Глава 8,

в которой заключается соглашение

— Я проклят, проклят, проклят! — были первые слова Арчибальда, когда он вернулся в особняк на Парк Лейн.

Амалия, удобно устроившись на кожаном диванчике в библиотеке, перелистывала редкое издание «Гептамерона» Маргариты Наваррской.

— Что, я все еще ваша жена? — осведомилась она.

— К сожалению, — сухо отозвался герцог. — Архиепископ отказался признать венчание незаконным. Я уже виделся со своим адвокатом из фирмы «Дойл и сыновья». Он считает, что архиепископ выгораживает священника, допустившего ошибку. Когда я спросил его, смогу ли я все-таки добиться признания брака с вами недействительным, он уклонился от ответа. Кажется, он предпочитает, чтобы я разводился с вами.

— И немудрено, — заметила Амалия, разглядывая великолепную виньетку на странице книги, — развод — дело хлопотное, он тянется несколько месяцев и даже лет, на нем всегда можно неплохо заработать… а какой адвокат откажется от лишних гонораров? Отдых в Ницце, «Шато-Марго», дорогие сигары, бриллианты супруге… Вы для них лакомый кусочек.

Арчибальд застонал и несколько раз стукнулся лбом о дверцу книжного шкафа.

— Не портите мебель, — одернула его Амалия. — Кроме того, так вы ничего не добьетесь. Если вы непременно хотите разбить себе голову, попробуйте на прочность одну из колонн в холле.

— С каким удовольствием я бы вас прикончил! — злобно сказал Арчи, но тем не менее оставил шкаф в покое.

— Боюсь, это удовольствие не было бы взаимным, — дипломатично ответила Амалия. — Сядьте и давайте поговорим.

— Кажется, я уже знаю, о чем мы будем говорить, — горько промолвил Арчи, валясь в кресло. — О той половине моего состояния, которую вы хотите заполучить. Разве не так?

— Нет.

— Я так и думал, что половиной вы не удовольствуетесь.

— Мне вообще ничего от вас не надо, — сказала Амалия. — Просто, знаете ли, любопытно побывать герцогиней. Может, у меня в жизни больше не будет такого случая.

— В герцогини вы не годитесь, — заявил Арчибальд.

— Это почему же?

Прежде чем ответить, Арчибальд зачем-то потрогал мочку своего правого уха.

— Вы слишком красивы. Настоящая леди должна быть хороша, но она не может быть красавицей, это привлекает к ней ненужные взоры.

Такой галиматьи Амалии отродясь не доводилось слышать.

— Еще одно слово, — сухо сказала она, — и я начну всерьез думать о половине вашего состояния.

— Это меня не удивит, — отозвался герцог язвительно.

Амалия со стуком захлопнула «Гептамерон», подавив порыв запустить увесистым томом в Арчи. Затем подошла к столу, взяла лежавшие на нем листы и подала их герцогу.

— Лучше прочтите вот это…

Это был один из самых любопытных документов, какой только пришлось составлять поверенному российского посольства в Лондоне Скуратову. Суть его заключалась в следующем: если в течение месяца, начиная с сегодняшнего дня, герцог Олдкасл не предпримет никаких шагов для развода, будет повсюду представлять Амалию как свою жену и прочая, она обязуется не предъявлять к нему никаких имущественных либо материальных претензий и, в зависимости от его требований, немедленно согласится на развод по истечении этого срока либо поддержит его заявление о признании брака недействительным.

— Я что-то не понимаю, — признался герцог. — Чего вы хотите?

— Я вам уже сказала, — отозвалась Амалия. — В течение месяца побыть герцогиней. После чего я верну вам свободу.

Арчибальд встал и заходил по комнате.

— Вы ставите меня в совершенно немыслимое положение. У меня насыщенная светская жизнь. Я езжу на охоты, бываю при дворе, я… Вы хотите разделить все это со мной?

— А как же иначе, — ответила Амалия. — Но сразу же оговоримся. В спальню ко мне вы не заходите. Ни пожелать мне доброй ночи, как в прошлый раз, ни… словом, никогда.

— Я ошибся дверью, — сказал герцог оскорбленно.

— Я вам верю, — отозвалась Амалия спокойно.

— Итак, я только вожу вас на балы, в театры, представляю тетушке и говорю всем, что вы моя жена. Проходит месяц, и мы расходимся, после чего я вас больше не увижу. Вы не требуете от меня ни денег, ни… короче, ничего. Так?

— Так.

— А как же Эмили?

— Что — Эмили?

— Моя невеста Эмили. Вы что же, совсем забыли о ней?

— А что с ней такое произошло?

— Да то, — горько сказал Арчибальд, — что, если она увидит меня женатым, она не переживет этого!

— О Арчи, — отозвалась Амалия, — уверяю вас, женщины способны пережить и не такое. Если вы будете вести себя с тактом и умом, то в этой ситуации окажетесь только в выигрыше.

— Я? — поразился герцог.

