— Ступай, Павел Васильевич, а то вон промок весь, — продолжал Михалыч.

Перспектива протопать еще с пару сотен шагов под дождем Зверева сейчас вовсе не привлекала. Да и все эти киношки тоже.

— Да черт с ним, с фильмом этим. Пойду поднимусь, погляжу, что там за французские страсти, — сказал Зверев и забежал в подъезд.

Михалыч пожал плечами, зевнул и снова уткнулся в потрепанный журнал.

Глава 2

Хозяйка квартиры, довольно рослая и грузная женщина, очевидно, уже начинала седеть и поэтому подкрашивала волосы хной.

Она открыла дверь, взглянула на Зверева, стоявшего на пороге, и проворчала:

— А вам чего?

— Я с ними, — ответил гость и одарил женщину улыбкой, которая никакого впечатления на нее не произвела.

Поэтому Павел Васильевич предъявил удостоверение и представился:

— Капитан Зверев.

— Ну вот, еще одного принесло! Натоптали мне тут, все вверх дном перевернули. Черт бы подрал эту картину и все, что с ней связано, — едко процедила женщина и махнула рукой, но в дом очередного посетителя все-таки пустила.

— А вас, простите?..

— Сычева Зинаида Павловна! — гулко произнесла пожилая хозяйка квартиры.

Зверев втянул живот и, не снимая обуви, проскользнул через коридор, едва ли не половину которого занимала эта особа, стоявшая в проеме.

Проходя мимо кухни, капитан увидел там эксперта Леонида Валерьевича Мокришина, копавшегося с лупой у окошка. Тот был так увлечен работой, что даже не заметил, как в доме появился Зверев.

На кухонном столе Зверев увидел почти пустую молочную бутылку без крышки. На полу у серванта зеленела рассада в горшках. Тут же у серванта стояла миска с молоком.

Квартира Сычевых была довольно просторной, всюду царил порядок. На стенках и подоконниках красовались кашпо с цветами.

Войдя в комнату, Павел Васильевич увидел молодого оперативника Александра Горохова, которого в отделе обычно звали просто Шурой. Тот сидел за столом и писал протокол. Костин беседовал с хозяином.

Сычев оказался невысоким старикашкой лет шестидесяти пяти с седенькой бородкой и огромной залысиной. В прошлом врач, а ныне самый обычный пенсионер, Андрей Николаевич сидел на табурете в углу и щурился, глядел через очки то на милиционеров, прибывших в квартиру, то на жену, вставшую в проходе.

К появлению на месте происшествия Зверева сотрудники следственно-оперативной группы отнеслись довольно спокойно. Все, кроме Костина.

Увидев на месте происшествия своего непосредственного начальника, Вениамин Петрович тут же нахмурил брови. Потом он буркнул что-то типа «здрасте», пожал Звереву руку и уселся на диван.

«Опять будет говорить, что я ему работать не даю. Ну и ладно, пусть себе дуется», — подумал капитан, усмехнулся и тут же взял дело в свои руки.

— Так, значит, как только вы вернулись с дачи, то сразу же обнаружили, что в вашей квартире побывали воры? — насел на хозяина Зверев.

— Что вы, какое там сразу? — заявил Сычев и замахал руками. — Поначалу мы ничего такого и не подумали. Дверь же была заперта. Я открыл ее своим ключом, мы вошли, и Зиночка тут же побежала кормить Манюню.

— Манюня, это ваша кошка?

— Вы только представьте себе, этот живодер забыл налить Манюне молока! — весьма эмоционально встряла в беседу Зинаида Павловна.

Манюня услышала свое имя, коротко фыркнула и повернула голову. Зинаида Павловна тут же метнулась к кошке, взяла ее на руки и принялась чесать за ухом. Манюня чихнула, легонько встряхнулась и даже не подумала замурлыкать.

— Зиночка, не драматизируй, — начал оправдываться Сычев. — Ничего такого страшного с ней не случилось.

— Как это не случилось? Сегодня она даже есть не стала! Обиделась моя девочка. — Зинаида Павловна снова принялась гладить Манюню, та жалобно мяукнула. — Расстроилась моя красавица! — не унималась грузная хозяйка квартиры.

— Зина, перестань! Ты сейчас снова будешь вся в шерсти! Линяет она у нас, — пояснил Сычев Звереву.

— Как он мог? Как посмел не покормить мою девочку? Живодер, бессердечный человек! Вы только подумайте, она у нас целых два дня просидела голодная. Это уже не впервые приключается. — Женщина наконец-то опустила кошку на пол. — В прошлый раз, когда мой муженек забыл налить Манюне молока, она орала так, что даже соседи жаловались.

— Кто у нас работает по соседям? — тут же поинтересовался Зверев.

— Евсеев, — ответил Шура Горохов.

— Узнай у него, слышал ли кто, как кошка кричала.

Шура тут же бросился выполнять приказ.

— Итак, давайте уточним детали, — невозмутимо продолжил Зверев. — Значит, в пятницу вечером вы уехали на дачу, забыв налить кошке молока. А сегодня ваша кошка даже не притронулась к еде, так?

