— Так не кричала же, — встрепенулся Москвин.

— Вадик, — рассердился Кольцов, — то, что она не кричала, известно лишь со слов Никитина. Еще как кричала. Но кто услышит? Художник с горничной? Между ними — глухой забор и живая изгородь. Может, слышали, но значения не придали. Или испугались. Обязательно кричала, иначе муж бы в доме не среагировал. Задушил, столкнул тело в воду, бросился в дом. Как узнал, что спальня внизу? Думаю, Борис Михайлович помог. «Дорогая, у тебя все в порядке? Я слышал крик…» Примерно так. Ворвался, а тот уже к порогу подходил — вечер в хату, далее без объяснений… Телевизор и свет у бассейна выключать не стал. Покинул территорию, перелез через забор. К машине не пошел — не дурак же. Знал, что будет кинолог. Блуждал по посадкам, прошел по мелкой речушке, мог переобуться…

— Сменку взял? — встрепенулся Москвин. — Как в школе?

— Повторяю: это не дурак. Хотя и не глыба ума. Поплутал, вернулся к машине и сидел с чувством выполненного долга. Всю ночь просидел. Ближе к утру решил действовать. Спасибо ему скажите, что в два ночи не поднял, дал поспать. Ну, что вы смотрите на меня, как на сумасшедшего? — рассердился Михаил. — Да, может, и так. Но версия нуждается в проверке. Если я прав, то наши дела плохи, и щупальца врага забрались даже в комитет. О моих подозрениях — никому, даже полковнику Рылееву. Дай бог ошибиться. В машину, друзья мои. Будем выяснять, что за фрукт этот Никитин…

После обеда стала появляться информация. Хороший знакомый в 7-м управлении, выслушав просьбу, осторожно поинтересовался: все ли у майора Кольцова дома? Начал мяться, но в итоге согласился помочь, не поднимая шума.

Олегу Петровичу Никитину было 34 года. Время подрасти до капитана, получить нормальную должность, а не зябнуть в «наружке». Родом из Тамбова, рано остался без отца, угодившего под «дело врачей». Евреев в родне держали, но кого это сильно беспокоило? Мама тоже была медиком, выжила, осталась на свободе. Та репрессивная кампания на ХХ съезде была официально признана ошибочной и даже преступной. Поэтому детей потерпевших в правах не ограничивали.

К медицине Олег Петрович не был расположен, отправился в школу КГБ. Серьезных взысканий за годы службы не получил, серьезных поощрений тоже. Добросовестно тащил свой воз, и все его устраивало. Младший брат по стопам старшего тоже окончил школу КГБ, служил в спецподразделении, сложил голову в Кандагаре в 80-м году, когда в прыгающий по ухабам «УАЗ» попала граната.

Гибель близкого родственника Олега Петровича опечалила, но не подкосила. Он продолжал выполнять свою работу. Мама состарилась, тяжело болела. На личном фронте ничего хорошего — супруга ушла к более удачливому прокурорскому работнику, ребенка взяла с собой. А от алиментов Олега Петровича никто не освобождал. Так что финансовое положение было так себе. Похаживал к некой женщине, проживающей в соседнем квартале, но на оформление отношений не отважился. Проживал один, дважды в неделю навещал мать, привозил ей лекарства, продукты. То есть имел возможность заниматься чем угодно и ни перед кем не отчитываться.

Последний свод данных все расставил по местам. Смена была не его, на суточное дежурство Никитину предстояло заступать только завтра. Но он написал заявление: хочет отработать сейчас, чтобы пораньше уйти в отпуск. Начальство, как правило, шло навстречу работникам.

Михаил осторожно, стараясь не спугнуть удачу, повесил трубку, погрузился в размышления. Бормотало радио на стене. «Радионяня, радионяня, есть такая передача…» Артисты Лившиц и Ливенбук в шутливой форме наставляли подрастающее поколение. Ну что ж, мы рады вас приветствовать, товарищи ребята…

Заглянул Москвин, вошел после разрешающего кивка. За ним бесшумно просочились остальные — поняли, что происходит что-то важное.

Кольцов описал создавшуюся ситуацию. Офицеры поежились.

— Ну что, ребята-трулялята, не много ли удивительных совпадений? — задал риторический вопрос Михаил. — Не пора ли побеседовать с товарищем Никитиным? Заметьте, я пока его ни в чем не обвиняю. Но беседа назрела.

— Похоже, вы правы, товарищ майор, — глухо сказал Швец. — Но мы не можем просто так задержать нашего коллегу и устроить ему допрос. Поставьте в известность полковника Рылеева и получите санкцию. А он пусть извещает руководство Никитина.

— Вообще-то можем, — возразил Кольцов. — Все зависит от выбранной тактики. Беседовать с коллегами на нейтральной почве уставы не запрещают. Но ты прав, самоуправство не пройдет. Всем оставаться на местах, скоро поедем…

— Кольцов, ты спятил? — голос полковника в телефонной трубке вибрировал и глох. — Только в твою воспаленную голову могла прийти такая дичь… Это же наш человек, порядочный работник…

— Вот поэтому, Валерий Леонидович, такие люди и работают на врага годами — никто не верит, что они могут предать. Они же наши! И все так считают, не только вы. А вспомните Олега Пеньковского, некоего офицера КГБ Владислава Ветрова…

— Так, отставить! — рассердился Рылеев. — Ты что себе позволяешь?

