А, ну и ещё, однажды названный в честь этой песни летучий американский самолёт с военным экипажем в девять человек таинственно исчез во время своёго первого боевого вылета в 1943 году посреди Средиземного моря, а нашли его обломки только лишь пятнадцать лет спустя и посреди Ливийской пустыни, аж за семьсот десять километров от моря. Никакого отношения к оркам и страфилям это происшествие, конечно, не имеет, но я вам всё равно рассказал, и теперь вы тоже знаете.

Глава 9

Рояль-щелкун не молчит от обеда и почти до самого вечера, то-то рад небось снова играть, людские словечки печатать. Ох, и будут же нынче болеть Ришкины воробьиные пальцы, если они без привычки вон сколько уже по роялю долбят.

Ййр вычищает плиту, лениво обдумывает, когда в ближайшие дни следует затеять стирку. К человечьей чести, после сегодняшней встречи с крылатыми срочные постирушки не понадобились никому. Хотя если бы и понадобились — оно всё же лучше, чем если бы припала нужда штопать по живому мясу, располосованному почём зря когтями напугавшихся страфилей. Может, и не так чтоб гладко вышла встреча, зато после неё у всех должно прибавиться ума, а это тоже хорошо.

Ибрагимово внучьё добавочного ума вон словило столько, что сразу приспичило его на бумагу передать, а то, не ровён час, растеряется; уже после обеда разочек прервавшись, девчура выскакивает в кухню — к питьевому баку. Ййру ясно, что у Ришки до сих пор перед взглядом пляшут узорные перья, горят зоркие самоцветные глазища, и ей сейчас трудно как следует увидеть кухонный простой обиход, стол, плиту, ковшик — хотя пьёт она жадно. Прежде чем убежать обратно к себе в Ближнюю, замечает орка, и вроде хочет что-то сказать, но видать слова сейчас к девчуре слетелись всё бумажные да чернильные, а не те, которые люди так сразу спроста языком плетут. Ййр ухмыляется, выгребая тонко прогоревшую тёплую золу в старое ведро: пригодится для стирки и для огорода.

Страфилья холостая пацанва тоже нынче изрядно поумнела. Вряд ли много кто из числа их родителей щёлкался на светописную карточку, скорее уж бабки-деды. А вот тяжёлую, чёрную память о том, как незнакомый людской человек наводит на тебя какую-то проклятую непонятную штуку, да с сухим щелчком — это крылатые своим молодым передали крепко. И правильно сделали. Только память в нынешнем колене уже начала понемногу стираться, и отличить Кнаберов безвредный аппарат от подлого дыробойного оружия они в точности не умеют. Значит, надо будет ещё растолковать разницу.

О том, насколько прибавилось ума у самого светописца, Ийр судить пока не берётся, но уж сколько-то прибавилось вверную, а то бы Кнабер не морочился так со своими извинятками. Хорошо. Теперь крепче будет слушать, что ему говорят.

И ведь говорить-то придётся, внятно, ясно и по возможности загодя — хотя как тут наперёд угадаешь — да ещё и повторять разочек. Потому что сегодня Ййр тоже на этот счёт маленечко поумнел.

* * *

Ужин Ййр сооружает наскоро из остатков обеда, прибавив к ним несколько кусков сыру и такой-сякой зелёной огородной ботвы. Сытно, быстро, не трудно.

— Завтра вы стряпайте. Вы теперь тут не чужие, — говорит орк людям.

Кнаберовы уши уже выглядят почти одинаково. Если умеючи, так за ухо можно и целого быка скрутить, не то что человека. Ухватка эта отнюдь не для честной драки, но для скорого усмирения. То-то Кнабер полдня уже не перечит — попритих, укладывая новый ум в голову.

Девчура соглашается охотно, уточняет по припасам, что где лежит, а сама нет-нет да поглядывает на собственные пальцы, чуть заметно подрагивающие от сегодняшних трудов, и улыбка едва прячется у неё в розовых уголках губ.

Ййр невторопях рассказывает про страфилью ружейную память.

— Эти-то пострелы о своих годках ещё ни дыробоев, ни светописных машинок отроду не видели. Всполошил ты их, Кнабер. Так это лучше. Чем. Если.

Ййр смолкает, сбившись в человечьей речи. Не так-то просто тут вырулить, чтобы вышло складное объяснение.

Ришка живенько взглядывает на бугайчика, будто украла что-то с его лица. А потом глядит на Ййра пристально и приходит орку на подмогу:

— Ну конечно. Лучше страфилям испугаться безобидного фотоаппарата, чем не среагировать вовремя на реальную опасность, вроде винтовки.

Орк кивает с благодарностью.

— Страфилям, может, и лучше, — хмурится Кнабер. — А нам…

— А вы на свете не разъединственные, кому до этих саврей интерес. Интерес тоже… разный бывает. Я крылатым не сторож, хоть на сорок шматочков разорвусь, — ворчит Ййр в ответ. — Они сами себе сторожа.

