Однажды Персис спросила отца, не осталось ли у него что-нибудь из материнских трудов. Он уклонился от ответа — вероятно, потому что желал сохранить их исключительно для себя. В детстве Персис завидовала ему, а став взрослой, поняла: Сэм охотно отдал бы остатки своего покалеченного тела, чтобы вернуть ее мать. Печаль сразила его, как гангрена, но вырвать из груди сердце, чтобы спасти себя, он не мог — именно там, словно муха в янтаре, надежно хранился образ Саназ Вадиа.

Персис наклонилась вперед и нежно поцеловала отца в лоб. Веки его затрепетали, с губ сорвалось какое-то бормотание, и все же он не проснулся. Луч лунного света, сочась через круглое окно, падал на его лысеющую макушку и освещал сеть мелких шрамов: они начали обнажаться, когда у Сэма стали выпадать волосы. Сердце Персис наполнилось смутной печалью. Она знала, что только во сне отец становится самим собой и что, плывя по фантастическим океанам ночи, он снова видится с единственной женщиной, которую любил и которую потерял.

8

2 января 1950 года

В тот день отец был первым, кто показал ей газету с новостями. При этом он скорчил гримасу, но не сказал ни слова. А к тому времени, как Персис прибыла в Малабар-хаус, от новостей уже было никуда не деться. Сет оказался прав: убийство Хэрриота попало прямиком на первую полосу. Персис задавалась вопросом, оставят ли высшие эшелоны это дело команде из Малабар-хауса. И в душе ее загоралась яростная решимость. Это было ее дело, и расставаться с ним без боя она не собиралась.

Прямо на обложке «Таймс оф Индиа» красовалось фото Лабурнум-хауса. Рядом было изображение сэра Джеймса Хэрриота, выступающего за кафедрой. А заголовок гласил:

ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫЙ БРИТАНСКИЙ ДИПЛОМАТ

УБИТ НА НОВОГОДНЕМ БАЛУ

Персис просмотрела статью. Информации там было мало: так, краткое описание Хэрриота и его кончины. К счастью, о том, что он расследовал преступления, связанные с Разделом, в статье не упоминалось. Заканчивалась она объявлением, что делом сэра Джеймса занимаются полицейские из Малабар-хауса, а ведет его инспектор Персис Вадиа. «Индиан Кроникл», напротив, скромничать не стала:

ПОКА БОМБЕЙСКАЯ ЭЛИТА ТАНЦУЕТ,

НА МАРИН-ДРАЙВ УБИВАЮТ БРИТАНСКОГО ПОЛИТИКА

Журналист Аалам Чанна обрисовал ужасную картину убийства и даже позволил себе свободно рассуждать о его мотивах. Неназванный свидетель подтвердил, что сэра Джеймса обнаружили «раздетым и в луже крови». А рядом с обязательной фотографией Хэрриота была еще одна, поменьше — фото «инспектора Персис Вадиа, женщины-следователя, которой поручено вести это дело». Далее Чанна размышлял, мудро ли было отдавать такое громкое дело столь малоопытному полицейскому. Вопросы о поле Персис не поднимались напрямую, однако ничего хорошего в словах Чанны все равно искать не приходилось.

Она скатала газету и швырнула в мусорное ведро.

Остаток утра прошел примерно в том же духе. Периодически на горизонте возникали новые журналисты, пытавшиеся что-нибудь разузнать. Парочка из них даже заявилась прямо в Малабар-хаус, требуя, чтобы Персис с ними встретилась. Когда их просьбу проигнорировали, они убрались восвояси, но Персис не сомневалась, что они еще вернутся. Стервятники редко оставляют жертву надолго. Кому, как не парсу, это знать.

Персис продолжила разбирать свои заметки в поисках новой информации для дальнейшего расследования.

Она достала загадочную записку, которую нашла в куртке Хэрриота, с именем «Бакши» и символами «УЧК41/85АКРЖ11». Сама бумажка, как она уже успела увериться, была вырванной из блокнота страницей.

Она сосредоточилась на строках: «Шестьдесят восьмая святыня, что стоит у водоема с нектаром».

Что-то в этих словах показалось ей знакомым.

Она подозвала Прадипа Бирлу и показала ему листок. Его невзрачное лицо сосредоточенно наморщилось.

— Мне эти слова ни о чем не говорят. Хотя…

Персис подождала немного.

— Вот, про шестьдесят восьмую святыню. У нас, индусов — по крайней мере, правоверных, — есть шестьдесят восемь ключевых мест паломничества. Посещение каждого из них приносит различные духовные блага. Например, в Айодхье можно отпустить грехи, в Панчганге — освободиться от цикла перерождений. Ну и так далее.

— Хотите сказать, Хэрриот посещал все эти шестьдесят восемь святынь?

— Нет, конечно. Такое непросто осуществить даже индусам.

Но Персис была рада уже тому, что Бирла, похоже, искренне хотел ей помочь.

