Брат едва слышно сказал, что все в порядке, и поднял глаза на мать.

— Мама… как ты? Он ведь не сделал тебе больно, правда?

У матери потекли слезы.

— Тшш, мой дорогой! Со мной все хорошо, а тебе лучше полежать спокойно.

— Я обещаю: как только вырасту, непременно одолею его.

— Тшш, Белл, просто полежи спокойно, — попросила мать, поглаживая его по волосам.

Несколько минут спустя в комнату торопливо вошла Мэри со стопкой полотенец и тазиком воды. Не говоря ни слова, она опустилась на колени рядом с Бо, окунула полотенце в воду, отжала и приложила к его щеке. Мать и Мэри обменялись удрученными взглядами, глаза бедной женщины опять наполнились слезами, и она, кивнув гувернантке, принялась ей помогать.

Когда кровь с лица и шеи мальчика была смыта, Мэри обернула сухим полотенцем его голову и закрепила его конец под раненой челюстью.

— Я не думаю, что здесь что-то серьезное, — тихо проговорила мать, помогая Бо встать на ноги. — Если бы был перелом, сомневаюсь, чтобы он мог говорить.

— На этот раз да, — согласилась Мэри, тоже поднимаясь. — Может, все-таки отправить за доктором, миледи? Лучше удостовериться, что действительно нет ничего серьезного.

Со слезами на глазах бедная женщина покачала головой:

— Вы же знаете, что это невозможно! Он так рассвирепеет, что сделает что-нибудь похуже!

Мама склонила голову, и Аннабел почувствовала волну стыда и страха, исходящую от нее.

— Простите меня, миледи, — сказала Мэри, и голос ее был полон покорности и печали. Служанка направилась к двери с окровавленными полотенцами и, не оборачиваясь, произнесла: — Я принесу чистые ночные рубашки для вас, миледи, и для леди Аннабел, а потом заберу эти, чтобы выстирать.

— Спасибо, — глухо поблагодарила леди Беллингем.

Прижимая горячее полотенце к челюсти, Бо отправился в свою комнату, а Аннабел оставалась с матерью, пока вновь не появилась Мэри. Девочка быстро стянула через голову пропитавшуюся кровью ночную сорочку и влезла в чистую, которую ей та передала. Мать тоже пошла в свою гардеробную, чтобы переодеться.

— Пойду схожу к лорду Бомонту, — сообщила Мэри, остановившись у двери. — Думаю, ему тоже нужно переодеться.

— Спасибо вам, Мэри, — поблагодарила леди Беллингем и, когда служанка вышла, повернулась к дочери: — Аннабел дорогая, может, ляжешь со мной?

— Да, мамочка, с удовольствием, — кивнула Аннабел.

Это был их ритуал. Они любили оставаться вдвоем такими ночами, потому что тогда девочка была уверена, что с матерью ничего не случится. Мама очень боялась, хоть и не признавалась в этом. Отец пошел вниз, к себе в кабинет, где продолжит пить до бессознательного состояния, а завтра, когда проснется, будет страдать от головной боли, ничуть не испытывая вины. С ним так всегда.

Мать откинула покрывало, Аннабел забралась на кровать, и, когда дочь устроилась поудобнее, леди Беллиннгем накрыла их обеих и, обняв, прижала малышку к себе. От нее всегда пахло розовой водой. Аннабел вдохнула знакомый аромат, задержала на мгновение и легонько выдохнула. Даст Бог, папаша пропадет из дому на неделю-другую и можно будет не тревожиться.

Так, в молчании, они полежали некоторое время, прежде чем Аннабел набралась смелости, чтобы задать вопрос, который ей всегда приходил в голову ночами, подобными этой:

— Почему папа такой злой?

Мама ласково провела рукой по ее волосам и еще крепче прижала к себе.

— О, дорогая. Это потому, что он пьет. Если бы только твой отец перестал пить…

— Ты его просила об этом, мамочка? — рискнула спросить Аннабел.

— И не раз, дорогая, — устало призналась леди Беллингем.

Аннабел нахмурилась.

— Тогда почему он не перестал?

Мама положила подбородок на макушку дочери и тяжело вздохнула.

— Я думаю, что он не может, ведь это болезнь.

— Но почему он все время тебя бьет?

Волосы на ее макушке стали влажными от материнских слез.

— Потому что я принадлежу ему. Я его жена.

Глава 1

Лондон, апрель 1815 года

Дэвид Элсуорт вот уже несколько месяцев как получил титул графа Элмвуда, и этого времени ему хватило, чтобы выставить себя полным идиотом. Только за последний час на ужине у Харрисонов он попытался сам налить себе суп из супницы, с которой лакей обходил гигантский стол, несоответствующим образом обратился к дочери лорда Мейфезера, которая, несомненно, была мисс, а не леди, и выбрал явно не ту тему для разговора с леди Кранберри, решив вспомнить историю из тех времен, когда шла война на континенте. Судя по всему, история оказалась не слишком подходящей для ее ушей.