— Получается, что так, — ответил Сычев.

— На столе я видел бутылку из-под молока. Она почти пустая.

— Вот именно! — заявила Зинаида Павловна и строго посмотрела на мужа. — Ты даже бутылку с молоком со стола не убрал, бросил ее откупоренную.

— Ничего подобного! — решительно возразил Сычев. — Бутылка на подоконнике стояла, там я ее и оставил. Она была полная.

— Совсем уже? — Зинаида Павловна повертела пальцем у виска. — Когда я пришла, бутылка стояла на столе и была уже почти пустая.

— Говорю же, я ее не открывал. Постойте!.. — Сычев замер и вопросительно посмотрел на Зверева. — Это что же получается?

Зверев выждал паузу, дождался Горохова, который с порога заявил:

— Никто из соседей кошачьих криков не слышал.

— Я так и подумал. Раз кошка не орала все выходные и не стала есть, когда хозяева вернулись с дачи, вывод напрашивается сам собой. Манюню накормил наш воришка, — проговорил Зверев. — Итак, давайте продолжим. Значит, вы пришли домой, попытались накормить кошку и что потом? Когда вы обнаружили пропажу картины?

— Сначала я обнаружила пропажу чулок! — воскликнула Зинаида Павловна.

— Каких еще чулок?

— Каких-каких? Самых обыкновенных. — Женщина подошла к комоду и указала рукой на полку. — Вот здесь лежали совершенно новые чулки. Американские, в упаковке!

— Вы носите чулки? — осведомился Зверев.

Зинаида Павловна фыркнула и проговорила:

— Вот еще! Для кого мне рядиться? Чулки для нашей внучки Танечки. У девочки скоро день рождения, вот я их и купила ей в подарок на барахолке. Добротные чулки, говорю же, американские!

— Зиночка, перестань! — запротестовал Сычев. — Кто станет красть твои чулки? Ты скорее всего положила их куда-нибудь и забыла. Уверен, что мы их непременно найдем.

— Ты меня совсем за дуру держишь? Я совершенно точно помню, что положила упаковку сюда, на полку.

Зверев подошел к комоду и мизинцем приподнял крышку шкатулки, стоявшей на полке. Внутри лежали какие-то украшения.

— Здесь есть что-то ценное? — поинтересовался капитан.

— Разумеется! — ответила Зинаида Павловна. — Золотая цепочка, гранатовый кулон, запонки.

— И что, ничего не пропало? Вы проверяли?

Сычев уверенно закивал и сказал:

— Все на месте! Пропала только картина.

— И чулки! — добавила Зинаида Павловна.

Зверев посмотрел на Костина. Тот уже перестал дуться и с профессиональным рвением следил за тем, как проходит опрос потерпевшей стороны.

— Ну что ж, а теперь давайте насчет картины, — продолжал Зверев. — Что на ней изображено? Известно ли вам, какова ее рыночная стоимость?

— Пропажу картины мы обнаружили примерно через полчаса после того, как вошли в дом. Она висела вот здесь, — проговорил Сычев и указал на гвоздь, одиноко торчащий в стене напротив окна. — Воры вырезали ее из рамки чем-то острым, а ту не тронули.

— Рамку Мокришин уже изъял для проведения экспертизы, — сказал Костин, молчавший до этого момента, и осведомился: — Будешь смотреть?

— Потом! — отмахнулся Зверев.

Сычев тем временем продолжал:

— Картина очень дорогая. Видимо, вор об этом знал и пришел сюда именно за ней.

— Мне сказали, что ее написал какой-то Шапиро, вроде бы француз. Это так? Он действительно знаменит?

Сычев булькнул гортанным смешком:

— Даниэль Шапиро! Да, он действительно знаменит, а вот насчет француза… — Хозяин квартиры рассмеялся едким старческим смешком.

— Он такой же француз, как я царица Савская! — заявила Зинаида Павловна.

— Я сейчас уже точно не помню, когда оно было. Году эдак в двадцать седьмом, когда я еще работал здесь, в Пскове, заведующим неврологического отделения межрайонной больницы, у меня лечился некий Даня Шапировский, наш, местный, из многодетной еврейской семьи. В то время он был всего лишь бедным, никому не известным художником.

— Шарлатаном он был! Видели бы вы его мазню! — в очередной раз вмешалась в разговор Зинаида Павловна.

— Полное имя моего больного — Шапировский Даниил Маркович! Он лечился от тяжелого приступа мигрени и при выписке подарил мне одно из своих полотен.

— Ну ты и ляпнул! Полотен! Говорю же, самая настоящая мазня: кубики, ромбики, пирамидки, одним словом, груда каких-то незамысловатых фигурок, а в самом центре — отрезанное человеческое ухо!

Сычев вздохнул и тихо продолжил:

— Спустя год после выписки этот самый Шапировский сбежал из страны и уехал во Францию. Там он как-то умудрился организовать выставку своих картин и, вы только представьте себе, получил всемирное признание. Тогда-то этот художник и стал Даниэлем Шапиро.