Кузьмичев запрыгнул на гусеницу, поднялся на броню и оглядел место приземления.
— Не нравится мне эта промоина… — сказал он. — Небось, потоки тут шпарят не хилые. Надо бы нам выбраться отсюда и переехать, куда посуше…
— Балки останутся там, где они находятся! — перебил его резкий голос Луценко.
Комендант в сопровождении Лядова подошел и хмуро оглядел Георгия.
— Ваша задача, товарищ полковник, — угрюмо проговорил Луценко, — заключается в укреплении обороны и отражении атак возможного агрессора. Вот и займитесь своим делом!
— А я им и занят, — спокойно парировал Кузьмичев. — Нельзя крепить оборону в низине, это ясно даже и ежу.
Комендант побагровел, но ничего не ответил. Отвернувшись, он скомандовал:
— Водителям БМД! Берите на прицеп балки и буксируйте их сюда, понима-ашь! Надо собраться покучнее! — оглянувшись на Георгия, Луценко пробурчал: — Я вас не задерживаю.
Кузьмичев отдал честь и спрыгнул на землю. На грунт.
— Шматко! — гаркнул он. — Скляров! Переверзев! Ко мне!
Десантники материализовались как по волшебству.
— Отберите каждый по двое рядовых, которые потолковее, и быстро сюда! Съездим на разведку. Заодно поищем, где лежат грузы и оружие… Трофим Иваныч! Вы с нами?
— Да, да! — обрадовался профессор и снова полез на броню.
— Нет, полезайте лучше внутрь. Снаружи поедут те, кто с автоматом дружит.
Луценко ничего не сказал. Он сделал вид, что не заметил, как его приказ нарушен на одну пятую — Кузьмичев уводил командирскую БМД, не дозволяя ее механику-водителю принять участие в «кучковании» балков.
— Нажили вы себе врага, Гоша, — тихо проговорил Воронин, тискаясь в задний люк.
— Ничего, — усмехнулся Кузьмичев, — переживу как-нибудь. Поехали!
БМД взревела двигателем и двинулась к ближней осыпи.
Грунт был плотным, гусеницы не вязли. Машина взобралась по склону и перевалила взгорбок, с треском сминая густой красный кустарник. Стволики его были хрупкие и полые внутри, а увенчивались, как бунчуки, пучками длинных шелковистых нитей, рыжих и красновато-желтых.
— Смотреть в оба! — приказал Георгий. — Тут до нас никто не бывал, не ясно даже, чего бояться…
— Мы смотрим, товарищ полковник, — заверил Кузьмичева Переверзев.
Даже рядовой Саксин поддакнул в том смысле, что бдим и всегда готовы к труду и обороне.
Георгий усмехнулся — вот и польза от его длительных «загранкомандировок»! Солдаты уважали своего командира, принимавшего участие в действительных боевых действиях.
Взрыкивая мотором, БМД заехала в лес. Кузьмичев пригнулся под оранжевой плетью лианы и поставил автомат на боевой взвод. Волосатые кроны деревьев плотно переплелись вверху, создавая красноватый полумрак.
Под гусеницами зачавкало, меж стволов засверкали лужи, выдавая топкие места. Мириады воздушных корней свешивались из листвяного полога, уходили в болото, цеплялись за кочки. Корни торчали шерстистыми столпами и разлохмаченными канатами, порой истончаясь до размеров мохеровых нитей. Их вертикали перечеркивали петли лиан, иной раз отягощенные клейкими лиловыми гроздями. И что это такое висело? Инопланетные фрукты? Икра? Такая вот местная флора?
Лес не был тих — в путанице липких ветвей постоянно кто-то гукал и визжал, разноцветные многоножки то и дело плюхались в болото и выныривали оттуда. Глухо фукали созревшие спороносы, веером пуская рыжие султаны пыльцы. А потом по лесу разнесся отвратительный визг — мурашки по коже, и Кузьмичев услыхал клацанье спускаемых предохранителей.
БМД, не снижая скорости, выехала на обширную поляну, поросшую оранжевой и красной травой. Наперерез машине кинулось страхолюдное чудище — десятки суставчатых ног, мослами кверху, несли длинное членистое тело. Фасетчатые буркалы на плоской голове смотрели, чудилось Кузьмичеву, прямо в глаза ему.
«Ракопаук с Пандоры…» — мелькнуло у Георгия.
Многоногая тварь раззявила убийственные жвала и снова завизжала — трапезничать желала. «Фиг тебе!» — подумал полковник и скомандовал:
— Огонь!
Сразу десяток коротких очередей прогремело по лесу. Пули рвали верхний шипастый панцирь арахнозавра и дырявили щетинистое брюхо, отрывали ноги, мочалили заостренную морду, но бестия продолжала переть на БМД. И перла, пока кто-то не угодил по ней гранатой из РПГ.
Громадный визгун задергался, конвульсивно изогнулся, сворачиваясь в колесо, суча ногами, и замер. А по поляне, по БМД скользнула тень.
Кузьмичев вскинул голову и увидел… дракона. Самого настоящего дракона, парившего на перепончатых крыльях. Ящер кружил над поляной, опустив плоский хвост, а его голова, тоже сплющенная с боков, словно стрелка компаса указывала на труп арахнозавра.
