Из сумки, перекинутой через плечо, Талос извлек тростниковую флейту, подаренную Критолаосом, и начал играть. Легкая, свежая мелодия разнеслась по цветущему полю, сливаясь с журчанием реки и пением птиц. Стая жаворонков взмыла в небо, поднялась высоко к пылающему солнцу и, словно пораженная молнией, упала обратно в поле, спрятавшись среди колосьев и пожелтевшей травы. Вдруг голос флейты Талоса помрачнел и стал походить на голос источника, бьющего из темной пещеры в недрах горы. Мелодия флейты заставляла трепетать душу маленького пастуха. Он то и дело прерывал игру, чтобы кинуть взгляд на пыльную дорогу, идущую с севера, словно ожидая чего-то.

«Вчера я встретил горных пастухов, — говорил давеча старик. — Говорят, скоро в город вернутся воины, а с ними и многие из наших людей, которые служат в армии носильщиками и погонщиками». Талосу захотелось увидеть их; впервые в жизни он спустился со своим стадом в долину, чтобы взглянуть на воинов, о которых так много слышал… О них говорили со злобой, презрением, восхищением и ужасом…

Внезапно Криос поднял морду, вдохнул неподвижный воздух и издал глухое рычание.

— Что случилось, Криос? — спросил пастух и стремительно поднялся. — Тише, тише, здесь нет никого, — сказал он, пытаясь успокоить животное. Пес улегся.

Мальчик прислушался и спустя некоторое время различил отдаленные звуки. Это было пение флейт, которое чем-то напоминало звучание его флейты, но в то же время было совсем иным. К мелодии добавился ритмичный и мрачный звук, напоминающий раскаты грома в морской дали. Прошло еще немного времени, и Талос услышал отчетливые звуки бесчисленных, гулких шагов: обычно с таким грохотом ходили мессенские пастухи со стадами волов. Вдруг из-за холма слева от Талоса показались они: это были воины!

В дымке пылающего полудня их силуэты выглядели размытыми и особенно грозными. Мелодию, которую он услышал, выводили мужчины во главе колонны: они играли на флейтах под ритмичный бой барабанов и металлический звон литавр.

Это была странная, однообразная и навязчивая музыка. Ее напряженные, вибрирующие ноты пробуждали в душе мальчика неведомые доселе чувства влечения и волнения. Сердце его заколотилось с необыкновенной силой. Следом за музыкантами маршировали тяжеловооруженные воины — гоплиты. Их ноги были защищены бронзовыми наголенниками, торсы — доспехами, а лица закрыты забралами шлемов, украшенных черными и красными гребнями. В левой руке каждый держал большой круглый щит с изображениями сказочных животных и чудовищ, которых Талос помнил по рассказам Критолаоса. Колонна маршировала размеренным шагом, поднимая густые клубы пыли, которая оседала на гребнях, знаменах и согнутых плечах воинов.

Когда первые из них приблизились к Талосу, он почувствовал внезапный прилив страха и ему захотелось убежать. Но какая-то таинственная сила, взывающая из глубин сердца, приковала его к месту. Они маршировали так близко, что если бы Талос протянул руку, то смог бы дотронуться до копий, на которые они опирались при ходьбе.

Талос вглядывался в лица воинов в надежде увидеть, узнать, понять то, что он слышал о них. За масками страшных шлемов он видел широко раскрытые глаза, покрасневшие от пота и ослепляющего солнца. Он видел бороды, покрытые пылью, его ноздри щекотал горький и резкий запах пота и крови. Он видел раны на плечах и руках воинов, темную запекшуюся кровь на ладонях и блестящих от пота ногах, сгустки крови на наконечниках копий. Воины маршировали стремительно, не обращая внимания на назойливых мух, вьющихся вокруг ран и ссадин. Талос сидел с разинутым ртом и завороженно смотрел на этот бесконечный поток. Музыка становилась все тише, словно растворяясь в страшном сне.

Внезапно он почувствовал чье-то тягостное, грозное присутствие. Мальчик встрепенулся и обернулся: он увидел мощную грудь, увенчанную роскошными доспехами; руки, испещренные такими глубокими шрамами, что Талосу они напомнили кору дуба, о которую медведь точит когти; мрачное лицо, обрамленное черной как смоль бородой с редкими серебристыми нитями; стальная рука сжимала длинное ясеневое копье… В черных как ночь глазах искрилась сила мощной, но истощенной души.

— Придержи собаку, мальчик. Или ты хочешь, чтобы ей переломали кости древком копья? Воины устали, они раздражены. Отзови собаку и уходи, тебе здесь не место.

Талос вздрогнул, слово очнувшись ото сна, подозвал собаку и пошел прочь. Когда приходилось ступать на больную ногу, он опирался на посох. Сделав несколько шагов, мальчик остановился и медленно обернулся. Он увидел, что могучий воин застыл на месте с выражением невероятного изумления на лице. Он смотрел на мальчика с отчаянной болью и удивлением, его блестящие глаза были устремлены на хромую ногу Талоса. Закусив нижнюю губу, воин внезапно содрогнулся всем телом, его мощные ноги едва не подкосились. Но он опомнился, закрыл лицо забралом большого шлема с гребнем, поднял щит с изображением дракона и примкнул к хвосту колонны, исчезающей за поворотом.

