— «Новости» опять? — Сестренка упруго потянулась, и я отвел глаза.

— А як же! — иногда в моей речи тоже проскальзывал суржик.

Летний «теремок» мы сколотили с краю участка, под раскидистой шелковицей — обшили досками и выкрасили зеленой краской, как домик Карлсона.

Потопав по гулкому крылечку, чтобы стряхнуть грязь, налипшую на ботинки, я прошел в единственную комнату. Дачный стандарт: между дверью и запрещенной печкой важно расплылся пухлый диван; к стене без сил привалился старый покосившийся шкаф, а скромный столик, застеленный клеенкой с подпалинами, жался к окну. Из бэушного интерьера выбивался стильный комбайн «Беларусь» — сверху проигрыватель, снизу черно-белый телик и приемник сбоку.

Лишь только я включил это чудо техники, как трансформатор злобно загудел — рука сама метнулась, подкрутила черную эбонитовую ручку, выводя вздрагивавшую стрелку на безопасные 220.

Разогревшись, телерадиола заговорила проникновенным голосом Игоря Кириллова:

— …Рассматривая проблемы социалистической интеграции на вчерашнем заседании Комитета СЭВ по реформам, товарищ Эрих Хонеккер заявил, что до сих пор игнорируется такой важный резерв повышения экономической эффективности, как международное разделение труда. А ведь ГДР за годы народной власти достигла впечатляющих успехов в развитии машиностроения. Достаточно вспомнить, что еще в пятьдесят восьмом году Дрезденский авиационный завод выпустил турбореактивный «Бааде‑152», пассажирский самолет собственной конструкции…

На экране Хонеккер, блестя залысинами, вдохновенно вещал с трибуны. Пожалуй, лидер ГДР, да еще Густав Гусак, выбившийся в президенты Чехословакии, прониклись идеей «Восточного Общего рынка» сильнее Брежнева с Косыгиным. Хотя не так уж все просто.

Гэдээровцы чуть ли не наизнанку выворачиваются, демонстрируя СССР самые верноподданнические чувства, задабривают наперебой «интернационалистскими проектами полной отраслевой производственной интеграции», а сами упорно отвергают советские ГОСТы, храня верность евростандартам. Ничего себе, общий рынок!

«Главное, наплодили всяких «Интерэлектро», «Интератомэнерго», «Интерхимволокно», только всё стоит колом, — бурчал я в мыслях. — Качаем «братским странам» дешевую нефть, «братушки» впаривают нам ширпотреб втридорога — и тишина…»

Тут я поймал себя на том, что в упор пялюсь на выцветшие обои с жуткими ирисами, и воротился в реал.

— …Товарищ Косыгин, выступая на утреннем заседании, — с чувством вещал диктор, — отметил, что одной из ключевых проблем формирования сильного мирового социалистического содружества является создание собственной полноценной финансовой системы.

Крупным планом — Председатель Совмина, выглядевший вечно недовольным брюзгой. Опершись о трибуну, Косыгин заговорил глуховатым голосом:

— Чтобы мы могли полностью использовать громадный потенциал СЭВ, задействовав единый рынок братских стран с населением в пятьсот пятьдесят миллионов человек, жизненно важно, попросту необходимо превратить советский рубль в общую полноценную валюту всего мирового социалистического содружества. Помимо ощутимых выгод, — запнулся он, — это наполнит новым содержанием и Международный банк экономического сотрудничества, и Международный инвестиционный банк — наполнит в обоих смыслах…

«Хорошо пошло! — Легко улыбаясь, я попятился, плюхаясь в мякоть дивана. — Ай да Гарин! Ай да сукин сын! Настоящий переворот устроил! Зря я боялся, что не поверят, не поймут, препоны чинить станут… Вон, движуха какая! Нормально… Только бы не намудрили по «закону Черномырдина». Хотя Брежнев вроде в адеквате…»

— …Единая валюта и свобода поездок, — окреп косыгинский голос, — общий рынок труда, товаров и услуг создадут мощный стимул к экономическому развитию наших стран!

Всласть насмотреться прямого эфира мне не дали — в дверь заглянула встрепанная Настя, улыбаясь с таинственным видом, и рекла:

— Так. Шо расселся? Иди гостей встречать!

— Каких… — начал я формулировать, но тут сестренку потеснила Инна, торжественно внося кастрюлю, заботливо обмотанную махровым полотенцем. Хорошистка вырядилась в заношенную спортивку и полукеды, как и подобает для дачного дефиле.

— Откуда… — Толкнул я ошалело, поднимаясь.

— С днем рожденья! — воскликнула девушка с нетерпеливой радостью.

Быстренько оставив закутанную кастрюлю на столе, она с маху обняла меня — и замерла, будто устыдившись порыва. Веки ее опустились, гася синие огоньки, и Хорошистка робко нащупала мой рот губами.

— Только и знают, что лизаться… — ревниво проворчала Настя.

— Тебя там Гоша ждет, — отпасовала Инна, чуть задыхаясь, — совсем не целованный.

Сестричка фыркнула негодующе и выскочила за дверь — ее ушки горели, как надранные.

