— Увы, не все зависит от меня. — Урядов пожал плечами. — Какой вызов поступил, с тем и работаю.

— Так что на этот раз? — Самохин отбросил шутки в сторону и вошел в прихожую.

— Сам посмотри, — Урядов посторонился, пропуская Алексея вперед.

— Ничего себе! Давненько я с таким не сталкивался, — протянул Самохин. — Ты видел эти кровоподтеки? Похоже, ее пытали.

— Вижу, Леша, и радости это не вызывает.

— Проклятье, а я, как нарочно, один. В отделе черт знает что творится, людей не хватает, судмедэксперта из соседнего района вызвали, но он только через час сможет подъехать. Да кому я это говорю, ты сам за следака сколько уже пашешь.

— Все это лирика, Алексей, а нам работать надо.

Урядов не стал вступать в бессмысленный разговор об отсутствии сотрудников в родном отделе. С некоторых пор работать в Москворецкий РОВД люди не слишком-то рвались. Слава о «странностях» полковника Платонова расходилась все дальше: люди из-под его начала старались перевестись в другие отделы, а те, кто приходили вновь, надолго не задерживались. Нехватка кадров ощущалась во всех структурных подразделениях, но особо чувствовалась в убойном отделе. Самохин понял, что поднял тему не вовремя, и, чтобы избавиться от неловкости, поспешил заняться своими прямыми обязанностями.

— Мать честная! На ней места живого нет. — Самохин подошел вплотную к жертве. — Кому в голову могло прийти пытать женщину? И зачем? Ради наслаждения? Только этого нам не хватало!

— Чего «этого»? — с опаской переспросил Урядов, догадываясь, что услышит в ответ.

— Психа-одиночки вроде Мосгаза, — Самохин понизил голос, словно опасался, что произнесенное вслух станет от этого реальностью.

Убийца по кличке Мосгаз был известен не только в оперативных кругах, о нем знала вся страна. Всего десять лет назад Москву потрясла серия кровавых убийств. Преступник, представляясь работником Мосгаза, свободно проникал в квартиры будущих жертв, оценивал обстановку и убивал хозяев. Несмотря на то что свою преступную деятельность он вел меньше месяца, следствие доказало его причастность к пяти убийствам. Среди жертв были дети, а поимкой преступника занималась вся Москва. В Управлении охраны общественного порядка Мосгорисполкома был создан оперативный штаб по поимке преступника. Дело под свой личный контроль взял министр охраны общественного порядка Вадим Тикунов. Доклад о проделанной работе от него ждал первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев. Тогда все закончилось быстро, хоть и нельзя сказать, что хорошо. Расстрел, к которому приговорили убийцу, не вернул к жизни его жертв.

— Притормози коней, Самохин, ты еще даже не начал осмотр, — Урядов, которого перспектива получить на руки нового серийного убийцу совсем не вдохновляла, предостерегающе повысил голос. — Сам знаешь, как быстро по городу слухи разносятся. Учти, хоть кому-то подобные предположения выскажешь, и можешь на своей работе ставить крест!

— Ты чего, капитан? Я ведь только с тобой поделился, — пошел на попятный Самохин. — Не собираюсь я никому ничего говорить. И потом, ты прав, я еще ничего не осмотрел.

— Так-то лучше. Давай за работу, Леха.

Урядов прислонился спиной к стене, приготовившись наблюдать за работой криминалиста. О словах Самохина он старался не думать, но навязчивые мысли невольно возвращались. «Слишком рано делать хоть какие-то выводы, — уговаривал себя Урядов. — Мы ничего не знаем о жертве: одинока ли она или в доме помимо нее проживает куча родственников? Богата ли или бедна как церковная мышь. Покладистый ли у нее характер или настолько вздорный, что в подозреваемые можно записывать каждого второго из тех, кто с ней знаком? Нет, выводы делать преждевременно. Нужно дождаться хотя бы результатов поквартирного обхода». Урядов взглянул на часы: с момента, как ушел Деев, прошло не больше получаса.

— Послушай, Леха, я ведь тебе здесь не особо нужен? — обратился Урядов к криминалисту.

— Хочешь отлучиться?

— Саня пошел по соседям, — объяснил Урядов. — Думаю, помощь ему не помешает. Я все равно здесь без дела стою, а так и пользы больше, и время быстрее пройдет.

— Валяй, здесь работы часа на три, не меньше.

— Ну все, я пошел.

Урядов вышел из квартиры. Пару минут стоял, прислушиваясь к звукам, пытаясь определить, далеко ли ушел Деев. В подъезде стояла тишина, поэтому Урядов начал подниматься на верхний этаж, рассудив, что к соседям напротив Деев пойдет в первую очередь, а после них спустится на первый этаж, ведь мимо них мог пройти убийца, да и слышать они могли куда больше соседей с четвертого этажа. И все же опросить следовало всех, поэтому Урядов добрался до четвертого этажа и остановился на лестничной площадке с четырьмя дверьми. Урядов позвонил в ту квартиру, что была в одном ряду с квартирой пострадавшей. Дверь открыли после третьего звонка. На пороге появился довольно крепкий старик в поношенном хлопчатобумажном трико с вытянутыми коленями и полосатой майке-тельняшке.

