Василиса Раса

Три способа испортить жизнь магу

Пролог

— Ну же! Вы согласны, Эмеральд? — злой мужской голос яростным шёпотом рычал мне в лицо. Обладатель его, казалось, пытался проломить коленом мои несчастные рёбра и, возможно, сожрать мою печень и при этом он очень красочно чертыхался. — Отвечайте! Или я вытряхну вас из этого демонова платья при всех! И сделаю то, что должно! Да-да, именно. Выпорю, и никакой ваш папенька не поможет. Он сбежал!

Бред какой. Я заболела что ли?

— Мм…? — потянулась к угасающему свету, и в ответ раздалось ликующее:

— Слава небесам! Объявляю вас мужем и женой. Поднимите невесту!

Ну я ж говорю, бред. Только щёки горят сильно почему-то. Правда что ли температура свалила? Ничего не помню…

Глава 1

День был чудесный. Пара стояла в расписании на этот год очень удачно, так, что мне не приходилось даже особенно отвлекаться от основной работы.

Я взмахнула рукой, отпуская студентов на волю и, опомнившись, прокричала в схлынувшую за двери толпу:

— Пухлянски!

— Руслана Алексеевна! Ну сколько можно?!

Я махнула на него рукой — пусть не воображает.

— С тебя цифра к коллоквиуму! У тебя оптика самая широкая.

— Да помню я! — проворчал Булкин, несчастный ребёнок, не могли материну фамилию мальчишке дать что ли? — Я уж и так даже во сне на ваш парад планет смотрю. Чего уж там такого-то?

— А надо не во сне. Надо в зеркала, — сказала я, застёгивая портфель. Понимал бы чего в направленном свете.

— И это. Руслана Алексеевна, вы перестаньте меня так, при всех…

— Вот когда килограммов двадцать скинешь… — многозначительно уронила я. — Для начала.

— Да вы что? На самое дорогое! — ужаснулся студент, и похлопал себя по толстому пузу. Ему и правда надо было срочно худеть. Отёк у парня был явный, и поджелудочная с печенью тоже заметно сбоили, судя по маске лица. — Да и трудно это. Сами разве не знаете?

— Трудно, Пухлянски, с диабетом жить. И с гипертонией. А худеть — не, не трудно, — что я ещё могла ему сказать? И как замотивировать? — Жрать меньше надо, и спортом заниматься! Глядишь, дольше проживёшь!

Моя пара стояла у них в расписании как раз после большой перемены, и каждый раз, заходя в аудиторию, я видела, как он спешно доедает пиццу из огромной коробки. Мрак и ужас…

Я смахнула всякую мелочь со стола в ящик и закрыла его на ключ. Имеющий уши, да услышит…

— И помни, без медосмотра я тебя до зачётов и экзаменов не допущу! Липовую справку не покупай — вот её как раз сожрать заставлю!

А там мать пусть сама разбирается, взрослые, поди, люди.

В спину мне донеслось нечто не слишком приятное и потому едва различимое за гомоном десятков голосов, но я уже выходила в коридор и потому предпочла не расслышать.

— Руслана Алексеевна, Руслана А-алексеевна!

Я мученически закатила глаза и остановилась.

— Ну что тебе, Пахрачёв?

Парнишка, весь взъерошенный, тяжело отдыхивался в сторону, но смотрел решительным взглядом.

— А-а. Ты опять… — разочарованно протянула я, пытаясь незаметно слиться с толпой студентов или прикрыться Булкиным, как раз в этот момент проплывающим мимо.

— Я нет… То есть…, да, конечно… Фух… Но сейчас нет.

Господи, да что вы все разговаривать-то не умеете?

— Не знаю, как ты с такой дыхалкой по горам бегаешь, но с коридорами она явно не справляется. Коротко и по существу. У тебя три секунды.

— Вот, — мальчишка ткнул в меня одновременно кулаком и горящим взором, и я потянулась к очкам. Как довольно заулыбался Пахрачёв, я, конечно, уже не увидела.

— Если ты надеешься, что за это я всё-таки возьму тебя летом в Анды… Что это, Саш? — я осторожно перебирала пальцами по лёгкой металлической трубе с кривой ручкой и толстыми стёклами, отчётливо напоминающей карликовый телескоп.

— Мы летом в Саянах были. С клубом.

— Нашёл? — линзы были непривычные, слоистые и наверняка нерабочие. Я понюхала трубку и осторожно потёрла тёмный край, покрытый нечитаемыми под окислами символами.

— Можно и так сказать, — пробормотал студент и усмехнулся: — Джина нет, мы проверяли.

Я посмотрела на развеселившегося паренька поверх узких прямоугольных очков и строго объявила:

— Отнесёшь в лабораторию, я после занятий посмотрю. Если хочешь поучаствовать, велкам, — и прогуливающейся походкой пошла дальше.

Я уже говорила, что день был чудесный? Так вот, он действительно был. Солнце светило, студенты шуршали. Ничего не болело… что в определённом возрасте уже воспринимаешь, как истинную благодать.

Да и хорошо мне тут было. Университет я обожала с самого детства, когда ещё папенька с собой на работу брал. Здесь прекрасным было всё: запах старого лака, скрипучий паркет, облезающая краска вон там, у лестницы и высоченные двери, гул молодых голосов… Это были одновременно неизбежность и призвание, наверное.

