— Это что же получается? — бормотал Исаев. — Мы его спасли, что ли?
— Не придумывай, — буркнул Виктор.
— Да я не придумываю! Помнишь, когда он нас подобрал?
— Ну, помню…
— Ну, вот! Он тогда поехал сначала к мотострелкам, а потом к танкистам — точь-в-точь, как было бы без нас. Только мы его задержали на пять минут — и все! Тот снаряд, который должен был генерала убить, ему не достался!
— Здорово… — уныло сказал Тимофеев.
Впрочем, когда скомандовали привал, Витька сразу подобрел и перестал изображать страдальца и великомученика.
А потом и обед поспел. Тушенки мало осталось, и повара ее всю добавили в кашу. Вкусно получилось.
Быстро слопав свои порции, «мажоры» завалились спать…
* * *
… — Подъем, бойцы!
Исаев не то чтобы проснулся, а начал медленно выплывать изо сна, постепенно приноравливаться к яви. Еще не открывая глаз, он вспомнил, где находится, ощущая холодок — и какой-то намек на привыкание.
Проспали они часа два, вряд ли больше, но долго валяться нельзя было — по их следам наступали немецкие танки. Но все равно сон здорово освежил молодые организмы, хоть и шатались они, эти организмы, не принимая такой мучительно краткий отдых.
Пошлепав босиком по воде близкого ручейка, Марлен вытер ноги запасными портянками, обулся, затянул расслабленный ремень и нахлобучил на голову пилотку. А когда омыл лицо холодной водой, то почти что пришел в себя. Проснулся, по крайней мере.
— Возду-ух!
Исаев мигом сориентировался, толкнув Тимофеева в сторону глубокой борозды — хоть какое-то укрытие. Оба бросились в борозду, а сверху уже накатывал гул авиамоторов. «Ю-88».
Шли они низко, метрах в четырехстах от земли.
Гулкие взрывы бомб больно били по ушам — сверкнет огненный столб, вздыбится сноп земли, а осколки во все стороны брызжут раскаленным исковерканным металлом, срезая ветки, впиваясь в деревья или в человеческие тела.
И вдруг между Марленом и Викой с каким-то воющим свистом врезалась, вспучив песок, бомба. И не разорвалась!
Переглянувшись, Исаев с Тимофеевым вскочили, будто кто их пружиной подбросил, и скатились в дымившуюся воронку.
— Она не взорвалась… — бормотал Виктор.
Он выглядел бледным, руки тряслись. У Марлена у самого руки дрожали, а веко дергало тиком.
На краю воронки, стоя на карачках, замер Марьин.
— Фартовые вы! — выдохнул он, круглыми глазами поглядывая на лоснившийся бок бомбы.
Неподалеку из кустов выполз пожилой грузин, все его звали Вано, а он почти не говорил по-русски.
Поглядев на Марлена, он поцокал языком, поднялся на колени и стал повествовать:
— Лэйтенант, вперед! Нэту. Лэйтенант, вперед! Вашу мать… Нэту…
Рядом оказался хмурый Якушев.
— Убило ихнего лейтенанта.
— Лебедева? — вскинул голову Марьин.
— Его. Сперва осколком ногу оторвало, все быстренько за санитаром, и тут — ба-бах! Голову — вжик! — и нету…
— Нэту… — завздыхал Вано. — Нэту…
— Если б она рванула, — пробормотал Тимофеев, — от нас вообще бы ничего не осталось…
— Да уж… Пошли, Витька, пора.
И снова в поход, и снова — «шагом марш!»
Долго ли, коротко ли, но дошли до сборного пункта. Тимофеев сразу спать завалился, а Исаев выдержал характер, сходил-таки в палаточную баню, отмылся, натянул новое исподнее и гимнастерку. Шаровар новых не нашлось, как и сапог, но это было не критично.
И Марлен составил компанию Виктору.
* * *
Опергруппа генерала Качалова расположилась и в самой деревне Амур, и за околицей, в палатках и землянках. Вот в такую-то землянку, с нарами в два яруса, и заселились «мажоры».
Первые два дня все только отсыпались да отъедались, хотя особых разносолов на фронте не предлагали. Но когда Марлен выхлебал миску борща, то сразу понял — ничего вкуснее он в жизни не едал.
Исаев, знакомясь с историей 28-й армии, помнил, что ее начали расформировывать 10 августа. Однако уже и 15-е минуло, и 16-е.
Не стали армию расформировывать — видимо, геройский рейд опергруппы и тот факт, что командующий армией остался жив-здоров, изменили планы Ставки.
28-я вошла в состав Резервного фронта и стала готовиться к Ельнинской операции. Части армии были сильно потрепаны, поэтому ее усилили 316-й стрелковой дивизией под командованием генерал-майора Панфилова [В нашей реальности эшелоны 316-й дивизии примерно в то же время проследовали к Новгороду в распоряжение 52-й резервной армии.].
Якушева, Марьина, Макеева, Тимофеева и Исаева приписали к этой самой дивизии, к 9-й роте 3-го батальона 1073-го стрелкового полка.
Полк набирали в основном во Фрунзе и Алма-Ате, но среди казахов и киргизов было много русских — интернационал.
