Единственное объяснение странному обычаю, до которого додумался лорд Хедриг, — полная бездарность белых уродцев. Но как раз на этот счет предание молчит. О бездарности Хайны старик узнал сам, с помощью айкасов. И, судя по последним событиям, айкасы ввели его в заблуждение. Владыки не посылают за бездарными детьми своих первых советников с возами сокровищ. Ради бездарей Верховные лорды не одалживают никчемным нагорнам священные Камни.

Как, каким образом им стало известно, что Хайна, которую они ни разу в жизни не видели, наделена каким-то редким и необыкновенно сильным Даром? Лойла уверяет, будто девицы на Ярмарке о Хайне больше не говорили. А мужчины уж точно не стали бы чесать языки, обсуждая судьбу пропавшего ребенка-уродца. Единственное же, что можно почерпнуть из пересказанной Лойлой болтовни, это сведения о слабом здоровье Хайны и ее способности подолгу жить в горах под открытым небом. И о Бледной нежити.

Похоже, лорду Региусу стало известно нечто важное об этом странном недуге. Откуда? Откуда сребролюбивому Верховному лорду, полторы сотни лет назад променявшему возможность совершенствоваться в искусстве Высокой магии на сытную службу правителю торгашей, не имеющих понятия о тайных силах и взаимосвязях в природе, стало известно о мистических возможностях ребенка, пораженного древним проклятием сгорнов? Может быть, от других Верховных лордов?

Лорд Хедриг в сомнении покачал головой. Верховные лорды нынче уж не те, что прежде. Ценность Тайного знания, ради овладения коим магически одаренные юноши некогда отказывались от всех земных благ — богатства, семьи, плотских удовольствий, — давно упала. Лорд Региус с его тягой к роскоши был отнюдь не исключением. Трое из девяти Верховных лордов продавали свои услуги нагорнам: лорд Региус — владыке; лорд Септимус — полутора дюжинам вельмож, нанявшим мага в складчину; лорд Трегор — гильдии купцов. Лорд Хеладос вот уже сотню лет тратит свой магический Дар на изобретение безвредного для здоровья зелья, возносящего на вершины блаженства. Лорды Хенцельт и Эратус бьются над тайной превращения всякой всячины в золото. Лорд Эстерис торгует сомнительными рецептами вечной молодости и красоты. Лорд Жорес, помешанный на магии переноса, одиннадцать лет из дюжины пребывает в облике разного зверья. А лорд Умбер, по слухам, давно сошел с ума. Хотя…

Да, пожалуй, если кто-то из Верховных лордов и проник в тайну Бледной нежити, то только он, лорд Умбер. Описывая его загадочное безумие, посвященные использовали выражения вроде «совершенно утратил связь с действительностью», «витает неведомо где», «речи его туманны или бессмысленны», «беспомощнее младенца». Большинство лордов сочли эти проявления симптомами слабоумия, но кое-кто допускал, что утрата практических навыков и здравомыслия может свидетельствовать о приближении к Тайному знанию или даже о частичном проникновении в его суть.

В число последних входил и младший брат лорда Хедрига, Кассий. Еще в раннем детстве айкасы выявили у Кассия незаурядный талант к Высокой магии. Детей с таким Даром сгорны традиционно отдавали в обучение Верховным лордам, а лучшие ученики становились преемниками своих наставников, когда те покидали мир. Когда пришло время пристраивать Кассия, отец, лорд Фреус, спросил мальчика, кого из магов он хотел бы выбрать себе в учителя, и Кассий без раздумий назвал лорда Умбера.

— Этого старого безумца? — Отец поднял бровь. — Говорят, от него разбежались все ученики, потому что он давно уже не способен ничему научить. За Умбером нужно ходить, как за младенцем, кормить с ложечки и подтирать ему задницу. Ты уверен, что мечтаешь об участи няньки при дряхлеющем идиоте?

