Михаил перебрался на траву, вытер испачканный ботинок и заспешил за Славиным — тот махал рукой, призывая в лес. До озера было метров семьдесят. Тропу торили явно не сегодня.
Вереница людей вышла к воде. Местечко было живописным — в Москве такого не найти. Гроза ушла за горизонт, в воздухе царило удивительное спокойствие. По зеркальной глади плавали утки, их не пугало присутствие людей. Застыли деревья, камыши. Пейзаж дополняла лодка, вытащенная на берег, а рядом с лодкой — тело.
Оно лежало на боку. Вокруг трупа возились люди, негромко переговаривались.
— Что, Петрович, не приняли в пенсионеры? — хихикал кто-то.
— А тебе какая забота? Поработаю еще, потреплю ваши нервы, — ворчал пожилой мужчина с седым «ежиком», видимо, эксперт-криминалист.
Двое носили форму, остальные были в штатском. Несколько человек курили в стороне. Появление незнакомцев восприняли неоднозначно. Поднялся мужчина, сидевший на камне. Он был невысокий, полноватый, сильно обрюзгший. Носил брезентовую куртку, болотные сапоги с подвернутыми голенищами. Он только что отпил из фляжки, завинтил крышку, сунул в карман и вразвалку подошел к приехавшим. Исподлобья смотрели колючие глаза.
— А вы еще кто такие? Посторонних попрошу удалиться. — У него был неприятный скрипучий голос.
Присутствующие тоже повернулись, посмотрели без радушия.
Михаил вынул удостоверение, показал собравшимся. Мужчина раздраженно поморщился:
— Аа, Москва…
— Она, родимая. — Кольцов убрал документ. — Так надо, долго объяснять. Полагаю, вы — Гурской Дмитрий Васильевич?
— Гурской, — проворчал мужчина, поколебался и протянул руку.
Пожимать не хотелось, но Михаил пожал. От заместителя начальника УВД исходил запашок дорогого алкоголя. Чуть не вырвалось: «Горе заливаем, товарищ подполковник?» Гурского не смущало, что обратно придется ехать за рулем, причем долго.
Михаил сдержался. Это как красному казаку запрещать ездить пьяным на лошади. Начинать командировку с конфликта не хотелось.
— Что случилось, Дмитрий Васильевич?
— Не видите, человек умер, — проворчал подполковник. — Свояк мой… — Он отвернулся, глухо выругался. — Запольский Владимир Кириллович, работает… работал в проектном институте… Вот дьявол, беда-то какая… — Гурской смотрел в пространство со злостью. Он был расстроен и выбит из колеи. Алкоголь не врачевал, наоборот, только ухудшал состояние.
— Сочувствую, Дмитрий Васильевич. Родственникам сообщили? У вас же телефон в машине.
— Я сам родственник, — огрызнулся Гурской и скрипнул зубами. — Нет, не сообщил. Страшно, майор, не знаю, как это сделать. Вот сижу, коньяк глушу, с духом никак не соберусь…
— Придется, Дмитрий Васильевич. Мы с вами позднее поговорим, хорошо?
Видя, что ничего не происходит, оперативники возобновили работу. Прибывшие разделились. Москвин отправился к воде, стал с любопытством разглядывать садок, лежащий на дне водоема. Емкость сплющилась, но рыба еще шевелилась. В метре торчала одинокая рогатина, вдавленная в ил.
Славин покосился на выброшенный рюкзак, заглянул в лодку. На дне лежало весло, бамбуковая удочка. Там же скопилась вода — возможно, дождевая. Один из оперов (видимо, рыбак-любитель) сидел на корточках рядом со спиннингом, непригодным к применению. Катушку опутывала «борода» из лески.
Кольцов приблизился к трупу. Сидящий на корточках криминалист поднял голову.
— Комитет государственной безопасности. Все в порядке, товарищи, продолжайте, мы не мешаем.
Пожилой криминалист неопределенно крякнул. Остальные переглянулись. Легко сказать «не мешаем» — уже помешали!
Тело лежало на боку с подогнутыми ногами. Это был жилистый мужчина лет сорока пяти или больше. Глаза были полуоткрыты — видимо, смерть наступила мгновенно. При таком ударе — ничего удивительного. Левая височная кость была раскроена, кровь впиталась в землю, частично смылась дождем — визуально ее было немного. Уключина лодки — стальной наплыв с отверстием — тоже испачкалась. Дождь отчасти смыл следы, но вокруг отверстия осталась желтоватая налипшая субстанция. Смотреть на нее было неприятно.
В горле предательски запершило. Михаил с усилием отвел глаза. Странное дело: весло было извлечено из уключины, лежало вместе с удочкой на дне лодки.
— Других повреждений на теле не вижу, — заключил эксперт, вставая на ноги. — Смерть наступила от удара об уключину, тут и к бабке не ходи.
— Ну, спасибо, Петрович, а то мы тупые, — проворчал приземистый малый в куртке из искусственной кожи.
— Следов, полагаю, нет, — предположил Кольцов.
— Да откуда, — отмахнулся эксперт. — Бедолага скончался еще до грозы. Хлынуло со страшной силой — если что и было, в кашу превратилось. Бесполезно искать.
— Сами-то как считаете — несчастный случай?