«… А всё-таки дому по нраву, что в нём снова живут люди. Пусть и не на долгое время. Всё-таки славно, что их пустил и не выгнал», — приходит орку на мысль. С этими людятами оно повеселей. И воды натаскать. И за столом поужинать. Пусть не думают, что Ййр их еле терпит. Нужно предложить что-нибудь человечье, чтобы маленько разжались: ведь на то и выстроен когда-то крепкий дом посреди Дикой земли, чтобы людям здесь впору было жить, легко. Ййр бы позвал Ришку и Кнабера перекинуться в карты, хотя сам он едва помнит, как играть. Или в домино, благо целы почти все костяшки.

Скоро солнце пойдёт за материк, разукрасит залив и небо прощальным, праздничным цветом. Элис об это время любила сотворить густой бурды из трёх порошков и молчком посидеть на веранде с кружкой. Угощала иногда и орка, показала, как готовить бурду. Нужные порошки у Ййра есть. В отличие от чёрного утреннего людского напитка, вечерняя бурда ему нравится.

Ййр идёт взять с полок нужные банки.

— Будете? Вкусное.

* * *

Какао на сладкой молочной муке и с щепоткой кассии получается действительно вкусное. Сейчас Рина чувствует себя сильной и счастливой, несмотря на усталость; отсюда так хорошо обнимать взглядом сумасшедшую красоту ясного заката — кажется, даже лавочка нарочно поставлена так, чтобы удобно было любоваться. Про себя Рина решает: когда на станции будет новый генератор — обязательно скоро, ещё до осени, — она привезёт сюда из дома гирлянду фонариков, золотых и красных, и развесит прямо здесь, высоко под крышей. В Страфилевом краю уже к августу вечера станут быстро темнеть, и фонарики будут к месту.

Пока что веранду украшает только дикий вьюн в бледных звёздочках цветов — и отлично справляется.

Рина рада, что Сэм тоже не отказался выпить какао на веранде.

Ему сегодня досталось, но он, видно, со всем уже справился, и не выглядит пришибленным или недовольным.

Издалека, от леса, долетает еле слышная перекличка или перебранка — обернувшись, люди едва могут рассмотреть несколько летящих — они будто ныряют кувырком и даже сталкиваются в воздухе, но зрелище длится совсем недолго.

— Балуются, — говорит Ййр. — Пешком плясать не умеют.

Здорово, что Ййр тоже здесь. Неловко и немного печально признаваться самой себе, но при одном только Сэме и перед ликом такого восхитительного заката она опять начала бы изводиться куда сильнее.

Сэм допивает своё какао. Обычно он не признаёт напитков на сухом молоке, да и кассию называет «бедняцкой корицей» — Рина так ни разу и не решилась ему сказать, что жгучий и дерзкий вкус кассии лично ей нравится больше, чем утончённость «настоящей» корицы.

— Неплохо для суррогата, — хвалит Сэм. — Жаль, что на сухом молоке.

— На одной воде вообще гадость, — замечает Ййр.

Сэм будто размышляет о чём-то, а потом произносит с необычной для него неуверенностью:

— Но ведь… вроде как… коз нужно доить?

Подсобщик, хмыкнув, отвечает не сразу.

— Ни один козёл к нам сюда через залив-то чёт не плавает. Смекаешь?

— Не совсем… — признаётся озадаченный Сэм. Рина прикрывает рот ладонью и старается хихикать потише.

— Мина и Мэгз не для молока мне, а для компании, — объясняет Ййр. Иногда, чтобы объяснить, легче подъехать с другой стороны, чем продолжать в стену долбиться.

Солнце — небесный персик — отяжелев и налившись зрелым и сладким цветом, наконец совсем скрывается за матёрой землёй, и вкусные краски сменяются крылом бледной ночи. Прежде чем уйти с веранды, девчура, будто спохватившись, опять желает что-то сказать Ййру, и даже касается легонько до орчьего костлявого запястья.

— Ты нас сегодня спас, — говорит она тихонько. Умолкает, не зная, что ещё сказать при таком случае, но храброго взгляда не отводит. Под тяжеловатым шагом бугайчика коротко пропели доски — Кнабер, опять украсившись хмурой чёрточкой меж бровей, пробирается мимо, в дом, позабыв на перильце кружку из-под бурды.

— В голове не укладывается, — заключает Ришка, так и не придумав, что бы ещё сказать.

— Ничё. Уложится, — отвечает Ййр, пожав плечами. — Оно мне надо — вас штопать? Людские шкуры тонкие… А Брук сказала вас беречь, тебя и Кнабера. Сказала, вы славные.

Орк улыбается, потому что людята вроде и впрямь славные, непривычные и живые.

* * *

Сегодня Рина с Ийром решают не беспокоить на ночь глядя мисс Толстобрюшку; между основательным мытьём можно сполоснуться и так, чуть разбавив холодную воду кипятком из чайника. Сэм тоже не возражает.

Переодевшись для сна в зелёную пижаму, Рина идёт к себе в Ближнюю через кухню и на секундочку задерживается пожелать Ийру спокойной ночи.