Это не ее комната.

Хелена вскочила и тотчас схватилась за голову, чуть не упав обратно. Из-за резкого подъема в висках застучали музыкальные молотки, и с каждым движением саднящий аккорд повторялся.

От кривых черно-белых узоров плит на полу у Хелены зарябило в глазах. На расстоянии вытянутой руки стоял то ли бокал, то ли подобие маленькой вазы — асимметричная чаша, словно выдолбленная из куска хрусталя.

Девушка поджала ноги и попыталась собраться с мыслями. С одной стороны, непреодолимо хотелось улечься обратно и уснуть прямо здесь, позволив утихнуть шуму в ушах. С другой — она понимала, что нужно как можно скорее уйти из этого странного места. И чем дольше Хелена продолжала сидеть, тем сильнее происходящее пугало.

— Скорее бери кубок и подойди, чтобы выпить за прибытие короля! — Хелена вздрогнула. Откуда‑то издали донесся торжественный возглас, отразился от высоких сводов. На миг в нем зазвучали пугающе низкие ноты:

— …Пить за короля!

За окном тяжелые коричнево-серые тучи метались подобно поднятой ветром пыли. Звук шел откуда‑то из-за спины. Хелена повернулась.

На расстоянии шагов сорока высилось нечто среднее между восточным шатром и занавесом театральной сцены, с потолка свисали гирлянды из золотистых звезд, всюду были раскиданы подушки из дамасской ткани.

— Ну что, моя волшебная, ты наверняка в предвкушении?

На Хелену снизу вверх, прищурившись, смотрела смуглая темноволосая женщина, одетая на грани вульгарности. Расшитое золотом пестрое платье, длинные серьги с монисто и чудной головной убор вроде чалмы. Определить ее возраст было непросто: в уголках губ и глаз отчетливо виднелись тонкие нити морщин, кожа шеи уже была дряблой, но декольтированный бюст выглядел на зависть упругим и пышным. И подобное следу от удара, у самых ключиц красовалось родимое пятно размером с ладонь.

Хелена призналась, что ничего не понимает.

— Как же? Разве ты не рада приезду короля кубков? Разве это не предмет твоих грез? — Женщина отвернулась. — Какая ты все же странная! Ведь речь идет не о паже мечей или о рыцаре пентаклей. Король кубков всегда достойная партия. Особенно в том случае, если около него не окажется дьявола или нескольких мечей.

Хелена повторила, что по-прежнему не понимает ни слова.

Незнакомка расхохоталась, и зала наполнилась звуками, подобными звону бубнов, звуками восточного табора, цыганского каравана.

— Что ж, поверь, скоро ты все поймешь! И я имею в виду не только ближайшие новости, моя волшебная. Давай же выпьем за начало твоей захватывающей жизни! И за короля кубков! — женщина вытянула руку со своим бокалом и замерла.

Сверху закапало. От внезапных ударов капель по плечам Хелена задрала голову: свод затянуло мутноватой дрожащей пленкой. Красное море разлилось на потолке. Вдруг жидкость струями полилась по стенам, посыпалась крупными каплями. Запах стоял как у разбавленного цветочного меда и засахаренных восточных фруктов.

Бюст дамы напротив окрасился красным, разводы заструились по смуглому улыбающемуся лицу.

— Уже чувствуешь, как становишься верховной жрицей?

Хелена не ответила. Сорочка, липкая от сладкой жидкости, сковала тело, в глазах заколол стеклянный песок, будто она сейчас плакала. Сделать глоток. Только вот…

Вино ли это?

— Это неправда! — почти выкрикнула она. Затем резко выдохнула.

Хелена отбросила одеяло, в котором невольно запуталась ночью, и дышать стало легче. Все закончилось. Осознание неприятно кольнуло. Захотелось закрыть ненадолго глаза и увидеть, чем завершилось то странное, пугающее сновидение. Ей будто удалось избежать несчастья, к которому слишком долго готовился.

С наступлением утра сошла на нет и таинственная дымка, блики не шептались больше на стенах. Верещали за окнами птицы, а разбросанные шахматные фигуры создавали теперь лишь ощущение беспорядка. С улицы доносились запахи цветущего жасмина и крепкого, гудящего в носу табака.

Хелена не верила в вещие сны, но сейчас ощущала внутри беспокойство. Перед глазами вспыхивали отдельные образы — будто она пыталась вспомнить историю, произошедшую много лет назад. Свежо было только ощущение капель на коже.

Звать служанку не хотелось, поэтому девушка сама справилась со всем исподним бельем, нижней юбкой и платьем, проигнорировав ненавистные корсет и кринолин из ивовых прутьев. Отец проявлял снисходительность к ее внешнему виду дома, а сама Хелена, не считая себя от природы красивой, не видела смысла в попытках что‑либо исправить.

Мадемуазель де Фредёр спускалась к завтраку в растрепанных чувствах. Старая лестница от каждого шага тихо поскрипывала. Из гостиной раздались голоса — оказалось, уже с утра к отцу потянулись визитеры.

— …И на момент развода они были настолько «на ножах», что делили даже столовые приборы! Нам пришлось описывать каждую десертную вилку!