Мы с Хорошисткой остались вдвоем. Не размыкая рук, девушка глянула мне в глаза, близкая и недосягаемая.

— «У пропастей синих стою, — продекламировал негромко, слыша, как стучат оба сердца, — куда я сейчас упаду? В траву, что растет на краю? А может, дно бездны найду?»

— А дальше? — Замирающий шепот Инны втекает в мои уши. Девичьи ресницы порхают, пряча взгляд, и словно раздувают румянец на скулах.

— Не дописал, — вздыхаю я, чувствуя, как кровь приливает к лицу. — Это еще в восьмом классе… Только последние строчки помню: «По спасенному — листик травы. По упавшему — синий цветок!»

Хорошистка ласково погладила меня по щеке, безмолвно благодаря, и заговорила с преувеличенным оживлением:

— Это близняшки затеяли! У Миши, говорят, мама уехала, а ему некогда пироги печь. Давайте, говорят, сами!

Тут на крыльце шумно затопали, и порог переступила Рита, одетая как на субботник.

— Нет, ну ты посмотри на нее! — с деланым осуждением наехала она. — Отлипни, моя очередь. С днем рожденья, Мишечка!

Инна неохотно уступила Сулиме, и я был оцелован самой «Мисс школа № 12».

— Брился? — поинтересовалась «мисска», хотя в темени ее глаз таились совсем иные вопросы. И даже готовые ответы.

— Первый раз! — соврал я. Уши мои теплели.

— Чувствуется. — Рита снова потянулась губами.

— Обойдешься! — Хорошистка ловко перехватила меня, оттирая подружку.

— Вот на-аглая… — возмущенно завела Сулима.

— Ты со мной, как с куклой, — проворчал я, безропотно подчиняясь ласковому напору Дворской, и выдал писклявое: — «А ну, быстро вернула! Это моя игрушка!»

Инна прыснула, поджимая плечи, но ответить не успела — в домик ворвалась галдящая толпа одноклассниц и одноклассников, бесцеремонно оттесняя Хорошистку.

— С днем рожденья! С днем рожденья!

Девчонки сразу полезли целоваться — когда все вместе, то не стыдно. А парни вытрясали пыль из моей куртки, хлопая по спине, да так, что внутри что-то ёкало.

— Вы откуда свалились? — спросил я с остаточной растерянностью, подставляя близняшкам Шевелёвым сразу обе щеки.

— Оттуда, оттуда! — простодушно радовалась Маша. Удался сюрприз!

— Мы на электричке, — поведала Света, звучно чмокая. — Весь вагон заняли. Иже херувимы! Ты рад?

— Аз есмь! — отчеканил я.

Карусель мелких и приятных хлопот завертелась, набирая обороты. Кто-то бубнил:

— Не понял… Мясо, что ли? Так оно ж сырое!

— Это на шашлык, балда.

— Сам балда!

Тонконогая Альбина с Настей доваривали борщ, увертываясь от дыма:

— Та-ак… Подсолить или хватит? Аля, попробуй.

— Ой, да нормально! Чесночку еще…

Эдик Привалов, нескладный очкарик осьмнадцати лет, и вихрастый Гоша Кирш собирали импровизированный стол:

— Гош, под ноги смотри! Никуда твоя Настя не денется.

— Да ну тебя! Говоришь что попало…

Возле Эдика, как планета у двойной звезды, крутился тощий Данька Корнеев, разрываясь между притяжением старшего товарища и хорошенькой внучки Ромуальдыча:

— Ого! Это ты принес?

— Домашнее, с Кубани. Пахне-ет… Дэнчик, сдвинь на себя. Дэн!

— А?..

Модная Ирма Вайткуте и хрупкая Тимоша застилали доски пожелтевшими, выгоревшими на солнце газетами:

— А она ему и говорит: «Не ходи за мной!» А он ей: «Ты мне очень нравишься!»

— А она?

Рита «припахала» высокого лощеного Женьку Зенкова и плотного, налитого здоровьем Дюху Жукова — румянец во всю пухлую щеку. Друзья, смахивая на Тарапуньку со Штепселем, подтаскивали всё на чем сидят — единственный стул, разношерстные табуретки и ящики:

— Андрэ, не пыхти как паровоз, тут нет рельсов.

— Точка — и ша! Э, э! Чурка-то зачем? На ней усидишь разве?

— А пуркуа бы и нет?

В сторонке, оккупировав облупленную лавочку у могучего куста сирени, репетировали музыканты — Светлана меланхолично перебирала струны черной лакированной гитары, время от времени давя улыбку, а Изя Динавицер настраивал скрипку, отрешась от земного.

— Изя, сделай лицо попроще, а то ты сейчас похож на курчавого Пьеро!

— Чё это?

В какой-то момент я будто отошел в сторонку. Вслушался в веселый гомон на некогда тихой дачке, вгляделся в радостную и бестолковую суету, где озорство вдруг перерастало в симпатию, а мимолетный взгляд надолго лишал покоя. Шесть соток, скучно разлинованных на грядки и клумбы, бурлили юной энергией, неясными, но волнующими позывами.

— Да никуда я не поеду, — вырвалось у меня. — Нужна мне ваша физматшкола… Мне и здесь хорошо!