайнем случае можно мотаться на матёрую сушу сам-лично, когда море это позволяет — по летней ли горькой воде, по зимнему льду. Погано, да если припрёт, ещё и не то сделаешь. Тащиться на почту за деньгами — какие-то люди из дальнего далека присылают их за жизнь на острове, трудно понять, почему. Потом в лавку. Неприятно туда соваться, а что поделаешь. В сельце вообще бывает мало чего приятного, помимо банок с персиками. Хотя и нехотя, да признаешь — людская лавка довольно сильно упрощает жизнь.
Ясный, наглый голос медной рынды от береговых ворот бьёт в куски медленные мысли.
Ну-ка живо, большой чайник на плиту, да оживить огонёк парой поленьев!
Брук на своей газолинке, больше некому.
Привезла персики.
* * *
Небесная мелкая морось сделалась настоящим дождём, холодным, сквозным. Рина совсем замёрзла, не особо спасает даже мембранный плащ поверх куртки.
Ещё одна неожиданность: галечный неуютный берег, насколько хватает взгляда, забран высокой смолёной решёткой с запретительными табличками. Забор отступает от моря метров, может, на двадцать, и за ним остров круто берёт кверху, укрываясь сосновым лесом. Поверху ограды пущена поржавелая проволока с колючками.
И хотя Рине умом ясно, что всё это устроено не зря и не попу сту, детская нелепая обида от этого понимания никуда не девается. Не может, не должен, не имеет права волшебный, таинственный Страфилев край встречать их уродливым забором и колючей проволокой!..
— Чтоб не шлялся кто попало на свою голову, — объясняет Брук.
Сэма, похоже, никакому разочарованию не пронять, улыбается как солнышко, ладонью смахивает дождевую влагу с лица. Без Сэма, наверное, Рина ещё долго не собралась бы сюда приехать. А без неё, Рины, ещё неизвестно, как бы он сюда попал.
Моторная лодка разгружена и утащена под дощатый навес. Там кверху дном пристроена ещё одна лодочка, простая, поменьше Бруковой моторки. В мореплавании Рина не спец, но на этом судёнышке ясно видны следы не слишком-то аккуратной починки.
Всё это вместе — дурацкая ограда, еле как отремонтированная лодчонка, щелястый навес да вдобавок собственная глупая обида — кроет ощущением неправильности, ошибки.
Дедушка Ибрагим рассказывал совсем по-другому…
Но он и бывал здесь в последний раз лет двенадцать назад, до своей болезни.
А как быть с отчётами фонда? Рина очень внимательно их читала. Остров Дикий, частный заповедник. Круглогодичная станция, с расчётом на комфортное проживание шестерых сотрудников — правда, в последние годы штат урезали до двух квалифицированных и одного подсобщика.
Высокие ворота с оконцем, забранным изнутри толстой стальной сеткой, выглядят, пожалуй, чуть поновее и поопрятнее прочих здешних творений человеческого труда. И они заперты. Но у ворот на длинной скобе висит корабельный колокол. Брук поднимает трезвон, чтобы их впустили — к счастью, короткий, вблизи громкий звук бьёт по ушам — будь здоров.
— Щас примчит, — говорит Брук безмятежно. — Если, конечно, дома сидит, а не где-нибудь зверью хвосты крутит.
«Странно, — стуча зубами, отмечает Рина, как о чём-то постороннем и далёком. — На станции ведь всё равно должен кто-то быть, даже если двое из трёх отлучаются по каким-либо надобностям. Хотя бы тот подсобщик из нелюдей, на бессрочном контракте…»
Рине не нравится слово «орк»: оно похоже на звук, с которым отплёвывают горловую слизь.
Названия, которые произносили знакомые эльфы, когда разочек речь зашла, ей тоже показались не слишком симпатичными: «враг» или просто «тёмный» — вряд ли это такое уж исчерпывающее определение, как ни крути. Сэм тогда и рассказал, словно весёлую байку, что ему однажды такой «враг» очень ловко машину отремонтировал, хотя, наверное, и поломка-то была ерундовая. Знакомые эльфы тогда поулыбались вежливо, но, кажется, ни словечку не поверили.