— Да, мой господин. Я готов ходить за старым Умбером, потому что только у него могу научиться чему-то стоящему. Добыча золота, тайны вечного наслаждения, молодости и красоты меня совершенно не привлекают. Мне кажется… я надеюсь, что в путаных речах лорда Умбера содержится больше смысла, чем во всех здравых, благоразумных рассуждениях остальных Верховных лордов, вместе взятых. И может быть, когда-нибудь мне удастся этот смысл постичь.

С тех пор минуло четыре дюжины солнц. Все это время Кассий хранил верность безумному магу. О жизни брата лорд Хедриг знал мало. Кассий не покидал башни лорда Умбера даже ради Больших встреч, на которые съезжались все лорды и маги сгорнов раз в дюжину солнц. А магической связью братья пользовались крайне редко. В последний раз — около двадцати солнц назад.

Поколебавшись немного, лорд Хедриг взял синий айкас и послал Кассию вызов. Несколько минут прошло в напряженном ожидании, и вот перед мысленным взором лорда возникло смутно знакомое мужское лицо, еще не отмеченное признаками подступающей старости.

— Хедриг?! — Брат явно удивился. — Что у тебя стряслось? На твои владения напал мор?

— Хуже, Кассий. Меня бессовестно ограбили.

— Ограбили? Тебя?! — Кассий хохотнул. — Да на твое жалкое барахлишко не польстится ни один уважающий себя разбойник. Тем более что их всех давно повывели.

— Не всех, как выяснилось. Послушай, Кассий, что тебе известно о Бледной нежити?

— О Бледной нежити? Гм! Полагаю, то же, что и тебе. Врожденный недуг, несовместимый с жизнью. Распознается по отсутствию пигмента.

— Ясно. — Лорд Хедриг помолчал, собираясь с духом. — А… не знаешь ли ты, не обращался ли кто к лорду Умберу с вопросами вроде моего?

Брат удивился еще больше.

— На моей памяти у старого Умбера не было ни единого посетителя. А на магические вызовы он не отвечает из принципа.

— Ясно… Ну, а как он вообще?

— Как и прежде. Десять из дюжины дней пребывает в трансе. На одиннадцатый возвращается и начинает бредить. На двенадцатый пытается выгнать меня взашей — говорит, что ничему меня не научит, потому что для обозначения Великой мудрости в человеческом языке просто не существует слов.

— Но ты не уходишь?

— Не ухожу. Должен же кто-то присматривать за стариком. И потом, я, видишь ли, все продолжаю надеяться, что рано или поздно расшифрую его бред. Развил память так, что заткну за пояс любого меморика, могу воспроизвести любой кусок любой речи Умбера практически дословно. А магией потихоньку овладеваю самостоятельно. Дар у меня есть, и немалый, а времени больше чем достаточно… Думаю, уже и теперь мало кто из сгорнов превзойдет меня в практической магии. А если подберусь к сути Тайного знания, мне вообще не будет равных… Но ты ведь вызвал меня не для того, чтобы поговорить о моих достижениях? Чем я могу помочь тебе, Хедриг? И откуда этот внезапный интерес к Бледной нежити?

— Это долгая история. И вообще-то я дал слово о ней помалкивать… С другой стороны, должен ли я держать слово, данное грабителю? И можно ли считать магическое общение болтовней? Ведь с формальной точки зрения я молчу…

— Да зачем тебе эти словесные кружева, Хедриг? Плюнь! Горные лорды — хозяева своему слову. Хотят — дают, хотят — берут обратно.

— Ты не изменился, Кассий. Как был шутом, так им и остался.

— Не вижу, почему я должен измениться. Разве наша жизнь не похожа на отменную шутку? Впрочем, оставим эти мудрствования. Ты хотел рассказать мне какую-то долгую историю. Сократи ее до предела и рассказывай. Для успокоения твоей совести могу пообещать, что не стану распространять ее особенно широко.

— Ну, в двух словах она звучит так: владыка Плоскогорья не без участия лорда Региуса выкупил у меня белого уродца — девочку восьми лет. И заплатил за нее больше, чем я выручаю на дюжине Ярмарок.

— Поэтому ты подозреваешь, что он должен был заплатить еще больше. В этом и заключается грабеж?