— Ну да. Вспомните старое испытанное гусарское правило: если гусара селили в дом, где жили две сестры и он хотел добиться благосклонности одной из них, то немедленно начинал ухаживать за другой. Поймите же, Арчи: все преимущества на вашей стороне. Вы молоды, знатны, богаты и не так уж дурны собой. Не знаю, как вы раздобыли это злосчастное разрешение на брак и уговорили Эмили бежать и обвенчаться с вами. В последнее мгновение она передумала и не пришла. Не пришла ведь, Арчи? Она, возможно, любила вас, но полагала, что вы никуда от нее не денетесь, а вы взяли и обманули ее ожидания. Теперь вы верите, что навсегда потеряли ее, но вы не правы. Все женщины — собственницы, и, когда они замечают, что на их собственность заявляет права кто-то другой, они выходят из себя. Верьте мне, Арчи, ваша Эмили сделает все, чтобы вернуть вас, а я… я не собираюсь ей в этом мешать.

— Вы Макиавелли в юбке, — пробурчал герцог. — Откуда вы знаете, как она поступит? Вы ведь даже в глаза ее не видели!

— Хотите пари? — предложила Амалия с невинным видом. — Я берусь даже предсказать, что она скажет вам при первой встрече.

— Однако! Вы так уверены в себе?

— Так заключим пари?

— С удовольствием!

В понедельник, день приема у ее величества королевы, дом на Парк Лейн ходил ходуном.

— Мы опоздаем! — кричал одетый в изумительно скроенный фрак герцог Олдкасл, мечась между лестницей и входной дверью. — Фрэнсис! Поторопите герц… поторопите миледи, черт бы ее побрал!

В покоях миледи вокруг нее суетилось полдюжины портних мадам Шаплен, знаменитой модистки, за право одеваться у которой среди лондонских модниц разыгрывались нешуточные баталии. Сама великая мадам в очень простом и скромном темном платье стояла тут же, что было большой честью для заказчицы, и давала указания, где что подобрать и подколоть. На изготовление наряда для герцогини Олдкасл было отведено всего два дня, и поэтому даже в последние минуты для портних нашлась работа. Сам наряд являл собой мечту любой принцессы. Это было переливчатое, расшитое бисером и невесомыми пестрыми перышками платье небесно-голубого цвета, игравшее всеми цветами радуги.

— Assez! [Довольно (фр.).] — скомандовала мадам. Последняя портниха с облегчением поднялась с колен, и тогда сама Шаплен, приблизившись, придирчиво оглядела Амалию и собственноручно подправила две складочки, которые осмеливались не так лежать.

В дверь забарабанил лакей:

— Прошу прощения, но его светлость теряет терпение!

— Если потеряет, мы его найдем, — весело отозвалась Амалия и, расцеловав мадам в обе щеки, поплыла к двери.

В вестибюле Арчибальд в который раз взглянул на жилетные часы и, с шумом втянув в себя воздух, сунул их обратно в карман. Он обернулся к лестнице и приготовился разразиться желчной тирадой, но все слова замерли у него на губах.

Ибо он увидел райскую птицу… чудо природы… что-то прекрасное, ослепляющее, завораживающее… живой мираж, направляющийся к нему. И этим миражем была женщина.

Амалия, чрезвычайно довольная произведенным эффектом, подошла к герцогу и расправила веер.

— Арчи, — промолвила она с упреком, — ну не стойте так, скажите хоть слово!

Но Арчи, казалось, напрочь утратил дар речи.

— Пойдемте, — сказала Амалия, — мы опаздываем.

Величественный негр в герцогской ливрее распахнул перед ними дверцу кареты.

— А этот откуда взялся? — опешил его светлость. — Зачем он здесь?

— Он едет с нами, — отозвалась Амалия. — Это мой новый слуга. Не беспокойтесь, с ним не будет никаких хлопот.

Арчибальд насупился и забился в угол.

— Прекрасное платье, — наконец вымолвил он.

— Да, мадам Шаплен знает толк в своем деле, — подтвердила Амалия.

— К нему требуется еще кое-что… — Герцог сунул руку в карман и достал одну из тех коробочек, внутри которых может скрываться все, что угодно, от перстня со стеклом до изумрудного браслета Лукреции Борджиа. — Я надеюсь, вам подойдет. Это фамильная драгоценность, она принадлежала еще моей матери.

Он откинул крышку и…

Всем известно, что женщины — создания, в общем-то, чувствительные и легковерные. Даже ведро мусора, вынесенное мужчиной, заставляет нас проливать слезы умиления, а от букета цветов, которые увянут через три дня, наше сердце начинает биться чаще, чем ему положено. Что уж тут говорить о впечатлении, которое на самую закаленную, самую пресыщенную особу может произвести восхитительный бриллиант размером приблизительно три на два сантиметра, нежнейшего розово-сиреневого оттенка, ограненный столь искусно, что кажется, будто внутри него затаились и трепещут язычки неугасимого пламени?