А здешний… не-человек — всё-таки давний работник. Должно быть, по-своему верен и живой мечте дедушки Ибрагима о Страфилевом крае. Зачем заранее думать о нём плохо?
Ужасно хочется поскорее попасть в тепло станции, которая за эти годы непременно стала хорошо обжитым и уютным домом. Со всеми наконец познакомиться…
Кто-то мчит вприпрыжку по широкой тропке вниз, к воротам.
И вдруг останавливается, будто споткнувшись.
— И года не прошло, — иронично радуется Сэм. Видно, сырой холод пронял и его.
— Отворяй, дружище — таких гостей привезла! Давай, чертила, задрогли же, — орёт Брук.
Не-человек, о котором Рина ничего плохого заранее не думала, что-то не торопится их впускать. Щурит немыслимо бледные глазища из-под нелепой, ядовито-оранжевой шапочки, прижимает к голове длинные рваные уши. Ясно, что на минутку выскочил — без дождевика и даже без куртки, но теперь стоит столбом, и футболка на худых угловатых плечах совсем уже смокла под дождиком.
Вдруг, как будто что-то решив, не-человек заявляет, глядя только на Брук:
— Жраньё оставь, потом заберу. Сопляков сейчас обратно увезёшь.
Голос звучит, как подпорченная гармонь, сипло и со свистом. Подумав ещё мгновение, добавляет ещё непонятное:
— А чай я тогда в одно рыло выпью.
И уже поворачивается, чтоб уйти.
Глава 2
Перепалка у ворот приобретает оттенок сплошного безумия. Хотя как сказать — перепалка: тот, в оранжевой шапочке, стоит молча, спокойненько свесив вдоль тела длинные руки, и только глазеет хмуро на ругающуюся Брук. Та несёт какой-то бред, то и дело шикая на Сэма с его куда более разумными аргументами. А самой Рине ужасно хочется сжаться в комочек, закрыть глаза и оказаться подальше отсюда, в сухости и тепле.
— Шиш я тебе еду оставлю, всё с собой заберём, если не пустишь!
— Кхм, здесь между прочим, Арина Стахова, законная наслед…
— Ш-ш-ш-ш, примолкни!!! Слышь, чёрт, ну давай, не дури. Кто ещё кроме меня будет тебе сюда всё нужное таскать?! Сидишь, как сыч, на своём острове, а ведь я могу и обидеться! Сам потом и пыхти, в деревню плавай на своей скорлупке.
— Вы же здесь наёмный работник, на зарплате, Арина теперь может и уволить за такие…
— Ш-ш-ш, парниш, тебе слова не давали! Знаешь что, ор-чара? Двадцать банок персиков. Не хочешь — не пускай, только я их все посерёд залива выкину, потопнут — хрен достанешь!!!
При этих словах не-человек зло морщит лицо, смаргивает дождь с ресниц.
— Вам что — документы показать?! Рина, ты-то что молчишь? Скажи этому…
Сэм абсолютно прав.
Нужно сейчас же собраться и сказать что-нибудь неотразимо убедительное, может, и вправду придётся лезть в недра рюкзака за документами. Или хотя бы приказать упрямому существу позвать кого-нибудь из людей. Ох, ну зачем зубы так жалко стучат от холода — наверное, даже челюсть прыгает. Не-человек поглядывает на Рину — вскользь и мимо глаз, кажется, с презрением. Если сейчас же…
— Только. Ради. Персиков, — глухо, сквозь зубы ворчит тот, с другой стороны забора, подходит к воротам вплотную и принимается чем-то там лязгать.
Спустя очень долгую минуту одна створка высоких ворот немного приоткрывается.
Как только прибывшие протискиваются в неширокий проход, не-человек закрывает визгливо скрипнувшую створку, едва не прищемив Ринин мембранный плащик, и снова лязгает засовами — их оказывается несколько, и каждый прикрыт сверху чем-то вроде плотного прорезиненного чехла. Движения выходят резкие, сердитые.