Напряжение, охватившее Талоса, внезапно ослабло. Мальчик почувствовал, как из глубин сердца поднимается горячий поток слез, переполняет глаза и ручьями льется по щекам и его исхудавшей, костлявой груди. С тропинки, спускавшейся с горы, донесся дрожащий и встревоженный крик старика Критолаоса. Он звал мальчика, ковыляя ему навстречу настолько быстро, насколько позволял возраст и больные ноги.

— Талос, сын мой! — сказал встревоженный старик, обняв мальчика. — Зачем ты это сделал, зачем пришел сюда? Разве ты не знаешь, что тебе здесь не место? Никогда больше не ходи сюда, никогда, обещай мне! Никогда.

Вместе они пошли по тропинке. Тем временем пес собрал стадо и погнал на гору. Вдали, на равнине, длинная колонна воинов входила в городские ворота, словно змея, поспешно заползающая в нору.

Вытянувшись на соломенной подстилке, Талос долго не мог уснуть этой ночью. Он не мог забыть напряженного, страдающего взгляда воина, его руки, сжимавшей копье так сильно, словно он пытался раздавить его. Кем же был этот мужчина со щитом, украшенным изображением дракона? Почему он так пристально смотрел на Талоса? И странная музыка, которая пробудила в сердце Талоса столько чувств, продолжала звучать в его ушах…

Но поздний час в конце концов сомкнул ему веки, и взор воина угас во тьме. Мелодия сделалась нежной, как женское пение, и утешила усталое детское сердце. Сон наконец опустился на темноволосую голову мальчика.

Глава 2. Лук Критолаоса

— Будь осторожен, мой мальчик, — сказал старик, устремив свой пронзительный взор на Талоса. — Ты прекрасно знаешь, что, если у птицы сломано крыло, она не может летать. — (Талос слушал, сидя на полу рядом с Криосом.) — У людей все иначе. Ты растешь проворным и быстрым, несмотря на изувеченную ногу. Но, видишь ли, я хочу, чтобы ты стал сильнее и крепче сверстников. Посох, который ты держишь в руке, станет твоей третьей ногой, и я научу тебя им пользоваться. Но помни: для того чтобы научиться тому, чему я собираюсь тебя научить, придется напрячь всю твою волю. Теперь ты не будешь просто опираться на посох при ходьбе. Он станет осью, вокруг которой ты будешь вращать все тело, держась за него одной или двумя руками, в зависимости от того, что тебе потребуется сделать.

— Критолаос, зачем ты говоришь мне это? Я и так легко двигаюсь: мой шаг быстр, и я могу догнать ягненка, отбившегося от стада. В походах на высокие пастбища я даже выносливее Криоса, а ведь у него целых четыре лапы!

— Это правда, мой мальчик, но я вижу, что твое тело растет и искривляется, словно тонкое сырое полено, оставленное на солнце. — (Лицо Талоса помрачнело.) — А я не хочу этого. Если это случится, твои движения станут скованными, а кости — твердыми и жесткими, тогда ты не сможешь рассчитывать на свою силу. — Твоя ножка повредилась, когда повитуха извлекала тебя из чрева матери; твоего отца Хиласа растерзал медведь на горе. Он умер у меня на руках. Перед смертью я поклялся ему, что сделаю из тебя настоящего мужчину… Конечно, в каком-то смысле мне это удалось: у тебя стойкий дух, быстрый ум и щедрое сердце. Но я хочу, чтобы ты стал сильным, очень сильным и ловким. Я хочу, чтобы ничто не казалось тебе невозможным.

Старик замолчал и прищурился, словно подыскивая в своем старом сердце новые слова. Он положил руку на плечо мальчика и медленно продолжил речь:

— Талос, ответь честно… Ты опять ослушался моего строгого запрета и спускался в долину к воинам? — (Мальчик опустил глаза.) — Ясно, — сказал старик. — Я так и думал. Кажется, я знаю, почему ты это делаешь.

— Если знаешь, — обиженно перебил его мальчик, — расскажи, потому что сам я не понимаю.

— Тебя завораживает их сила, их мощь… Может быть, в тебе бьется сердце не простого пастуха…

— Ты смеешься надо мной, Критолаос? Кем мы можем быть, если не рабами и пастухами чужих стад?

— Это неправда! — воскликнул старик, и в его глазах блеснул яростный огонь. Жилистая рука, как лапа старого льва, обхватила запястье мальчика. Талос был поражен и смущен. Критолаос медленно отвел руку и кротко опустил глаза, как это делают люди, которых силой научили повиноваться. — Это неправда, — продолжил старик более ровным тоном. — Наш народ знал, что такое свобода; было время, когда мы царствовали в горах и долинах вплоть до западного моря, и на равнинах до мыса Тенарон. Мы разводили огненных коней. Нестор и Антилох, цари Пилоса и Ифомы, сражались бок о бок с Агамемноном под стенами Трои. Когда дорийцы вторглись в эти земли, наш народ бился с отчаянной храбростью. Но в итоге мы покорились… В наших жилах течет кровь воинов: царя Аристомена и царя Аристодема…