— А это, товарищ, не мое дело, — усмехнулся криминалист, — пусть другие считают и версии строят, а наше дело — трупы осматривать, вскрытия проводить да заключения писать.
— Ясный перец — несчастный случай, — сказал малый в кожзаме. — Камень в землю врос, видите? Ковырялся, видать, в своем барахле, на камне поскользнулся, пытался устоять — и со всего маха виском об уключину. Бывает, не повезло.
— Так метко — прямо об уключину? — засомневался Кольцов.
Оперативники насупились. Они не роптали, но присутствие «посторонних» на месте происшествия их заметно напрягало.
— Так, все понятно, — грузно подошел Гурской. — Убийства не было, еще чего не хватало. Владимир Кириллович погиб по случайности — давайте честно признаем. Операм и криминалистам можно было не приезжать — моя ошибка. Мы же не собираемся выстраивать надуманные версии? Пусть приезжают медики, забирают тело. И ради бога, укройте потерпевшего, что он тут лежит… — Гурской передернул плечами, неласково покосился на Кольцова и побрел к насиженному камню.
Опера продолжали работать. Один из них пристроился на корточки, заполнял протокол.
Михаил отошел, вынул початую пачку «Стюардессы». Сбоку приблизился Москвин, щелкнул зажигалкой.
— Обидно, товарищ майор, — сотрудник понизил голос. — Налог на яйца есть, а на идиотов — нет. Вам тоже кажется, что этих деятелей пора увольнять за несоответствие занимаемой должности?
Майор усмехнулся. «Налог на яйца», как прозвали в народе налог за бездетность, был не лучшим достижением советского строя. От него страдала добрая половина населения. Брали немало — шесть процентов. Поступления в бюджет были колоссальные, но вряд ли это утешало простых граждан. Налог взымали со всех бездетных мужчин от восемнадцати до шестидесяти, в том числе, с женатых, если у них отсутствовали дети. Женщин это тоже касалось — за исключением замужних. Бездетные женатики возмущались такой дискриминацией.
— Посмотрим, — пробормотал Кольцов, — пока трудно сказать что-то определенное. Но в случайности мы не верим — это точно…
Внимание привлек один оперативник, сравнительно молодой, задумчивый. Он подошел к воде, уперся взглядом в садок. Потом не побоялся замочить ноги, поднял за ручку рыболовный атрибут. Рыба еще подавала признаки жизни, ворочалась.
— Хороший улов, — оскалился эксперт Петрович. — Вот достанете меня, уйду на пенсию — каждый день буду такие приносить. Демаков, ты бы выпустил рыбку, пусть живет. Кому она теперь нужна?
— Сдохла, почитай, уже не оклемается, — проворчал оперативник, опуская садок обратно в воду. Задумчиво посмотрел на торчащую из озера рогатину. — Имею неприятные известия, товарищи. Судя по всему, это убийство.
— Чего? — поднял голову сидящий на камне Гурской.
— Мне жаль, товарищ подполковник, — вздохнул опер, — если позволите, расскажу.
— Да иди ты, — досадливо крякнул коллега.
— Демаков, тебе больше всех надо? — вскинулся малый в кожзаменителе.
— Ладно, дело хозяйское, — пожал плечами оперативник. — Пусть будет несчастный случай. Вас это устраивает, товарищ? — обернулся он к Кольцову.
— Слушаю, — насторожился Михаил. — Есть мысли?
— Здесь все началось. — Демаков ткнул подбородком себе под ноги. — Жалко, коллеги, что не видите очевидного. Потерпевший рыбачил на лодке, клевало хорошо. Мог бы и дальше сидеть, но испугался тучи. Понял, что скоро хлынет, решил переждать на берегу. Доплыл, вытащил лодку на берег. Рыбу в садке решил сунуть в воду, для этого воткнул рогатину. В этот момент его и ударили по голове…
— С какого перепуга? — фыркнул Гурской. — Фантазер ты, Демаков.
— Не били его по голове, — возразил Петрович. — Осталась бы шишка или еще что. Единственное повреждение черепа — в районе виска.
— Садок до рогатины он так и не донес, — невозмутимо продолжал Демаков. — Садок лежал в воде. Стряхнуть его ветром не могло — ручка проволочная, концы рогатины длинные. Товарищ подполковник, вы бы так поступили? Хотел повесить, но не успел, отвлекли. По голове дали глушарем — все присутствующие знают, что это такое. Мешочек с песком — оглушишь с гарантией, если хорошо треснешь. Следов на черепе не остается. Уголовники такое практикуют — как бывалые, так и начинающие.
— Урка, значит, работал? — насупился криминалист.
— Или тот, кто знает их повадки. Штука небольшая, помещается в кармане плаща. Оглушенного гражданина оттащили к лодке. Убийца развит физически — если, конечно, был один. Следы волочения смыл дождь — даже не ищите. Взял его за шиворот и треснул виском об уключину, после чего пристроил рядом с лодкой — дескать, поскользнулся, разбил голову. Весло снято и лежит в лодке. Почему? Второе на месте — в правой уключине. А потому, что бить по металлу эффективнее, чем по дереву. Достаточно одного удара, если умеючи. Невозможно так упасть, поскользнувшись. Он бы лбом треснулся, а не виском. Да и сила, с которой его приложили, — это с неба надо упасть, а не с высоты собственного роста…