— Не вижу тут ничего смешного. Да, я подозреваю, что меня обманули. И очень не прочь выяснить, зачем им понадобился недужный ребенок, у которого айкасы не обнаружили ни одного Дара.

— А у тебя самого нет никаких догадок? Почему, к примеру, ты не приказал отнести девочку к сайлахам, как велит обычай?

— Почему не приказал — это отдельный разговор, к девочке отношения не имеющий. Кстати, об обычае. Ты не находишь его странным? Каким таким ужасом белый уродец может угрожать роду, что обычай требует немедленного убийства?

— Ну почему обязательно ужасом? Может быть, Бледная нежить придает особый вкус мясу своих жертв, отчего священные сайлахи предпочитают его любой другой пище. Ладно, ладно, не хмурься, Хедриг, я буду серьезен. Постараюсь ради тебя проникнуть в тайну этого недуга. Сам или с помощью лорда Умбера. Только, боюсь, это в любом случае произойдет не скоро. Сам я продвигаюсь к знанию ощупью, откровения у меня случаются не чаще двух раз в год, причем не всегда те, которых я искал. А лорд Умбер бывает вменяемым и того реже. Но рано или поздно мы до истины доберемся, обещаю.

Глава 11

Всю дорогу от лачуги старой Ланы до дворца Алмель задумчиво улыбалась. Дочь ведьмы, она не верила в случайные совпадения. Все события, все встречи в жизни — часть тщательно продуманного узора, который вышивает Хозяйка судеб на ковре всеобщего бытия. По эту сторону смерти людям дано видеть лишь изнанку ковра — путаницу нитей и узелков, беспорядочные штрихи, обрывающиеся линии. Оттого-то жизнь и представляется многим бессмысленным хаосом. Но человек вдумчивый и наблюдательный при желании может найти закономерность в кажущейся путанице и мысленно дорисовать если не весь узор, то хотя бы его часть, угадать будущее по событиям прошлого и настоящего.

Если Алмель трактует происходящее верно, Хайну наверняка ждет радостное и спокойное будущее. Однако как причудлив этот узор! Когда-то Хозяйка судеб привела целительницу Лану собирать травы в придорожные заросли, где умирала в родах молодая сгорнийка. Лана спасла ребенка и обрела приемную дочь, которую у нее безжалостно отняли пятнадцать лет спустя. Отняли для того, чтобы Аина в свою очередь спасла жизнь другому младенцу и тоже стала спасенной девочке приемной матерью. После смерти Аины Хозяйке судеб пришлось срочно вплетать в узор новые нити. Для того чтобы несчастный ребенок выжил и попал к своей приемной бабушке, Хозяйка переплела судьбы никому не известных женщин с судьбами самых могущественных мужей страны — таких как владыка Кармал и лорд Региус.

А бедный Кармал наивно полагает, что судьба послала девочку ему — чтобы изменить этот мир. Велико же будет его разочарование, когда он поймет, что магических способностей у Хайны не больше, чем у любого обыкновенного ребенка-нагорна! Ничего, переживет. Главное, что Хайна закончит свои дни в холе и неге, столь необходимых смертельно больному ребенку.

В том, что Лана будет любить и баловать девочку до последнего вздоха, Алмель не сомневалась. Стоило этим сиротинушкам увидеть друг друга, и они уже ничего больше не замечали. Льнули друг к другу, точно две виноградные лозы. В доме, где все дышало памятью об Аине, Хайна мгновенно ожила и защебетала как пташка. Аина, Аина, Аина… А уж Лану хлебом не корми, дай только поговорить о горячо любимой дочери. Алмель довольно скоро почувствовала себя лишней. Она собиралась было обсудить с ведуньей практические вопросы, воспитание и содержание Хайны, но ей не дали даже приступить к разговору. Когда уходила, найденыши сидели в обнимку и оплакивали смерть Аины.