В результате Дэвид, извинившись, вышел из-за стола и быстро двинулся по коридору в поисках укромного уголка, чтобы спрятаться и… выкурить сигару. Торопливо миновав несколько дверей, он вышел на веранду с задней стороны дома. Снаружи было довольно прохладно, но ему понравился этот колючий воздух после более чем двухчасового пребывания в переполненной людьми столовой. Из внутреннего кармашка жилета он вытащил сигару и прикурил от пламени свечи, стоявшей на столике возле двери. Это была одна из последних сигар, которые были преподнесены ему в качестве подарка одним испанским офицером на континенте, и ему хотелось по-настоящему насладиться ею.

Марианна, младшая сестра Дэвида, убедила его бросить курить, и он согласился с ней, но сегодня решил сделать исключение. С наслаждением затянувшись, он закрыл глаза и попытался забыть все глупости, которые совершил в столовой.

Сестра была права: ему действительно требовался наставник, чтобы научить держаться в соответствии с графским титулом. Они с Марианной и братом Фредериком, который погиб на войне как герой, выросли в небольшом коттедже в Брайтоне и понятия не имели, что их отец был единственным сыном графа Элмвуда. Они всегда считали, что их родитель обыкновенный плотник, а не высокородный граф.

Марианна служила горничной, пока не познакомилась с маркизом Беллингемом, который предложил ей руку и сердце. И вот теперь они здесь — брат и сестра, которые не имели никакого представления об этом отвратительном высшем свете, пока внезапно он не получил титул графа, а она в скором будущей — маркизы. Дэвид мог бы посчитать это нелепостью, если бы все не случилось на самом деле. Далекой, очень далекой от того, как он представлял ее себе, стала его жизнь.

Для начала Дэвид решил, что, заняв место в палате лордов, сумеет сделать что-нибудь полезное. Он воспользовался своим вдруг обретенным влиянием, чтобы провести законы, которые могли бы оказать помощь военным и их семьям. Дэвид все еще с оптимизмом смотрел на эту часть своей новой роли. Но была и другая часть, которая внушала ему благоговейный ужас, — бесконечная череда светских визитов и немыслимое количество требований этикета, которые он продолжал нарушать. Это сводило его с ума.

Дэвид затянулся, выпустил огромный клуб дыма и, закрыв глаза, прислонился спиной к холодной каменной стене. Нет! Он пока не был готов отказаться от своих сигар. Покурить было единственной отрадой солдата на поле боя, когда в воздухе носится запах пороховой гари и смерти.

До его ушей донеслось деликатное дамское покашливание, глаза Дэвида резко открылись, и он увидел сногсшибательную блондинку, стоявшую на веранде и отгонявшую от лица клубы дыма.

— Прошу прощения, — произнесла дама сдавленным несчастным голосом, пытаясь справиться с першением в горле.

Дэвид оттолкнулся от стены и принялся тоже махать руками, чтобы развеять дам.

— Ужасно сожалею.

Какая прелесть! Зная свою удачливость, он не сомневался, что выпустил струю дыма прямо в лицо одной из королевских принцесс.

Прищурившись, блондинка посмотрела на него и отрезала, плотнее закутываясь в явно дорогую накидку, подбитую мехом:

— Еще бы нет!

— Понятия не имел, что здесь кто-то может быть, кроме меня.

Он быстро окинул ее взглядом: восхитительное и, похоже, такое же дорогое розовое вечернее платье, наполовину скрытое накидкой, на шее и в шелковистых волосах сверкают бриллианты, в небесно-голубых глазах отражаются свечи, горевшие по обеим сторонам от входной двери. Она казалась такой юной и прелестной, но почему-то одинокой. Это показалось ему странным.

— Приношу свои извинения, миледи… Э-э-э… Вы ведь леди, не так ли?

Черт! Какой же он идиот! Ему мало что было известно об этикете, но Дэвид почему-то думал, что его вопрос не был для дамы оскорбительным.

Выгнув дугой бровь, блондинка засмеялась в ответ:

— А вы как думаете? У меня вид леди?

— Да, и… э… Ух… И вы выглядите великолепно, — выдавил Дэвид, мысленно дав себе пинка за собственную глупость.

А что он мог сказать небесному созданию при встрече в темном, холодном саду? Ничто в армейской карьере Дэвида не подготовило его к такому событию. Будь это французский солдат, он бы просто пристрелил его, попытался бы по крайней мере, — ну а если английский, то предложил бы сигару. Вместо этого он стоял и, хлопая глазами, смотрел на нее как последний дурак, дожидаясь, что еще она скажет.

— Позвольте мне избавить вас от проблемы, мистер… — она замолчала в ожидании, что он назовет себя.