— Вы плохо слушаете, товарищ полковник. Позвольте, я еще раз опишу имеющиеся факты. Они не являются неопровержимыми уликами, но вызывают живой интерес.

Он снова говорил — понятным, незамысловатым языком.

— Разве доводы не разумные, товарищ полковник?

— Разумный довод еще не аргумент, — огрызнулся Рылеев. — Хорошо, я согласен: все это выглядит подозрительно. Нужно проверить. Но никаких захватов в людных местах. Просто разговор, и только не на Лубянке. Уверен, недоразумение разрешится. Представь, с каким дерьмом меня смешают, если возьмешь не того. Ночью — конфуз с Лавровскими, днем — с Никитиным. Что будет завтра? А я тебе скажу — оргвыводы. Так что выберите для беседы подходящее место, по окончании разговора не забудьте извиниться… Где сейчас Никитин?

— Надеюсь, дома, товарищ полковник. Отсыпается после суточной смены.

— Вот дома с ним и разберитесь. И не звони мне больше. — Голос Рылеева зазвенел от злости. — Вернее, звони, но только с хорошими новостями. Все. — Взбешенное начальство швырнуло трубку.

Старший лейтенант Никитин проживал на Череповецкой улице в северной части Москвы. Панельные девятиэтажки (так называемые брежневки — в противовес хрущевкам) стояли кучно, кое-где даже соприкасались. Рабочий день еще не кончился — праздно шатающихся граждан было немного. Никитин обитал в двухкомнатной квартире на восьмом этаже.

Под домом не светились — Никитин мог уже проснуться и стоять у окна с чашечкой кофе, наслаждаясь тишиной и глупостью коллег. Прошли по бетонной дорожке, проникли в подъезд. Вадик Москвин двинулся дальше, получив приказ обогнуть здание и взять под наблюдение заднюю сторону. Вишневский отправился пешком, Швец и Кольцов поднялись на лифте. Встретились на седьмом этаже. Григорий запыхался, смотрел на товарищей с нелюбовью, но гордо помалкивал.

Михаил позвонил в дверь — никто не открыл, все работали. Только загавкала собака. Кольцов позвонил в другую дверь. Послышался шорох, кашлянул мужчина. Михаил поднес к глазку раскрытое удостоверение. Дверь со скрипом приоткрылась. Показался мужчина не самого благополучного вида — небритый, в тельняшке. Вытянул шею, всмотрелся в документ.

— Ну и что, — пробормотал он, — я Мишке только раз в ухо съездил, и то с любовью. Он совсем охренел?

— Мы не по этой части, гражданин, — сухо объяснил Кольцов. — Ваши сложные отношения с Мишкой нас волнуют в последнюю очередь. Соседа сверху знаете?

Соседа сверху гражданин практически не знал. Одинокий мужчина, непьющий, раньше был семейный, теперь нет. Иногда здороваются, чаще — отворачиваются. Странный он, слова не вытянешь, где работает — непонятно, денег «до зарплаты» не занимает…

Прямо отсутствует всякое желание знакомиться ближе. Но пришлось. Через пару минут гражданин сомнительного вида звонил в квартиру на восьмом этаже, пугливо косился на людей за спиной.

— Эй, сосед, это Петрович с нижнего этажа… — хрипел гражданин. — Ты дома?

Послышался шум, зашаркали тапки, потом пауза — хозяин смотрел в глазок.

— Что надо? — голос был недовольный. Видимо, разбудили — спал с чувством выполненного долга.

— Что-что… топишь ты меня. По стенам бежит — сам посмотри, если не веришь… В домоуправление уже позвонил, сейчас сантехники придут, они тебе покажут…

— Весьма оригинально, — прошептал Вишневский. Михаил показал ему кулак.

— Сосед, ты перепил? — мрачно отозвался Никитин. — Ничего у меня не бежит. Иди проспись.

— Ладно, — вздохнул гражданин в тельняшке. — Но учти: ремонт за твой счет…

Скрипнул, проворачиваясь, язычок замка. Михаил схватил за плечо подставного, оттащил в сторону, встал на его место. Дверь открылась. Никитин начал было что-то говорить, но осекся, угрюмо уставился на смутно знакомое лицо незваного гостя. Он был в разобранном виде — в домашних штанах, в расстегнутой клетчатой рубашке. Страх искрой мелькнул в глазах — и все тут же встало на свои места.

— Товарищ майор? — Никитин застыл, глаза заметались. — А что, собственно…

— Уточнить надо, Олег Михайлович. — Кольцов сохранял доброжелательный тон. — Прошу прощения, что вторгаюсь в ваше пространство, но дело не терпит отлагательств. Позволите войти?