— Ты уже рассказывал эту историю, — оторвался от писанины Чумаков.

— Не всем, — назидательно сказал Конышев и посмотрел на Черкасова.

— Признайся, Антоныч, у тебя с ней было? — оскалился Чумаков.

— Да ну тебя, болтун несчастный, — озлобился Конышев. — Как тебя земля-то носит — не язык, а помело.

— Да, мой язык о многом может рассказать, — оскалился Чумаков и смутился, перехватив строгий взгляд начальства. — Все, заканчиваю, товарищ капитан. Мой Карась — фигура не центровая, трусоватый, боится, что пошьют ему клифт полосатый за домушничество — у меня все доказательства его преступной деятельности. Поэтому говорит все, что знает, вот только беда — знает он немного… И кто придумал эти запятые, — рассердился оперативник, — ну, не умею я их расставлять и никогда не научусь. Извиняйте, товарищ капитан, беда со знаками препинания. Признайся, Антоныч, как ты ухитряешься писать грамотно?

— Не знаю, — пожал плечами Конышев. — Автоматическая грамотность, рука сама ведет.

— Ага, рассказывай сказки, — проворчал Чумаков, выводя размашистую подпись перьевой ручкой. — Учительствовал много лет, все правила наизусть вызубрил… Держите, товарищ капитан. — Чумаков протянул изобилующий кляксами лист.

— Ужас, — покачал головой Алексей, — ты не в шифровальном отделе работал на Балтфлоте? Ладно, оставляй, разберусь с твоими рунами.

В комнату вошел еще один работник — в сером пиджаке поверх свитера, в выцветших армейских брюках. Он выглядел болезненно и как-то бесцветно. Буркнул что-то приветственное, положил на свой стол папку с бумагами и — запоздало обнаружил постороннего. Глухо кашлянул в кулак, потом помялся, подошел. Чувствительный нос Черкасова уловил запашок. Но глаза работника смотрели в одну точку, въедливо.

Алексей поднялся, протянул руку. Рукопожатие у сотрудника было сильным, но не сказать, что очень уверенным.

— Я правильно понял? — с натугой проговорил он.

— Думаю, да, — кивнул Алексей. — Капитан Черкасов, будем работать вместе.

— Старший лейтенант Дьяченко. Олег Дьяченко…

Он помялся и отправился за свой стол в противоположном конце зала. Сел и снова стал бросать подозрительные взгляды на нового человека. Этот парень не был добряком и имел проблемы со здоровьем — круги под глазами говорили не только о недосыпе.

— Товарища капитана прислали из Москвы, будет руководить отделом, — на всякий случай пояснил Конышев.

— Я уже понял, — скрипнул Дьяченко. — Тогда это вам на рассмотрение, товарищ капитан, — он толкнул лежащую на столе папку. — На Железнодорожном околотке сегодня ночью была попытка взлома. Там сейф. Грабители не знали, что он пустой. Выставили оконную раму, проникли внутрь, вскрыли железный ящик и стали лить горькие слезы. Прибежал сторож, грохнул им по задницам дробью — те кубарем в окно и поминай как звали. Сторож был снайпером на 1-м Белорусском, пока миной полноги не отхватило. Лиц нападавших не увидел, по манерам и репликам вроде бы блатные… Как утомили уже эти блатные, — скрипнул зубами Дьяченко. — В натуре бесят, везде они, скоро на шею сядут…

— Вязанием займись, — покосился на него Конышев. — Успокаивает.

Прыснул Чумаков.

— То есть все разрешилось благополучно? — предположил Алексей. — За исключением того, что преступники не пойманы?

— Ну, примерно, — пожал плечами Дьяченко. — Сторож уверяет, что у каждого в заднице теперь горсть дроби. Своими силами не выковыряют — придется обращаться к медикам. Я обзвонил больницы и медпункты, дал соответствующие указания. Будем ждать… На околотке ставят новое окно, подумывают, не завесить ли его решеткой.

— Все хотят добра, — вздохнул Конышев. — Так что пусть присматривают за своим добром. А чего угрюмый такой, Олежка? Снова с Евгенией своей поцапался? Заметь, она права: ты когда на себя в последний раз в зеркало смотрел? Подарки там дарил, от выпивки отказывался?

— Антоныч, давай без нотаций, — поморщился Дьяченко. — Уж как-нибудь разберусь со своей жизнью… Можно подумать, я от нее много требую…

«Не стоит много требовать от женщин, — подумал Алексей, — надо брать, что дают».