— Чего трезвонишь? — раздраженно выдал он. — Здесь люди отдыхать пытаются.

— Оперуполномоченный капитан Урядов, — раскрыв удостоверение, произнес милиционер. — Представьтесь, пожалуйста.

— Ясно! Поспал Николай Трофимыч, — старик раздраженно фыркнул. — Придешь со смены, мечтая о тишине и покое, а тебе и дома спокойно полежать не дадут. Ладно, все равно не отвяжетесь. Оболкин я, Николай Трофимыч. Дальше что?

— Давно здесь живете, Николай Трофимович? Соседей своих хорошо знаете?

— В чем дело? Гурьевы опять дебоширят? — в глазах старика появилась заинтересованность. — Вот ведь пройдохи, и где только деньги берут, чтобы гульбарии устраивать! Нигде толком не работают, а поди ж ты, на бутылочку всегда найдут. Мать их два года назад померла, так они чуть не каждую неделю разборки устраивают.

— Гурьевы это кто? — уточнил Урядов. — В какой квартире живут?

— Гурьевы-то? В двадцать седьмой, на третьем этаже. Отец и два сына. Сыновья оба неженатые, холостякуют, хотя Лешке уж под сорок, а он у них младший. Глава семьи, если можно так назвать этого недотепу, Степан Гурьев, работал в депо на железной дороге. То ли путейцем, то ли смотрителем, а как супруга слегла, так с работы ушел, чтобы за ней ухаживать. Только все равно не уберег он ее. Сгорела как свечка. Степан с того времени вроде как немного не в себе, а его сынки непутевые этим пользуются. Пропивают отцову пенсию, и его спаивают.

— А в двадцать первой кто проживает?

— Тю! Эта-то вам зачем? Там всегда тихо, как в могиле, если не считать «особых дней», когда Машка к спектаклям чересчур рьяно готовится. У них же дополнительная шумоизоляция по всей квартире, это еще покойный Николаша позаботился. Хороший был человек, понимающий. Как дочке блажь в голову пришла актрисочкой стать, так он сразу всю квартиру укатал, чтобы от соседей стыд не терпеть.

— Машка — это хозяйка квартиры? — мягко перебил Урядов.

— Ну да. Сейчас-то она Марианна, а я ее еще Машкой знал.

— Марианна, а фамилия?

— Полянская. С фамилией ей повезло, менять не пришлось, а вот имечко подкачало. Но как, скажите на милость, они ее еще назвать могли, если отец Николай, а мать и вовсе Глафира? Кем ей быть, если не Машкой?

— Марианна Полянская? — Урядов не сдержал возглас удивления. Даже он, человек, далекий от искусства, был наслышан о талантливой актрисе молодого театра имени Пушкина на Тверском бульваре. — Хотите сказать, в вашем доме живет актриса Марианна Полянская?

— А что в этом особенного? Ее родители здесь жили, вот и она живет. Где родился, так сказать, там и сгодился.

— Просто обычно актеры ее уровня имеют жилье ближе к центру, к месту работы, а не…

— А не в такой дыре, как наша Серпуховская улица, это вы имели в виду? — старик прищурился, ожидая ответа.

— Нет, я хотел сказать, что от театра жилье слишком далеко. Это неудобно для актера, посвятившего себя театру, — Урядов уже пришел в себя от удивления и вновь перешел на официальный тон. — Я сам живу в этом районе и не считаю его дырой… А теперь вернемся к Полянской. С кем живет актриса? Муж, дети?

— Откуда! — старик махнул рукой, подчеркивая беспочвенность предположений капитана. — Разве у актеров бывают семьи? Они же и не свою вовсе жизнь проживают, а своих воображаемых героев. Обрядятся в чужую личину — и живут то в веке другом, то в стране, то возраст сменят, то происхождение. Одна Машка живет, как мужа своего непутевого выгнала, так одна и живет.

— Значит, муж у нее все-таки был? — уточнил Урядов.

— Был да сплыл. Загулял с бабешкой помоложе Машки, а она прознала и пинком под зад своего художника.

— Фамилию художника не помните?

— Фамилью-то? Не помню. Имя смешное, потому и запомнил, а фамилью — нет.

— И что за смешное имя?

— Веня, — усмехнувшись, произнес старик. — Веньямин, если полное. И кто, скажите на милость, называет своих детей кошачьими именами? Веня!

— Вы сказали, он художник, — не обращая внимания на комментарии старика, гнул свою линию Урядов. — Вольный или в организации работает?

— Раньше в театре служил, — охотно делился информацией старик, совсем позабыв о том, что собирался отдохнуть. — Там они с Машкой и схлестнулись. А как поженились, так он из театра ушел. Сказал, что будет «творить искусство», а на самом деле просто лоботрясничал. Машка его содержала, а он ей за доброту вон какой монетой отплатил.