Дорога выглядела подметенной и хорошенько пропылесошенной — ни снежинки, только под заборами наметы.

Ограды из замшелого плитняка едва удерживали старые, буйно разросшиеся черешни и шелковицы, а под ногами выгибали гладкие спинки булыжники мостовой.

«Если сейчас выедет какой-нибудь фиакр или пролетка, — подумала девушка, направляясь к нужному дому, — я не удивлюсь!»

Она внимательно оглядела палисад, увитый засохшим плющом. Точка подходящая — дремучий вишенник даже зимой скрывал перемещения за путаницей ветвей, да и не в меру любопытных соседей рядом не проживало. Вот только добираться сюда пришлось ножками — никто старшего лейтенанта Исаеву на вокзале не встретил и не подвез. Называется: «Не ждали».

Толкнув жалобно скрипнувшую калитку, Марина прошла в обширный двор, где тяжеловесно расплывались два дома из темного «дореволюционного» кирпича — один с высоким крыльцом, другой с просторной верандой, — а с краю тулилась скромная летняя кухня.

Снега лежало по колено, но бравые товарищи офицеры расчистили дорожки, докопавшись до сухой бурой травки.

И тишина…

Девушка кашлянула, лишь бы нарушить «белое безмолвие», и решительно зашагала к дощатой веранде, обитой резными плашками. Веранду заплетали, словно лианы в джунглях, толстые, крученые лозы винограда. Летом в ней, наверное, зеленистая тень стоит, как под водой, да такая густая, что свет приходится включать.

За окном в мелкую расстекловку смутно проглядывал курящий мужчина. Вот его доселе плавные движения обрели порывистость — спохватился, видать, вспомнил о хороших манерах — и открыл Марине дверь. Задавив мгновенный испуг, Росита нацепила маску холодного высокомерия — на пороге стоял Ершов.

В чистеньком костюмчике, в наглаженной рубашке, при галстуке, Григорий будто с подиума сошел после показа мод. Чисто выбрит, надушен, а лицо бледное, осунувшееся. Глаза красные, под ними мешки, во взгляде тоска…

Марине даже жалко стало этого гуляку и повесу, реально замученного совестью. Наверное, стыд и нравственные заповеди живы во всяком человеке, даже в последнем мерзавце, только не в каждом они просыпаются, загнанные в отдаленный закуток души, на самое ее донышко. А что выйдет, если их разбудить? Живой ответ стоял перед девушкой, одновременно радуясь и робея.

— Здравствуй, — сказал Григорий с запинкой, словно сомневаясь в своем праве «тыкать».

— Привет, Ершов. — Исаева пристально посмотрела на него.

— Я ничего никому не рассказал, — поспешно заговорил ее визави, — ни о Михаиле, ни о тебе!

— Молодец, — серьезно похвалила Марина, чувствуя, как ее отпускает беспокойство. — Я понимаю, что это некрасиво выглядит по отношению к ребятам, но… так надо.

— Что скажешь, то я и буду делать! — торопливо закивал Ершов.

— Это не моя тайна, Григорий, — строго сказала Исаева, сделав над собою усилие и называя недавнего вражину по имени, — скоро все откроется. Может, уже этой весной, не знаю. Ты заходил к Евгению Ивановичу? [Е. И. Первенцев, начальник 7-го отдела Второго главного управления КГБ. ВГУ отвечало за контрразведку, а его 7-й отдел занимался контрразведкой на канале кратковременного пребывания иностранцев в СССР.]

— Да-да, конечно! Я сразу, как ушел… от тебя, баньку истопил на даче, помылся, побрился, нагладился — и к нему. Меня уже искали, оказывается… Ну, я Евгению Иванычу все и выложил: хотел, дескать, пролезть в нелегалы, а Калугин обещал в этом посодействовать. И я, как сексот, передал сведения… ну, что проверяют его на измену. Только об этом! А Евгений Иваныч и говорит: «Калугина убили в Первомайске. Надо полагать, Хилер и кокнул. Только как генерал смог выйти на него?»

— А ты что? — снова напряглась Марина.

— А я руками развожу — понятия, мол, не имею! — тон у Ершова стал капельку свободней. — Наверное, говорю, у Калугина были свои контакты. Или американцы подсказали… Евгений Иваныч покивал только, и все. Ну, потом он мне втык ха-ароший дал. Я, говорит, должен доверять своим людям, но смогу ли я доверять тебе?

— И как, сможет? — мягко спросила девушка.

— Да, — коротко и серьезно ответил Ершов.

Скользнув по нему взглядом, Марина кивнула и прошла в дом. Ребята и девчата из 7-го управления сильно потеснили ее группу, но комнат хватало, а самую большую отдали под штаб.

Сейчас помещение и впрямь приняло черты фронтового штарма [Ш т а р м (воен. жарг.) — штаб армии.] — две девушки стучали по клавишам пишмашинок, будто наперегонки печатая документы, в углу мигала и пищала большая армейская радиостанция, а на монументальном письменном столе, время от времени просыпаясь, шипели рации милицейского образца: «Докладывает Два-три-пятый. Объект движется по Одесской в сторону рынка. Берем в «вилку». Прием». — «Два-три-семь — Два-три-пятому. Будьте осторожны. Как поняли? Прием». — «Вас понял, Два-три-семь. Конец связи».