Взводом, куда попали Марлен с Викой, командовал лейтенант Абанин — небольшого роста, но кряжистый, он казался квадратным.
Туда же, под командование Абанина, явился нести службу красноармеец Краюхин.
Глава 8
Три минус один
Тимофеев с Исаевым переглянулись: нашли!
Минут двадцать они изнывали, терпя построение, но вот лейтенант махнул рукой — «Вольно! Разойдись!» — и Марлен с Виктором приблизились к Краюхину.
— Здоров, пропажа! — ухмыльнулся Исаев.
Михаил подозрительно нахмурился.
— Не понял… — затянул он.
— Всё ты понял! Я деду твоему обещал помочь, потому и сунулся за тобой в прошлое.
— Так вы… — Михаил побледнел.
— Из будущего! — кивнул Виктор, сияя.
Наконец-то! Наконец-то кончается его затянувшееся приключение! Слишком грязно оказалось на войне, слишком страшно. Когда рядом с ним хлопнулась эта дурацкая бомба, Вика заледенел.
Говорят, в такие моменты вся жизнь проносится перед тобой, но только не перед ним. Он вообще ни о чем не думал, пустота была в голове и звон. И холод взаправду могильный.
Даже будто бы запахом сырой земли повеяло. Ну, это-то понятно — чугунная тушка авиабомбы здорово почву взрыхлила. Но ему тогда иные ассоциации приходили — гробные.
— Как дед? — вымученно улыбнулся Краюхин.
— А ты как думаешь? — сердито спросил Марлен. — Переживает старый, все себя винит, родителям твоим не звонит даже. Помрет если, это будет на твоей совести!
Михаил сморщился.
— Да понимаю я все! — сказал он страдальческим голосом. — Просто тут так закрутилось все, запуталось…
— Подожди… А ты когда сюда вышел? Двадцать седьмого июля?
— Да какое там… Пятого августа!
— Пятого?! — поразился Исаев. — Подожди… Как — пятого? Мы же вон с Витькой четвертого здесь оказались! А вышли через две недели позже твоего!
— Ну, не знаю… — развел руками Михаил.
— Время! — со вкусом произнес Тимофеев, жмурясь. — Вот тебе и весь сказ…
— Да уж… — с долей растерянности протянул Марлен. — Так чего ж ты сразу обратно не ушел? Раз деда не застал?
— А-а… — скривился Краюхин. — Сначала из-за Игоря. Я ж не один сюда попал, а с другом. Игорь Судат его зовут. Звали… В первый же день Игорька — наповал. Вот как тут быть? Он же друг! И погиб. Как я, думаю, матери его в глаза посмотрю? Скажу ей что? Ну, не правду же! А как тогда? Вернуться, чтобы тут же уехать подальше и никого долго не видеть? Так полиция найдет и ласково так спросит: «А где друг твой?» И что мне, как Каину — «Я не сторож другу своему»? Паршивые были дни, ох, паршивые… Я и подумал, когда Игоря схоронил: а чего уезжать? Я и так уехал, дальше некуда! Не то чтобы я боялся, просто стыдно было. Да и кого мне бояться? Полиции? А что она мне сделает? Я-то ни при чем, и доказать обратное невозможно. Нет, тут самое поганое было в том вранье, к которому мне все равно пришлось бы прибегать. Скажу: не знаю, мол, где Игорь. Пошел он домой, и больше я его не видел. Звонил — не отвечает. Все! Записали мои показания, я расписался и пошел. Но мне-то известно, где Игорь! А родители его даже на могилку не сходят… Вот же ж, бли-ин! До сих пор тошно!
— Да уж… Ты поэтому и не вернулся?
— Ну, да… Поначалу-то. А потом догнал наших. Мы отступали не целыми батальонами, а отдельными группками, по десять-двадцать человек. Да что говорить — наши до сих пор еще возвращаются! И тут, понимаешь… Не знаю даже, что сказать! Понимаешь, мы шли вместе, вместе отстреливались, делили хлеб и патроны. Ромка с Урала… Мы с ним как-то сразу подружились. Он погиб, случайно прикрыв меня — сделал шаг вперед, оступился, качнулся, а тут пуля… Если бы Ромка не опередил меня, продолжал бы идти рядом, я бы там лег. А так пришлось мне копать вторую могилу. И теперь… Господи, да что тут понимать? Я не могу их бросить, не могу вот так вот взять и уйти! Они — мои однополчане, и уйти — это значит дезертировать. Мне не страшно будет идти назад, и линию фронта я одолею легко — лес укроет, а в лесу я как дома. Доберусь до туннеля, перейду в свое время… Вот только я не знаю уже, где оно — мое время, там или тут. Понимаешь?
— Понимаю, — серьезно кивнул Марлен. — У самого та же фигня. Знаешь, на что я надеюсь? Время и в 2016-м, и в 1941-м течет в одну сторону, к будущему, но не одинаково — здесь оно проходит быстрее, чем там, я измерял. Так что, вполне вероятно, что, пробыв здесь четыре года, мы вернемся туда и очутимся… ну, скажем, осенью 2017-го. Когда я дойду до Берлина и вернусь, то мой уход уже не будет дезертирством. Это будет дембель!
— Здорово! — залучился Краюхин. — Так и надо!