Отец научил меня всему лучшему, что во мне было: любви к звёздам, к людям и к жизни.

«Без звезды в сердце вы нищи», были его слова, которые я из курса в курс повторяла студентам. «У каждого должны быть свои небеса» и «Звёзды доверяются только чистому сердцу».

И они доверялись — им, мне, нашему маниакальному энтузиазму. Так. Что-то я отвлеклась.

В общем, я с удовольствием вышагивала по коридору факультета астрофизики и посматривала в окна галереи, через которую лежал мой путь. Снаружи была звонкая, сочная весна в самом своём расцвете, умытая утренним дождём и тут же обласканная солнцем. От этого к ощущению счастья прибавилось предвкушение неизбежного чуда, словно в юности. А в груди что-то тоненько волновалось. Не иначе, Пахрачёв на меня слишком сильно надышал после пробежки, чтоб ему там икалось до ужина.

К концу последней на сегодня лабораторной он заглянул в дверь, и я махнула, «заходи».

Парнишка просочился вдоль стены ко мне, и мы тихонько остановились у окошка.

Пока остальные корпели над работой, я рассматривала под увеличительной линзой Сашкину находку. Это была составная из нескольких частей трубка, явно на остатках частей какой-то из монтировок [Монтиро́вка телеско́па (также опо́рно-поворо́тное устро́йство (ОПУ́) телеско́па) — поворотная опора приборов для наблюдения за небесными объектами (например, телескопов или астрографов). Монтировка позволяет наводить телескоп на нужный объект, а при длительном наблюдении (или фотографировании) — компенсировать суточное вращение Земли.], потому что колёсико часов тут прослеживалась явно.

— Мало света, — пробормотала я себе под нос, и Сашка неожиданно предложил:

— А пойдёмте наверх, пока пара не кончилась, там и посмотрим.

— Не, не успеем, — я попробовала подковырнуть колёсико, и мне показалось, оно чуть заметно сдвинулось. — Мне лабораторные собирать пора, а наверх, даже если через ступеньку, их там девяносто три, на минуточку. Нельзя так с пожилыми людьми.

— Ру-русла… на Алексеевна! Вы что говорите такое? Вам лет-то не больше… — Пахрачёв смущённо заткнулся.

— Точно тебе говорю, девяносто три. Все почему-то думают, что больше. Я про ступеньки сейчас, если что. — Колёсико явно шевелилось, но что-то ему мешало. У меня от напряжения даже переносица вспотела. Труба была однозначно очень старая, и потерять её по моей неосторожности было бы обидно.

— Ну точно на комплимент нарываетесь, — с облегчением выдохнул мальчишка и вдруг опять напрягся, — Или вы меня разыгрываете?

— Ну какой розыгрыш, Пахрачёв, ты чего?… Мм… Я сейчас сделаю одну вещь, за которую коллеги, если узнают, меня казнят особенно извращённым способом, поэтому…

— Могила, — с готовностью кивнул мой верный аспирант.

— Пожилой человек, это разве старый, Саня? — спросила я, доставая под изумлённые взгляды студентов вэдэшку из ящика с инвентарём. — Самой страшно, не говори ничего. Так вот, друг мой, это человек не старый вовсе, а тот, кто пожил и имеет некоторый опыт с этой жизнью справляться, — я примерилась к артефакту, прищурив для верности один глаз. — Ну вот, как-то так. А теперь — не дышите! — Осторожно капнула из пипетки на крошечное, почерневшие от времени колесо, и на дугу с символами, а сама отошла на всякий случай подальше, чтоб не сглазить, наверное, и чтоб раньше времени не начать хватать и проверять.

К тому моменту, как я приблизилась с бумажными салфетками и тонкой силиконовой уплотнительной лентой к окну, лабораторные лежали у меня на столе, а аудитория опустела. Только Сашка настороженно сопел, сидя на первой парте.

Я аккуратно убрала остатки масла и, насколько было возможно, оттёрла дугу. Если мне не слишком изменяла память, руки мне следовало оторвать по самые уши. В назидание и чтоб не повадно было тянуть их к разным бесценным предметам.

Но было поздно. Звёзды сошлись так, что я до этой трубы первая дотянулась. Оставалось надеяться, что безвозвратно там пострадала только отломанная часть монтировки, которая, судя по почерневшему неровному краю скола, отломалась задолго до встречи со мной.

Я очень тихо и, по-привычке стараясь не дышать, повернула малюсенькое колесо и чуть не выронила трубку, потому что под пальцами едва ощутимо затикал механизм…

Эта доисторическая хрень очевидно работала, очень медленно двигаясь на моей дрожащей ладони.

Сашка вскочил. Я остановила его жестом — не сейчас.

И повернулась к окну, чтобы лучше видеть.

Ну а потом, какой астроном удержался бы от того, чтобы посмотреть в окуляр? Я, кстати, удержалась, соображения хватило, но посмотрела на символы, которые медленно наливались фиолетовым светом и выстраивались в круг. Я отодвинула окуляр от себя на расстояние вытянутой руки, привычным жестом направляя его мутные стёкла в горизонт. Символы на трубе засветились ярче, застилая лучами окно предо мной, линзы вспыхнули розовым и белёсым, я услышала далёкое Сашкино «…Ана!», и всё померкло.