Валерий Елманов

Перстень Царя Соломона

Пролог

Всё это происходило… в те времена, когда люди были немного более волками, чем в наши дни.

Впрочем, ненамного.

Виктор Гюго. Человек, который смеется

По природе своей я человек любознательный. Именно это и стало главной причиной всего того, что со мной приключилось. Если бы не мое неуемное любопытство, неужто я отважился бы заварить эдакую кашу?! Ну а потом мне и деваться некуда было — стой да помешивай, чтоб не убежала.

Вообще-то я до сих пор не понимаю, зачем пишу. Ну прочитает кто-нибудь когда-нибудь. Может быть, даже с интересом. Но ведь он же все равно не поверит. Обидно. А с другой стороны… Да ведь если бы я сам все это не пережил, а просто прочитал, то неужели поверил бы автору? Да ни за что и никогда.

Честно говоря, я и сейчас себе не очень-то верю. Иной раз сидишь и гадаешь — было или нет? А может, и впрямь сон, бред, кошмар, наваждение, видения, галлюцинации, фантасмагория? Но тогда получается, что все это продолжается и поныне. До сих пор. По-прежнему. А как же иначе? Вон и доказательства имеются, да еще какие. Пожалуйста, возьми и посмотри. Опять не верится? Тогда потрогай. Снова сомнения берут? Ну тогда я не знаю.

Зато мне точно известно другое — слово надо держать. Раз обещал другу расписать все, что со мной произошло, и не так, как папе с мамой, а по-честному, значит, надо выполнять. У меня много недостатков, и прибавлять к ним еще и необязательность — перебор.

Да и не думал я, когда обещал, что так оно все повернется. Рассчитывал на короткий рассказ, не более. Что-то вроде школьного сочинения на тему «Как я провел лето».

Хо-хо. Да я его так провел, что герои любых телесериалов отдыхают. А уж приключений нахлебался до тошноты, причем разных. До сих пор как вспомню, так вздрогну. Вообще-то их рекомендуют принимать строго дозировано и по возможности только хорошие, но все равно — в меру. Смех и тот может привести к судорогам, если с ним перебрать. А уж такие приключения, как у меня, и вовсе надо взвешивать на аптекарских весах, чтоб по одной сотой миллиграмма за прием, а не как мне — полной ложкой. Да что там ложкой — огромным поварским черпаком.

И еще я взялся писать, чтобы предостеречь всех прочих. Бойтесь, ребята и девчата, этого проклятого места. И если когда-нибудь судьба занесет вас в Старицу — есть такой городок в Тверской области, то вы ни в коем случае не поддавайтесь на соблазнительные уговоры экскурсовода или гида и не ездите в эти клятые пещеры. Лучше побродите по городу. Там тоже есть чем полюбоваться.

А еще лучше, дабы все-таки не прельститься занимательной экскурсией, идите-ка вы на автовокзал, берите билет на ближайший рейс и поезжайте, куда глаза глядят, потому что нет на свете мест более опасных, чем эти пещеры. Бермудский треугольник в сравнении с ними — детский пляж с водой по пояс и желтеньким песочком на лазурном морском фоне. Ей-ей, не лгу.

Но уж, коль отважились туда съездить, то ни в коем разе, пройдя пару сотен метров, не ныряйте в левый ход и не лезьте вы по нему. Все-таки полезли? Любопытство взыграло? Вот и у меня так же. Но не отчаивайтесь. Шансы на спасение все равно имеются. Во-первых, без гида вы можете заблудиться, и это очень хорошо. Тогда вы не попадете туда, куда никому не советую попадать. Сами же блуждания — это сущий пустяк. Страшновато, но не смертельно. Поблукаете, покричите несколько часов, от силы сутки, и все. Вас найдут. Из тех бед, которые вас ждут, эта — наименьшая.

И даже если вы все-таки доберетесь до трехходовой развилки, то и тут все поправимо. Просто не надо лезть дальше. Не стойте возле нее, как сказочный богатырь на распутье возле камня. Бегом обратно! И не задумываясь!