На стене висела большая карта Николаевской области и потрепанный план Первомайска, истыканный булавками-флажками. Некоторые районы города дежурные тщательно заштриховали красным карандашом — проверено, Михи нет.

Марина нахохлилась. Неласковая усмешка заиграла на ее губах с ямочками в уголках рта. Росита тут же стерла улыбочку, поймав цепкий взгляд Олейника, начальника областного УКГБ.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — четко сказала она.

— И вам не хворать, товарищ старший лейтенант, — ухмыльнулся полковник. — Шо, не верите в нашу окончательную победу?

— Победа будет за нами, — спокойно проговорила Исаева, — вот только приблизят ли ее поиски? Что-то мне не верится!

— Возможно, — неожиданно легко согласился Олейник. — А шо еще, кроме заряда пессимизма, вы привезли нам из Москвы?

— Идею.

— Подбросьте!

Марина сняла дубленку и пристроила ее на старую вешалку.

— Я подумала, что мы зря тратим время, выслеживая неизвестно кого, — энергично заговорила она, поправляя прическу. — Наблюдаем за подозрительными, ведем их, а в итоге все зря. Между тем в Первомайске орудуют агенты Моссада, их тут трое или четверо, и двоих из них наши уже как будто вычислили…

— Одного, Мариночка, — извиняющимся тоном вмешался седой аналитик, прогоняя сон с помощью крепчайшего чая, заваренного в огромной кружке. — След второго мы потеряли, матерый иудей попался.

— Ну пусть одного! Василий Федорович, я что предлагаю… — Исаева взяла паузу, облекая голую идею в слова. — Давайте пока оставим нудное прочесывание школ, техникумов и прочих училищ. Сосредоточимся на поиске моссадовцев. Только чтоб никаких арестов и «прямых действий»! Они же тоже выслеживают Миху? Ну вот! А мы будем следить за ними.

— И агенты Моссада приведут нас к объекту, — заключил полковник. — Недурно. Принимается. «Семерку» мы переключим на матерых иудеев, а вы, товарищ старший лейтенант, продолжайте нудное прочесывание.

— Есть, — вздохнула Марина.

Тот же день, позднее утро Москва, госдача «Сосновка-1»

— Ну, ни пуха! — бодро сказал Данилин, провожая меня.

Запахнув телеса в махровый халат, он возбужденно перебирал босыми волосатыми ногами, будто приплясывая.

— К черту! — бросил я через плечо, толкая тяжелую лакированную створку. Выскочил в коридор и притворил ее за собой — замок звучно лязгнул, словно зубами клацая.

«Ура! Свобода!» — обдало меня великолепным ощущением детского торжества.

«Мам, я погуляю!» — кричишь ты скороговоркой и быстро, пока родители не опомнились, захлопываешь дверь, оставляя за нею папину строгость, мамину заботу — и недоделанные уроки. Заходясь от восторга, ссыпаешься по лестнице, прыгая через три ступеньки — и вырываешься во двор, на улицу, где распахиваются необъятные просторы Большого Мира…

Ковровая дорожка глушила шаги, и я припустил к лифтам бегом — десять скоро, Револий Михайлович обещал вот-вот подъехать. Лучше обождать, чем опоздать!

У выхода в холл я солидно притормозил. Представительный дедок в кашемировом пальто, терпеливо ожидавший лифта, глянул на меня снисходительно: эх, молодость…

Отдаленный гул лифтовой кабины стал слышнее. Грюкнуло, звякнуло, и дверцы разошлись, выпуская целую толпу смуглых южан, обвешанных тюками и расшитыми сумками, галдящих на всех наречиях солнечного Узбекистана.

Когда мы с дедком спустились вниз, то сразу окунулись в те же гомон и бестолковую суету — в Москву понаехали делегации какого-то очередного съезда или слета. Маневрируя в разгоряченной толпе, увертываясь от пухлых чемоданов, я выбрался на улицу. Глотнул свежего воздуха и покрутил головой, высматривая зеленые цифры на табло. Десять ноль-ноль.

Револий Михайлович слово сдержал — подкатила новенькая «Волга», блестя черным лаком и сверкая хромом. Генерал сам сидел за рулем — переодетый в штатское, он выглядел почти по-домашнему. Этакий начальник среднего звена, уже в возрасте.

Провожаемый завистливыми взглядами делегатов, я плюхнулся на место рядом с водителем, окунаясь в запахи тисненой кожи и дорогого табака. Весело улыбнувшись, Суслов протянул мне руку, и я ее крепко пожал.

— Очень рад вас видеть, Миша! — сказал он с настроением. — Если позволите, я вас похищу и увезу!

— Похищайте, — махнул я рукой, расслабленно откидываясь на спинку.

Револий Михайлович коротко хохотнул и тронул машину с места, потихоньку разгоняясь. Было заметно, что он наслаждается ездой, самим владением машиной — это была единственная роскошь, которую позволил ему всесильный отец.