— Всем залечь! — крикнул Георгий. — Не стрелять!
Он спрыгнул на грунт, и десантники последовали за ним, прижимаясь к гусеницам, позванивавшим в натяг.
Дракон сделал еще круг и упал, складывая крылья. У самой поверхности он снова разложил их, резкими махами тормозя, выпустил когтистые лапы и подхватил арахнозавра, истекавшего мерзкой зеленоватой жижицей. Натужно хлопая крыльями, дракон улетел с добычей, а Переверзев выразил общее состояние:
— Фу-у… Ну дает!
Из люка вылез восторженный механик-водитель Раджабов и громко сказал:
— Вот бы на кого поохотиться!
Кузьмичев улыбнулся и полез на броню, устраиваясь спиной к коробу со вторым комплектом «Спецтавра».
— А ты уверен, Джафар, — спросил полковник, — что это самая крупная дичь в здешних угодьях?
— А что, — округлил глаза Раджабов, — тут и поболе найдется?
— Не знаю! — засмеялся Кузьмичев. — Мы тут первые. Можем этого дракошу назвать в твою честь. Дракониус Джафарис! Звучит? Или Раджабиус вульгарис!
Десантники грохнули.
— Нет уж, — фыркнул механик-водитель, тоже скалясь, — спасибочки!
— Пусть это будет орнитозавр! — послышался возбужденный голос Воронина, выглядывавшего из кормового люка.
— Пусть! — легко согласился Кузьмичев и скомандовал: — Трогай! И за шлемами приглядывайте, а то кокните еще…
БМД взревела, лязгнула гусеницами и снова вторглась в болотистые сумрачные джунгли. Переехав огромного трехметрового червяка и пару громадных слизняков, отвалившихся от ноздреватой коры деревьев, бронеход выехал на просеку.
Настоящая просека — широкая полоса, свободная от зарослей. Деревья или лежали выкорчеванные, или были сломаны у самого комля, а вдоль всей полосы тянулась цепочка огромных овальных ям.
— Кто ж это такой прошелся? — пробормотал Переверзев.
— Да-а… — затянул Шматко. — На такого, пожалуй, «калаша» не хватит… Тут только пушка сгодится!
— Вы лучше в другую сторону гляньте, — спокойно сказал Кузьмичев и показал на угол чего-то коробчатого, в потеках ржавчины, выглядывавшего из зарослей.
— Груз! — крикнул Переверзев. — Ей-богу, он! Джафар, газу!
Раджабов газанул, и БМД покатилась по просеке к «посылке». Вблизи оказалось, что на просеку выглядывал корпус «Шилки», четырехствольной зенитной установки-самоходки.
Но в каком же диком состоянии она была!
Ее сбрасывали в сентябре, однако где парашюты? Где новенькая зеленая красочка? Весь корпус был коричневым и рыжим от ржавчины. Три ствола сгнили, а четвертый, хоть и держался, но был изъеден напрочь. Правая гусеница рассыпалась, на левой даже половина колес-ленивцев отвалилась, металл облезал струпьями и чешуями…
— Что за диво? — пробормотал Кузьмичев и спрыгнул на землю. На грунт.
Подойдя к «Шилке», он похолодел — так запаршиветь не могла даже техника, брошенная в войну. Полковник колупнул борт — и пальцами проломил броню.
— Трофим Иваныч! — позвал он.
— Я здесь… — глухо проговорил Воронин.
Профессор стоял рядом с ним и тоже смотрел на «Шилку». Смотрел с тоской и отчаянием.
— Что с вами, Трофим Иваныч? — встревожился Георгий.
— С нами, Гоша! — страдающим голосом сказал Воронин. — С нами! Эта ваша «Шилка» гнила здесь двести лет! Понимаете?
— Н-нет…
— Легенные помехи, будь они неладны! Я предупреждал этих верных ленинцев, чтоб им всем ни дна, ни покрышки! Легенные ускорения, Гоша… Легенные ускорения! [Впервые были «исследованы» экспедицией в составе двух планетолетов первого класса «Таймыр» и «Ермак» (А.Н. и Б.Н. Стругацкие «XXII век, Поддень»).]
— Объясните толком, Трофим Иваныч! — начал сердиться Кузьмичев.
— Легенные — значит произвольно меняющиеся, — попытался растолковать суть явления профессор. — При легенных помехах неизбежны чрезвычайно сильные искажения масштабов времени. Мы с ними столкнулись в пору первых запусков. Спускали с вертолета, на тросе, клетки с собаками — прямо в устье гиперканала, и вынимали. Рекс выбрался здоровым, голодным только, а вот Барсик… Клетка его насквозь проржавела, а от собаки только кости остались да клочки полуистлевшей шкуры… Короче говоря, смысл вот в чем: обе клетки мы опускали буквально на секунду, но если для Рекса пребывание здесь, — профессор обвел рукой оранжево-красные заросли, — длилось сутки или двое, то Барс провел тут два века… Рексу вот повезло, но как, почему? Мы не знаем! Мы были должны, обязаны все это исследовать, прежде чем соваться самим, но этим… — профессор сдержался и не выматерился. — Приспичило отметить ноябрьские! Ну что ты будешь делать…