Из всех ее коллег по Малабар-хаусу Прадип Бирла оказался единственным, кто хоть как-то попытался принять ее, благодаря чему и сделался самым близким ее союзником. Все остальные восприняли ее приход с негодованием, антипатией или неприкрытой растерянностью. Присутствие Персис в их коллективе казалось им окончательным подтверждением того, как низко они пали. Бирла же оставался флегматичен. «Мадам, вы среди нас единственная, кто попал сюда не за провинность, — говорил он. — А это что-то да значит».

В свои пятьдесят пять лет Бирла не слишком успешно продвигался по карьерной лестнице, но тем не менее вполне благополучно справлялся с последствиями Раздела, пока из-за одного происшествия не испортил отношения со старшим офицером.

— Он хотел жениться на моей дочери, — рассказывал он Персис. — Она ответила, что с большей охотой вышла бы за осла. Ему это не понравилось.

Как вскоре выяснила Персис, Бирла вовсе не был человеком небольшого ума. Он очень методично подходил к работе, и это было по-своему эффективно. При наличии достаточного количества времени ему в конце концов удавалось к чему-то прийти. Хотя, по мнению Персис, ему недоставало воображения. Но, возможно, это было связано с его религиозными взглядами: когда он принимал решение, то, как правило, опирался именно на религию.

Он рос в махараштрской глубинке, но еще ребенком приехал в Бомбей. Воспитывался он в бедности, образование получил в силу необходимости и так и не утратил обыкновения подходить ко всему строго по-деревенски. Но все равно Персис была рада его присутствию. Он, по крайней мере, относился к ней с неким подобием уважения. Хотя иногда казалось, что не столько из-за того, что она выше по званию, сколько потому, что она напоминает ему дочь.

Бирла был невысоким мужчиной с короткими пепельными волосами, темными, покрытыми язвами щеками и густыми бровями. Его усы как будто вырезали из коврика и приклеили к губе. Под рукой у него всегда было собрание религиозных проповедей, и часто, чтобы проиллюстрировать свою точку зрения, он прибегал к ведическим писаниям. Это было единственное, что Персис не нравилось в нем.

Час спустя она покинула Малабар-хаус, чтобы отправиться в Байкаллу на дневное свидание с трупом Хэрриота.

Медицинский колледж Гранта, одно из старейших медицинских учреждений в городе, излучал чувство собственной значимости: Персис всегда казалось, что даже само здание выглядело слегка высокомерным. Он был основан в 1845 году для обучения индийцев из Бомбейского президентства теоретическим и практическим аспектам западной медицины. Одним своим существованием колледж пропагандировал идею того, что медицина индийская здесь уже не ко двору и вообще устарела.

Судмедэксперт, доктор Радж Бхуми, обнаружился на втором этаже, в секционном зале. Он был занят тем, что настраивал новенький бакелитовый приемник на станцию «Всеиндийское радио» и шумно что-то ел со стальной тарелки.

Бхуми был кругленьким человечком с растрепанными бакенбардами и носом-луковицей, который венчали очки-половинки. Увидев Персис, он встал ее поприветствовать. Поднос тут же соскользнул с его колен, и по белой плитке рассыпались рис с чечевицей.

— Прошу прощения, — весело сказал Бхуми и неуклюже наклонился все собрать.

Персис глядела, как он горстями собирает свой обед обратно в тарелку, и не могла не ощутить горечь от утраты предшественника Бхуми, доктора Галта.

Джон Галт был именно таким, каким должен быть судмедэксперт. Этот мертвенного вида англичанин выполнял свою работу так, как будто был обычным бухгалтером, и подходил к ней с той точностью и рассудительностью, какой категорически недоставало его преемнику. Персис встречалась с Галтом всего один раз — она тогда расследовала смерть человека, которого сбил на улице сбежавший из цирка слон, — и врач сразу произвел на нее впечатление. Но недавно он умер, и место главного городского судмедэксперта перешло к человеку помоложе. Оставалось только гадать, как он в свои годы достиг столь высокого ранга. Похоже, кумовство встречается даже в таких мрачных сферах деятельности.

Бхуми поставил свой поднос возле радио, которое без умолку визжало и шипело, словно потревоженный младенец.

— Никак не хочет работать, — пожаловался Бхуми и ударил по прибору кулаком. — А я-то надеялся послушать «Трофей Ранджи» [«Трофей Ранджи» — внутренний чемпионат Индии по крикету.] — сегодня Бомбей играет с Бародой…

Персис подалась вперед и выключила радио.

— Может, займемся нашим делом?

Бхуми смерил ее удивленным взглядом, но, заметив выражение ее лица, нервно поправил очки на носу.

— Да, конечно, конечно.

Он повернулся и повел ее вглубь зала, где на металлическом столе лежал сэр Джеймс Хэрриот. Его тело было по горло закрыто белой тканью, так что умиротворенное лицо оставалось открыто всем стихиям.