— Я не знаю, что с этим делать, — посетовала хозяйка. — Бакраны решат, что это Зло, и все начнется заново, а зарисовывать долго. Он слишком большой, и я не понимаю, откуда он взялся.

Матильда вгляделась, пытаясь припомнить стену, в которую летом ушли Алва с Валме. Фреска там была, но другая, к тому же испакостившая горы и небо фигура явно принадлежала не кагету.

— Мужчина, — начала с самого очевидного алатка. — Одет не по-кагетски и не по-горски, точнее не скажешь.

— Нога нарисована очень хорошо.

— Я бы сказала, слишком, — поморщилась Матильда: уходящая в никуда нога напоминала о Рыбке с ее презентами. — Лучше б голову нарисовали!

— Не могу вспомнить никого с такой осанкой. Писать по нему можно, краски ложатся… Видите птицу? Там было ухо, оно мне особенно не понравилось… Не само ухо, а то, что оно одно. У нас прежде был неприятный обычай, некоторые казароны его придерживаются до сих пор…

— Уши врагам рубили? Так и мы тоже.

— Не просто рубили — засаливали и хранили на льду, а это… Оно оказалось на облаке и было совсем как живое.

Птица — черный ворон — была не из лучших творений Этери, но какой спрос с художницы, обнаружившей на своей картине непонятное чучело? Принцесса поскребла ногтем сперва сапог, затем — козла. Козел соскребался, сапог — нет. Как подобный казус истолкует Премудрая, Матильда не представляла, но знамение выходило не из приятных. Этери думала так же.

— Если б только я нарисовала что-то другое, — вдохнула кагетка. — Скоро приедет тесть и с ним первая из Премудрых. Она везде видит Зло, которое по воле Бакры прогнал герцог Алва, а Зло всегда хочет вернуться… Этот черный выше гор и больше Бакры и регента, его обязательно истолкуют.

— Кстати, — буркнула Матильда, — ты опять ройю сняла! Надень, а то решат, что поганец из-за этого намалевался!

— Я не снимала, — запротестовала Этери, поднося руку к расписному шелковому платку. — Она там. Мне… шею надуло.

— Бывает, — кивнула Матильда, которой в прежние годы частенько «надувало» то шею, то грудь, то плечи. Кошки б подрали этих любовничков, отцелуют свое — и в окно, а ты замазывай да прикрывай! — Ну и глупы же мы с тобой! Повесь ковер, и вся недолга. По приказу Ворона повесь, и пусть он запретит к нему прикасаться всем, кроме тебя, а ты потихоньку этого болвана закрасишь.

— Закрашу, — вздохнула кагетка. — Я слышала о нерукотворных иконах, они тоже сами появляются, но ведь это не святой.

— Да уж! — Матильда вновь воззрилась на застящую горы фигуру. — Вообще-то это не он большой, а козел мелкий, но на святого — да, не тянет. Поза не благостная.

2

Коннер пред Алвой благоговел, но это было благоговение волкодава, подразумевающее прыжки и счастливый лай. Нет, тело генерал-адуана не скакало и не гавкало, зато душа… Рокэ это понимал и не забывал о пряниках, тоже духовных.

— Больше мне послать некого, — объяснил он варастийцу, и Марселю почудилось, что тот сейчас высунет язык и шумно задышит. — Здесь вас заменить все-таки можно.

— Это точно, Монсеньор, дураков не держим. Что делать-то?

— Лететь к Дьегаррону, а от него — в Эпинэ. В Тронко не заезжать, не заезжать вообще никуда. Дорога на ваш выбор, но через три недели чтобы были у Валмона; он в своих владениях сидит вряд ли, так что придется искать.

— Найдем.

— Начнете с того, что передадите письмо от сына, потом вручите мое и потребуете совместной прогулки. Когда убедитесь, что вокруг даже мухи не вьются, скажете, что я буду ждать его людей в Лаик где-то в десятый-пятнадцатый день Осенних Молний. Марсель, есть что добавить?

— Бакранский козий сыр, — бездумно сообщил язык виконта. — Если, конечно, он доедет.

— А чего б не доехать? — удивился Коннер. — Осень, авось не стухнет. Еще что?

— Все, — залихватски подмигнул отчаянно не желавший тащиться в Лаик Валме. — Вперед!

— Через часок двинем. Монсеньор, вы никак напрямки через Кольцо наладились?

— Да.

— А оно точно нужно?