Ничего, о делах можно поговорить в другой раз. Алмель надеялась, что теперь станет в доме Ланы частой гостьей. Тем более что и ведунья, и Хайна приглашали ее наперебой. Кармал, конечно, будет недоволен. При всей своей неортодоксальности он все-таки вырос во дворце, и представление о том, что наложница должна сидеть взаперти, укоренилось в нем с детства. Но Алмель не сомневалась, что ей удастся его уговорить. До тех пор пока Кармал не знает о том, что Хайна — обыкновенный ребенок, он сделает все, чтобы исполнить любое желание девочки. А открывать повелителю правду Алмель не собиралась. Придет время — сам догадается.

Они подъехали к стене, окружавшей дворцовый сад. Спутник и телохранитель Алмели помог ей взобраться на спину лошади, а оттуда — на гребень стены. Алмель спрыгнула на землю и огляделась. Да, все правильно, это ее часть сада — специально отгороженный уголок. Здесь ей почти не угрожала опасность столкнуться с другими обитателями дворца. Разве что с садовником или его помощником, но к вечеру они обычно заканчивали работу.

Так и есть — в саду ни души. Алмель без приключений добралась до своих покоев, где ее поджидала служанка, доверенная Кармала. Девушке поручили прикрывать отсутствие наложницы, чтобы никто не догадался об отлучке Алмели из гарема. Служанка, надо думать, была до смерти рада поручению. И не только потому, что владыка почтил ее особым доверием, но также из-за роскошных яств, которые она должна была исправно поглощать, чтобы на дворцовой кухне не начались пересуды. Ни к чему, чтобы по дворцу пошел слух о нездоровье или возможной беременности любимой наложницы. И то и другое вызвало бы на женской половине нездоровый ажиотаж.

— Ты вернулась, моя госпожа! Какое счастье! Надеюсь, путешествие прошло удачно?

— Вполне. Рада видеть тебя, Тилина. Хотя твое упрямство, надо признать, меня огорчает. Если помнишь, я просила не называть меня госпожой. Будь добра, возьми шкатулку с фигурками для флеша, поймай кого-нибудь из личных слуг владыки и накажи срочно передать повелителю. Но сначала загляни на кухню, попроси, чтобы прислали горячей воды. И побольше.

Однако вымыться Алмель не успела. Кармал ворвался в ее опочивальню раньше, чем появились девушки с водой.

— Повелитель! — ахнула Алмель. — Тебе не следовало сюда приходить. Твоя беспечность…

Закончить фразу ей не дали. Владыка схватил возлюбленную в охапку, оторвал от пола и накрыл губы ртом. Но, вопреки опасениям Алмели, срывать с нее одежду не стал. После долгого поцелуя поставил на ноги, схватил за плечи и возбужденно заговорил:

— Ну же, дорогая, ты видела ее? Как она? Похожа на описание?

— Какое описание? — Алмель, ожидавшая совсем других вопросов, опешила. После долгого отсутствия, после стольких трудов по устройству девочки она надеялась, что Кармал справится о ее успехах и самочувствии.

А владыку, похоже, раздосадовало недоумение наложницы.

— Что значит какое описание? Ты же не хочешь сказать, что позабыла легенду?

— А, вот ты о чем! Не знаю. Волосы у нее точно белые. Глаза прозрачные. Но о росте и статности судить, как ты понимаешь, рано. Девочке всего восемь лет. И она очень щупленькая от постоянного недоедания.

— А нос? А губы?

— Честно говоря, я не помню точно, как их описывает легенда, мой господин. Да и какое это имеет значение?

Кармал бросил на наложницу полный негодования взгляд — словно она призналась, что забыла, как выглядит он сам. Но потом, видимо, решил не раздражаться и рассмеялся — несколько принужденно.

— Тебе, верно, здорово досталось, душа моя? Потерпи меня еще немного, а потом будешь отдыхать сколько пожелаешь. Но сначала позволь мне послать в Архив за тем юношей-мемориком. Я хочу, чтобы мы еще раз послушали легенду.

Чего Алмели совершенно не хотелось, так это слушать легенду. Но она понимала, что в случае ее отказа подавленное раздражение Кармала может вырваться наружу, и не решилась испытывать терпение владыки.

— Хорошо, повелитель.