Гид? Что гид? Заманчиво говорит? Те, кто уходил в один из этих ходов, тот, что отмечен мелом, никогда назад не возвращались? Нашли кого слушать. Сволочуга этот гид! И нечего тут стоять развесив уши!

Ах, вас рисуночек интересует. Тот самый, что мелом. И что мне с вами делать, любопытненькие вы мои? Ну посмотрите, посмотрите. Только имейте в виду — это не нарисованный на холсте очаг в каморке у папы Карло. Тут все гораздо серьезнее. Да, крестик. Угу и косая перекладинка имеется. В бугорок воткнут? Ну а как же. Когда могилку насылают, то поначалу над ней всегда холмик образуется.

Чья она? Экие любопытные. Вам как, с фамилией, именем и отчеством? Да легко. Вы мне представьтесь, а я pi повторю. Нет, я не шучу. Вашей она станет, если вы туда полезете, именно вашей. И земля вам пухом. Да ничего я не пугаю, а лишь предупреждаю — вперед ни ногой, только обратно. Полез? Как полез?! Все-таки полез! Ишь ты! Ну совсем как я тогда. Тоже грудь колесом и прямиком в эту черную дыру, в эти Старицкие Бермуды, в этот… Короче, как ни назови — все равно мало.

Нет, придется все же расписать, что со мной стряслось, иначе люди так и будут пропадать там почем зря. Вон их сколько столпилось у входа, и все любопытные, а так, может, хоть чему-то научатся.

Правда, тогда придется писать все по порядку, чтоб всем стало ясно. Поэтому я отступлю чуть назад и поведаю, чего меня вообще занесло в те края, да еще из Новокузнецка — между прочим, не ближний свет.

Глава 1

МАЛЬЧИШНИК

Зовут меня Костей. Ну если полностью, то Константин Юрьевич Россошанский. Можно сказать, потомственный уралец, кемеровчанин, это я уже потом перебрался в Новокузнецк, после того как поступил в металлургический институт, да так там и осел.

Была у меня между этими двумя городами и еще одна станция в жизни. В свое время — я тогда заканчивал восьмой класс — отца послали строить и запускать мясокомбинат в город Ряжск. Есть такой в Рязанской области. Маленький, правда, но чертовски симпатичный. Квартиру ему дали почти сразу — все-таки главный механик мясокомбината, не кот начхал. Следом переехала к нему и мама, причем вместе со мной, уж больно боязно эдакого разгильдяя оставлять одного.

Вот брат мой, Алешка, который в ту пору учился в мединституте, остался. Конечно, он мог бы перевестись в Рязань, но он воспротивился. А так как брательник не мне чета, человек серьезный, его и оставили со спокойной душой.

С новыми одноклассниками мне повезло. Компания подобралась приличная — Костя, тезка из параллельного, Генка Игнатов, Юрка Степин, всех не перечислить. Долго о своей юности рассказывать не буду — все мы в свое время пережили одинаковое, так что вспомните себя, и сразу станет ясно. Скажу только, что у меня впервые все было именно в этом городе — и первые девчонки, и первый, но далеко не последний стакан вина — на водку перешли потом, и первая сигарета… Правда, обходилось без залетов в милицию, то есть меру мы знали. Так что Ряжск для меня до сих пор окутан какой-то розовой дымкой. Наверное, от радужных воспоминаний, не иначе.

Откровенным сорвиголовой я не был, а как-то ухитрялся все успеть — и сделать уроки, и сбегать на танцы, и погулять с девчонкой, а одно время посещал еще и драмкружок, даже поучаствовал в пьесе в роли артиста. До сих пор помню название и автора. «Шаг с крыши» Радия Погодина, во как. Режиссер из Кораблинского драмтеатра, который вел кружок, меня иногда хвалил, говорил, что получается неплохо. Словом, наш пострел везде поспел.

Успевал и книги почитывать. Любовь к ним у меня с детства, начиная с «Маугли». Его мне подарили в первом классе, и я затер книгу, чуть ли не до дыр — настолько полюбилась. До сих пор отдельные куски помню практически наизусть, равно как и «Двенадцать стульев» с «Золотым теленком», и обожаю цитировать. Есть у меня такая слабость.