Раздался тихий, похожий на шипение смешок. Хелена беззвучно скользнула в гостиную и взглядом сразу столкнулась с гостем:

Напротив отца, который привычно вспоминал истории, связанные с работой, сидел незнакомый мужчина. Тот смеялся, прикрывая пальцами рот, отчего звучал глухо. Его словно душили. Высокий, костлявый; одежда вся черная — на фоне светлых тонов комнаты он выглядел приглашением на чьи‑то помпезные похороны. В руке незнакомец держал бокал с коньяком. Поодаль лежал старый цилиндр, бархат на нем выгорел пятнами.

— С поздним утром, дорогая! — поприветствовал ее отец, не меняя воодушевленного тона. Внешний вид дочери его, судя по всему, совсем не смутил. — Это моя любимая дочь, мадемуазель Хелена. Мадемуазель Хелена, это мой давний друг, месье Леонард Гобеле.

Гость с кресла не встал. Подхватив с пола шляпу, он на секунду водрузил ту на голову, приподнял и вальяжно откинул обратно. И улыбнулся, не убирая руки от лица.

Не найдясь, что сказать в ответ на вульгарность, Хелена демонстративно отвернулась к отцу.

— Можешь ли себе представить — мы с Леонардом не могли встретиться с конца января! Все это время он провел в Будапеште, чтобы помогать кузине после рождения первенца. Кажется, это были первые крестины, в организации которых вы принимали участие?

Мужчина слегка вскинул брови и, по-прежнему не отнимая руки, ответил:

— Признаю, я привык к торжествам другого толка.

— Ох, друг мой! — Отец на этих словах приобнял гостя за плечи. — Дети, эти цветы жизни… Чем больше работаю с людьми, чей брак распался, тем больше начинаю возвышать ценность семей.

Потупившись, Хелена заметила, что на манжетах перепутаны пуговицы, но поправляться уже было поздно.

— Да, это безумно интересно, — наконец не выдержала она. Сразу же вспомнилась сотня причин находиться где угодно помимо гостиной. — Но после долгой разлуки, думаю, вам многое хочется обсудить. Я вас оставлю.

Хотелось есть, мысли занимал только запах булочек с кухни. Она уже развернулась, но раздался голос отца:

— Если хочешь, милая. Но хорошо ли ты себя чувствуешь? Не знаю, в чем причина, но выглядишь слегка потерянной.

Месье де Фредёр не относился к наделенным интуицией людям, поэтому, посчитав это формальным волнением, выставленным напоказ перед гостем, Хелена промолчала и, тряхнув волосами, вышла.

Лишь после того, как в коридоре глухо застучали ее каблуки, раздалось саркастичное: «Я знаю, почему вам так показалось, месье, — дело в очаровательно небрежных манжетах!»

Сказав это, Леонард вновь глухо засмеялся себе в ладонь.

* * *

Пласид де Фредёр, отец Хелены, и в молодости отличавшийся ростом и шириной плеч, к своим пятидесяти годам стал выглядеть лишь мощнее и крепче; издалека его можно было с легкостью принять за циркового силача или боксера.

Младший сын в именитой семье, Пласид был лишен наследства, и потому уже двадцать семь лет служил адвокатом. Уважающий Наполеона III хотя бы за то, чьим племянником тот являлся, Пласид поддерживал его политику еще до формирования Второй Империи  [ Период правления Наполеона III во Франции с 1852 по 1870 год. — Здесь и далее — прим. автора.] и оттого пользовался расположением нынешних властей. За глаза его называли дворянином мантии  [ Дворянство мантии — в дореволюционной Франции категория дворян, получивших титул не по крови, а за гражданскую службу. Часто определение употреблялось в уничижительном контексте как подозрение в угодничестве властям.], но вера Пласида в правоту императора была непреклонна, в лицо упрекнуть его в фарисействе никто не осмеливался. Говорил мужчина красиво, витиевато, глубоким и мягким голосом. Но речь его была подобна шелковой нити, что тянется, поблескивая на солнце, и все никак не заканчивается.

Пласид любил заводить знакомства и умел сквозь года пронести крепкую дружбу. Среди приятелей он слыл консервативным и старомодным, но и первая проседь у него появилась раньше всех остальных.

Тем же вечером они с Хеленой, не нарушая семейной традиции, пили чай перед отходом ко сну. Два кресла были повернуты к окну, занимающему всю стену, — на фоне ярко освещенных обоев оно походило скорее на зияющую пробоину. Чудилось даже, что стекла в нем тонкие, подобно пергаменту. Спустя всего миг они могли бы потрескаться и комната, словно водой, наполнилась бы густой ночной теменью.

— Отец, скажите, где вы познакомились с этим странным мужчиной?

— Это довольно долгая история. К тому же, честно говоря, — он вздохнул, — причина нашей первой встречи не очень приятна для меня.

— И все же? — не отступала Хелена. Уклончивость в ответе отца лишь распалила ее любопытство. — Не верю, что вы могли познакомиться в кругу общих друзей, у вас с тем неприятным господином не может быть ничего общего.