Кармал вызвал слугу и отослал его с поручением в дальнее крыло дворца, где обитали сгорны с Даром памяти, в просторечии именуемые мемориками. Меморик с Даром средней силы способен с первого раза запомнить и дословно воспроизвести любую речь продолжительностью до четырех часов, даже если она состоит из бессмысленного набора непонятных слов. Четыре с половиной дюжины мемориков хранят в своей памяти все монаршие указы, описания всех официальных церемоний и приемов, отчеты обо всех заседаниях верховного суда, доклады чиновников и торговые соглашения, поздравления и ультиматумы, хвалебные гимны придворных поэтов и народные песни, сказания и легенды, собранные за время правления целой династии владык. В каком-то смысле меморики были столпом государственности нагорнов, и Алмель иногда развлекалась фантазиями на тему хаоса, к которому могла бы привести недобросовестность или злонамеренность служителей Архива.

В ожидании меморика Кармал наконец-то догадался спросить возлюбленную, как прошла и насколько успешной была ее поездка. Алмель с воодушевлением начала рассказ, но не дошла и до середины, прерванная появлением худосочного и сутулого сгорнийского юноши. Войдя, сгорн упал на колени и ткнулся лбом в ковер на полу.

— Ты звал меня, повелитель?

— Да. Мы хотели бы снова услышать легенду о Белой деве.

Еще раз коснувшись лбом ковра, юноша выпрямил спину, вперил взгляд в пространство и затянул заунывно:

— «Случилось сие за три дюжины лет до того, как доблестный Мюниг объединил под своею властию две с лишком дюжины самоуправных баронов и сделался первым владыкой всех нагорнов. У южных пределов земли нашей владычествовал во время оно юный барон Бардис. Родитель его, благородный Урлиг, почил от хвори утробной, не достигши лет преклонных и оставив править пределом сына, по младолетству весьма буйного нрава. Бардис, будучи силен в брани и облечен могуществом немалым, взалкал могущества большего. А равно золота взалкал и славы бранной, потому как нечестив был и страха не ведал, лишившись рано родителя. Много беззаконий совершил он на земле, под его властию стенающей, от воя вдов и сирот содрогающейся. Умерщвлял, насилие учинял да разбоем не гнушался.

И было в его землях торжище знатное, куда стекались по осени караваны торговые со всех окрестных пределов. И с гор поднебесных, и со всех земель плоскогорных, и с низин, населенных народом чуждым, на неведомом языке изъясняющем. И надобно сказать, что караваны оные, с низин приходящие, боле всех прочих богатством товара славились, потому как везли плоды неведомые смака необычайного, и зерно невиданное, нигде боле не произрастающее, и масла ароматнейшие, и ткани бесценные тканья тончайшего, и кубки и блюда красоты дивной, и семена пахучие, вкус пищи волшебно меняющие. А вели те караваны человеки, хоть росту исполинского, да в кости узкие и на вид вовсе не воины.

И замыслил Бардис в надмении своем дело темное, нечестивое. Возжелал он напасть на караван низинный и исторгнуть душу из караванщиков ради товара их драгоценного. Собрал рать юнцов столь же окаянных и двинул ее на купцов невинных. Завязалась сеча кровавая, и полегли караванщики от мечей лиходейских. А последний из долинников, со коня своего падая, возопил криком страшным, душу пронзающим: «Асуна, Альбуци! Асуна!»

И в тот же миг по земле прошел смерч огненный, и вышла из него дева статная в полторы сажени росту. Власы ее белее снега вершин горных, глаза — прозрачнее чистейшей воды родниковой. Нос — тонкий, горбатый, с крыльями фигурными, губы — длинные, рисунка причудливого. А одежды белые, в серебро отливающие, сверкали что молнии небесные. И разошелся окрест девы мрак, а пред нею огнь пошел все кругом опалять. И повалились оземь лихие люди Бардисовы и криком звериным воскричали, как исторгались из тел души их окаянные. А громче всех кричал сам Бардис, в огне по земле катаючись, извиваясь, подобно змее, копием пронзенной.