А еще нравилось читать что-нибудь эдакое про дальние страны, про бравых героев и их захватывающие приключения, о которых мне, обалдую, мечталось, пока я не узнал, что они собой представляют на самом деле. Ну и фильмы любил соответствующие, чтоб романтики вагон и маленькая тележка, если дружба — так такая, за которую жизнь отдать, а любовь — то до гробовой доски. Наивные грезы отрочества, чего вы хотите.

Так незаметно пролетели школьные годы. Оглянуться не успел, как на носу выпускные экзамены. Дальнейший путь мне тоже был ясен. Еще за год до экзаменов я засобирался поступать в летное военное училище, но, как оказалось, не судьба. Вроде бы и стопроцентное зрение, а врачи чего-то откопали. Словом, подался в Голицинское пограничное. Это меня военком соблазнил. Поглядел на меня расстроенного, почесал в затылке и говорит многозначительно: «По глазам вижу, парень, что хотел ты охранять воздушные рубежи нашей родины. Так?» — «Так», — кивнул я. «Ну а раз так, то, чтоб ты сразу с мечтой не расставался, вспомни, что рубежи бывают не только воздушные, но и сухопутные. Есть у меня одно местечко. Честно скажу, для племяша берег, но не срослось с ним. Тебе отдаю. Как брату. Бери».

Я подумал, прикинул, вспомнил знаменитые сериалы «Государственная граница» и прочие — и… согласился. А чего? Романтика. Темная ночь. Крадущиеся нарушители. А тут откуда ни возьмись — Костя со своим верным псом, благо что овчарка у меня уже была. Попались, голубчики! Схватки, погони, перестрелки — не заскучаешь. И я «взял». Однако, поучившись с годик, понял — Федот, да не тот. И вообще, дисциплина и я — это понятия-антонимы. Нет, я понимал, что в армии должно быть единоначалие и прочее, иначе что это за армия, но, как выяснилось, понимал только умом, а вот сердцем…

Особенно меня возмущало, что командир всегда прав, как это написано в шуточном уставе. А если он не прав? Тогда читай пункт первый. Это тоже из шуточного устава. Между прочим, от настоящего он мало чем отличается.

Словом, не закончив даже первого курса, я оттуда с треском вылетел. Или ушел, тут уж как посмотреть. Короче, все произошло по обоюдному согласию — я им такой был не нужен, и мне она, то бишь армия, тоже. Потом пришлось дослуживать, как водится, в обычной части. Тоже не сахар, зато срок заканчивается гораздо быстрее — даже с училищным никакого сравнения.

Затем, отслужив, подался в Сибирский металлургический институт, что у нас в Новокузнецке. В то время была еще советская власть, так что профессия инженера-металлурга считалась и престижной и доходной. Да и учился я легко. У меня вообще знания неплохо откладываются в голове. Общественная нагрузка — а как же без нее — была связана со стенной печатью. Ну знаете, заметочки разные. Они мне тоже удавались.

Дальше — больше. Выяснил я как-то, что, оказывается, за них еще и платят, если возьмут местные газеты. Нет, я это знал и так, но лишь когда получил свой первый гонорар, до конца осознал, что это приработок, а если с умом, то весьма неплохой. Да и приятно было, чего греха таить, увидеть свою фамилию, набранную полужирным шрифтом внизу текста. Гордость какая-то пробивала, особенно поначалу.

Я потому и псевдонимом не пользовался. А зачем? Чай, не Культяпкин какой-то, не Шмаровозов, не Задрипайло, а Россошанский. Звучит — заслушаешься. Сразу Сенкевич на ум приходит, пан Володыевский, Анжей Кмитиц и прочие герои. Хотя откуда она взялась на самом деле — не знаю. Может, оставил пленный поляк, а может, все еще проще и совсем буднично. Скажем, предки были выходцами из города Россошь. Но мне хотелось думать, что поляк. Эдакий славный усатый шляхтич, с огромным гонором, бабник, рубака и вообще милейшей души человек.

Но я опять отвлекся. Словом, засосала меня журналистская стезя. Не сразу после института, но все-таки я ушел в газету окончательно. Взяли меня в штат, и я стал профессиональным писакой.