— Товарищ капитан, — сказал Дьяченко, — я могу, конечно, и ошибаться… Но вот смотрю я на вас и не могу отделаться от мысли, что мы с вами уже встречались…

— Плохая память, Олег, — улыбнулся Алексей. — В одной школе учились, самогонку втихушку от родителей пили, с пацанами из Нахаловки дрались. Из-за Катьки Селезневой однажды схлестнулись, помнишь? Она нам обоим понравилась, а потом разонравилась. Ты после школы в ремеслуху подался, а я в столичный регион решил съездить. Больше не виделись…

— Вот черт… — выдохнул Дьяченко. — А ведь верно, ты — Леха Черкасов, — он недоверчиво покрутил шеей. — А я сижу и гадаю, почему мне твоя физиономия такая знакомая… Прошу прощения, — он косо усмехнулся. — Вы теперь не Леха, а товарищ капитан, большой начальник и обращаться к вам следует на «вы» и шепотом…

— Еще разберемся, как ко мне обращаться, — пообещал Черкасов. — Время и жизнь покажут.

— Не понял, — моргнул Чумаков. — Так вы из местных, товарищ капитан? Ну, что ж, это скорее плюс, чем минус.

— Да без разницы, — подал голос Конышев. — Сколько вам сейчас — 34, 35? То есть вы лет шестнадцать тут не были. Дома, конечно, те же, только народ на девяносто процентов другой, понаехали тут…

— Я тоже не из местных, — бодро возвестил осанистый молодой человек, вторгаясь в помещение. Он выглядел, как из другого мира — опрятен, хорошо одет, с лучащимися глазами и щеточкой черных усов под носом. — Виноват, подслушивал. Лейтенант Станислав Вишневский, — представился он, принимая на пару секунд подобие стойки «смирно». — Из Питера я…

— Откуда? — нахмурился Алексей.

— Виноват, из Ленинграда, — Вишневский смущенно кашлянул, — просто раньше этот город назывался Санкт-Петербург, потом Петроград…

— Выражайся правильно, Стас. — Алексей протянул руку. — Почему глаза блестят? Где был?

— В общежитии льнозавода. Там у нас одни бабы живут…

— Пустили козла в огород, — подметил Дьяченко.

— Но дело не в этом, — отмахнулся Вишневский. — Мы предполагали, что там не чисто. В общем, одна из тамошних завистниц — она учетчицей работает на участке готовой продукции, страшна, как американская атомная бомба — сдала всю компанию с потрохами. По соседству с общежитием, где раньше кафе «Калинка» было, бордель работал, представляете? Несколько тружениц завода трудились там по ночам — сверхурочно, так сказать, а потом на основной работе как сонные мухи ходили. Всю контору главбух держала — «мамкой» у них была. Отдел БХСС их вскрыл — вроде и не хищения, хотя как сказать… Прибрали трех баб на самом интересном месте — сейчас сидят в участке, плачут, жалуются, что жизнь заставила, что они в душе нормальные советские женщины. И ведь долго заведение продержалось — туда и офицеры похаживали, и командированные, и всякая блатная шваль. Место, где все равны, — как на кладбище. У нас под носом дом терпимости работал, а мы и не знали… Парни в участке теперь сидят и репы чешут: что делать с этими шлюхами? У них же дети, родители, положительные характеристики и даже грамоты…

— Фу, как грубо — шлюхи, — скривился Конышев. — У нас богатый русский язык: блудницы, развратницы, потаскухи, распутницы…

— А можно поэтично — мессалины… — с толикой мечтательности вымолвил Чумаков, а когда все удивленно на него уставились, пояснил: — Реальная историческая личность, супружница римского императора Клавдия. Баба как баба, только пунктик у нее был — ни одного мужика не пропускала. Замучила всех. А муж — импотент, как водится. Да, это оскорбительно и постыдно, — спохватился Чумаков, — такой Рим опозорила…

— Насколько я помню, в Советском Союзе проституции нет, — усмехнулся Черкасов, — поскольку в обществе трудящихся отсутствуют причины и предпосылки для подобных уродливых явлений.

— Тогда пусть отпускают, — развеселился Вишневский. — Только адреса надо взять. Пропесочить на собрании коллектива, сделать внушение по профсоюзной и комсомольской линии, вывесить на доску позора — и пусть добросовестным трудом искупают свою вину… А вот с «мамкой» надо разбираться — как-никак эксплуатация женского труда…

— Развеселились вы что-то, — нахмурился Алексей, и все присутствующие тут же стерли улыбки. — Подпольным борделем и взломом сейфа в околотке будем заниматься в свободное от службы время. Все понимают, что сейчас главное? И меня перевели сюда не просто так, чтобы заполнить пустое место, а дабы выявить и обезвредить преступную группу, совершающую резонансные деяния, — он покосился на шкаф, где стояли фото и рюмки с испаряющимся содержимым. Присутствующие проследили за его взглядом и стали мрачнеть.

— Я знаком с ситуацией в общих чертах, — продолжал Алексей. — Пока мы имеем четыре эпизода, и я согласен, что это действует одна группа. Бандиты владеют информацией, жестоки, решительны, умны и хладнокровны. Имеется обоснованное подозрение, что это не блатные.

— Это ни в коем случае не блатные, — покачал головой Чумаков. — Видна выучка. Я знаю, о чем говорю, товарищ капитан. То, как они действуют, это… — Он замялся, не зная, как закончить.