Вот так весело и протекала моя жизнь, благо что холостяку деньги жене отдавать не надо, а мне самому вполне хватало, пускай и не всегда. Но тут подкатил юбилей — тридцать лет. Призадумался я, как жить дальше, и решил взять пример с брата, который настолько положительный, что аж дух захватывает. Меня, например, посейчас зовут то Костей, то Костюхой, а то и Костылем, а его уже к двадцати пяти годам величали не иначе как Алексеем Юрьевичем. Да и в своей профессии, то есть в медицине, он из первых. И труды научные строчит, что-то там о болезнях глаз, и на кандидатскую нацелился, и в семейном плане тоже как положено у людей — жена, дети. Словом, наш Алексей — всем детям пример, а наш Константин чуть ли не наоборот. Не дело.

Ладно, думаю, с кандидатской и прочим — тут мне не угнаться, да и нет такого звания — кандидат журналюжных наук, разве что филологических, а какой из меня к шутам гороховым филолог. Грамотно написать статью — это одно, а досконально знать все правила русского языка, да еще и самому изобрести что-то эдакое — совсем другое.

Зато что касается жены, то тут, как говорится, дурное дело нехитрое, можно брательника и догнать. Да и с детишками особые проблемы навряд ли возникнут, чай, не мне рожать. Почесал я еще раз в затылке, как Фабинар в «Соломенной шляпке», вспомнил Иринку — последнюю свою пассию, и в точности как этот парижанин решил: «Женюсь — какие могут быть игрушки». И впрямь пора, а то мама с папой всю плешь проели, да и некоторые из моего окружения — как ни удивительно, но мужского — тоже стали намекать, что, мол, пора. Знаете, есть люди, которые чувствуют себя плохо, когда другим хорошо, даже если этот другой — твой друг.

Я до поры до времени такие замечания бодро игнорировал, гордо заявляя, что пить шампанское по-гусарски из туфельки дамы гораздо приятнее, чем из рога, особенно когда он твой собственный. Маму в ответ на ее реплику: «Ох и наломаешь ты дров» ободрял, что зато потом эти самые дрова пригодятся, когда я буду растапливать ими семейный очаг. Но постепенно, хотя и не сразу, меня стали обуревать более лирические мысли, и семейная жизнь виделась не таким уж страшилищем. Да и годы.

Опять же Иринка — девчонка хоть куда. И умненькая, и компанейская, и понимающая, и глядит порою на меня — это я вскользь подмечал, когда она думала, что не вижу, — с надрывной тоской во взоре. Мол, паршивец ты эдакий, мне уж двадцать семь, а ты ж, сволочь такая, все ни мычишь ни телишься.

Нет, любви в истинном значении этого слова у меня к ней не было. Соловьи в душе не распевали, розы в сердце не распускались, да и не сходящей с лица блаженной улыбки олигофрена при виде нее у меня тоже не наблюдалось. Все как-то буднично, что ли. Спокойно с ней было, легко и беспроблемно — это да. Потому еще и нравилась она мне больше остальных. Гораздо больше. Да и в постели хоть и без особых изысков, но вполне устраивала, А что до любви, то я успокаивал себя мыслью, что времена Ромео и прочих давно прошли. Было общение, а стал… чат в Интернете. Были чувства, а стали… Ну что об этом говорить.

Но тут мне в голову стрельнула очередная блажь. Вспомнилось, что у всех порядочных мужиков перед свадьбой бывает мальчишник. Давай-ка и я его себе устрою, только не такой простенький, в виде холостяцкого вечернего загула, плавно переходящего в ночную попойку. Нет уж. Все-таки мне уже почти тридцать, так что нужно нечто посерьезнее. Уж прощаться так прощаться, и в первую очередь игриво помахать ручкой не своей славной молодости, а далекой наивной юности, то бишь съезжу-ка я в Ряжск. Конечно, как сказал поэт, иных уж нет, а те далече, и вообще все разбрелись кто куда, но многих отыскать еще можно. Одни осели в Рязани, другие подались в Москву, причем в изрядном количестве, к тому же в основном все поезда как раз туда и следуют.

Сказано — сделано, и уже спустя пять дней я оказался в столице моей по-прежнему необъятной, хотя и слегка скукожившейся родины. И вот тут-то все началось. Рванул к Генке Игнатову, а он, как сказали соседи, укатил в Чечню, а его жена Татьяна, тоже наша одноклассница, вместе с детьми подалась в Ряжск. Правда, заверили, что со дня на день должен прикатить, давно уже там воюет, но толку — сейчас-то его нет.

Дернулся было по другому адресу, к Мишке Макшанцеву — светоч нашего класса, контрольные по математике успевал за урок решить сразу в двух вариантах, чтоб выручить и вторую половину страждущих, — а он переехал, и новый адрес неизвестен.

Оставался последний, Валерка, но у него был все время занят телефон. Ну, думаю, все равно тебя достану, поскольку служит он в журнале «На боевом посту», а как туда добраться, я знал, но… опоздал. Хорошо хоть, что журнал этот военный, центральное издание внутренних войск страны, так что на входе оставался дежурный солдатик. Он-то мне и подсказал адресок, где проживает этот лоботряс. Оказывается, в Реутове, то есть пилить и пилить.

Только я вернулся обратно к метро, только спустился по эскалатору, подошел к платформе, как вдруг, откуда ни возьмись, из-под нее выныривает мужичок. Оглянулся эдак воровато по сторонам и прыг на платформу.

Я не удержался и уважительно заметил:

— Силен ты, мужик. Я бы ни за что не рискнул.

Он в ответ только палец к губам прижал, мол, помалкивай, парень, шасть в сторону, но на втором шаге резко притормозил, повернулся ко мне и удивленно так тянет:

— Костюха, ты ли это?

— Я, — говорю, — а то кто же еще. — А сам думаю, откуда он меня знает и почему мне самому его лицо так знакомо.

— Не узнал? — говорит. — Андрей я, Голочалов. Ряжск вспомни. Ты перед Ленкой Новолокиной сидел, а я справа, там, где Вовка Куркин с Юркой Степиным.

Тут только меня и осенило, кто он такой. Изменился, конечно, сильно. Похудел еще больше, да и волос на голове поубавилось, а с морщинами на лице как раз наоборот — проявились. По всему видно, что ведет суровую жизнь честного труженика-пролетария в гнусных капиталистических джунглях столицы. Ну а когда выяснилось, что он живет поблизости, то вопрос о Реутове отпал как-то само собой. Чего, спрашивается, переться в такую даль, если сегодня можно как следует посидеть с Андреем, а завтра поутру или в обед домчаться к Валерке на работу. Словом, ввалились мы в его холостяцкую квартиру и приступили к обмыванию встречи.

По ходу выяснилось, чего он делал под платформой. Оказывается, он и спелеолог и диггер. Хобби у человека такое, тем более Москва для диггеров — это все равно что Мекка для мусульман. У тех, куда ни глянь, — сплошные святыни, а у диггеров — подземелья, причем разнообразные, от современных до самых что ни на есть старинных, которые черт знает когда строили.

В заброшенных подвалах и разных коллекторах с теплотрассами много, конечно, не поимеешь. Но стоит добраться до многочисленных убежищ Сухаревки и Хитровки, до потайных ходов из трактиров, как тут уже страсть к исследованию начинает вознаграждать любознательного диггера. Перепадает немного и не часто, но тем не менее на жизнь хватает…

А потом человек незаметно для себя превращается в спелеолога, потому что перед ним то и дело открываются русла давно высохших рек, карстовые полости, неведомые пещеры с глубокими провалами, а они зачастую приводят к старинным подземным ходам и древним каменоломням, которым по четыреста и пятьсот лет, вновь заставляя спелеолога менять свое звание на диггера.

Впрочем, Андрей не зацикливался на одной Москве, успев добраться и до других городов. Про Подмосковье вообще молчу — облазил все, включая вояжи в соседние области. Но он же вдобавок исколесил чуть ли не всю страну. Карелия и Урал, Кавказ и Байкал — куда только не мотался. Воистину страсть — великое дело. Мне даже завидно стало. Так, самую малость. Молодец парень. Насыщенной жизнью живет, не то что некоторые вроде меня.