Марсель считал, что нет, только Алва никогда не был горбат, вот дыра его и не исправила. Встревоженный Коннер удалился с песьим вздохом, а Марсель так ему и не объяснил, что посланец держит в руках их с Рокэ жизни.

— Я думал, ты больше доверяешь Савиньякам, — двинулся в обход Валме. — Они могут обидеться. Только начали воевать, и вдруг — ты.

Алву чувства братцев-маршалов не волновали, он с мечтательным видом глядел в окно, пейзаж и впрямь открывался прелестный.

— Ты, несомненно, стал лиричней, — заметил Марсель, — а вот мы от войн огрубели. Не будешь ли ты столь любезен, что оставишь прекрасное в покое?

— Буду. Хочешь стать Проэмперадором Сагранны?

— Нет!

— Отчего-то я так и подумал.

Виконт обреченно сунул за пояс три пальца, они влезли спокойно, но только они.

— Я больше не худею, так что всему есть предел. Лошадей загонять станешь?

— Нет.

— Меня ты тем более не загонишь, но Котика Бонифацию я не оставлю. Эпинэ Марианну оставил, а она взяла и умерла.

— Я оставил Моро, — прекращать созерцание гор Алва не собирался. — Войдите!

— Так что письмо, — доложил дежурный адуан. — От кардинальши. Вроде срочно.

Рокэ читал, а Валме чистил ногти и не хотел за Кольцо. Если б не дыра, они бы давно были в Ноймаринен. К Мельникову Лугу, конечно, не успели бы, но Рокэ всяко нашел бы, чем заняться. И Бруно бы разбили, и скакать через кишащие придурками графства бы не пришлось.

— Странный тон. — Алва бросил распечатанное послание на стол. — Матильда требует, чтобы я немедленно шел к Этери. Будь одна мамашей, а вторая — девицей, я бы решил, что меня начнут женить. Как честного человека.

— Я тебя провожу. Как бесчестного… Почему Лаик?

— Мы ее знаем, и сейчас там, по твоим собственным словам, должно быть тихо.

В последнем Марсель успел усомниться. Графиня Савиньяк написала папеньке полную ерунду! На самом деле Лаик кишела бесноватыми, а на подъездах к ней болтались орды мародеров. Это было не менее очевидно, чем намерения гнавшегося за лодкой бревна, только офицер для особых поручений состоит при особе, куда бы кошки эту особу ни заносили.

— Готти, — сказал Валме задремавшему волкодаву, — пошли не жениться. Нас ждут.

3

Алва приволок Валме, а Валме — пса. Мужчины, не желая вспоминать, что было ночью, ведут себя как последние трусы. Даже те, кто почитаются храбрецами. Можно подумать, кэналлийца позвали бы, не появись на стенке непонятная гадость!

— Спасибо, что нашли время, — прошипела алатка и, чтобы не протягивать руку, схватила с подноса грушу. — Боюсь, вы поняли меня неправильно.

— Скорей, это вы написали не совсем то, что собирались. У графа Рафиано, которого вы еще узнаете, есть притча о лисе, писавшей пасечнику, а думавшей о птичнике. Чем могу служить?

— Хорошо, что вас двое, — принцесса тяпнула грушу, та от обиды плюнула соком. — Нужно повесить ковер.

— Где? — невозмутимо уточнил Ворон и галантно, вот ведь дрянь, поднес к губам руку Этери.

— В моей гостиной, — лисонька, умница такая, и бровкой не повела. — Там испорчена стена, и я бы не хотела, чтобы ее увидели мои подданные. Бакраны придают подобным вещам слишком большое значение.

— Лучше искать смысл в случайностях, чем случайность в закономерности. Ковер будет с птицами?

— Не имеет значения. Я вряд ли скоро войду в ту комнату.

Так-то вот, господин-красавец! Небось, думал, тебя здесь примутся за ноги хватать, заливать слезами и зацеловывать? Нет уж! Ты пришлешь адуанов приколотить тряпку и уберешься восвояси. Есть женщины, которые говорят «приди» только раз. Не удержал, струсил, недопонял — конец один, кто был всем, становится никем. Навсегда.

— С вашего разрешения, мы с виконтом все-таки взглянем.

— Я пойду с вами, — негромко сказала кагетка. — Это мои покои, и это моя картина.

Матильда тоже пошла и тоже стояла и созерцала испакощенную стену. Долговязая фигура, вломившаяся в синюю безмятежность, тревожила — слишком уж она была чужда цветам, небу и… ожиданию любви. Только глядя на огромную ногу без туловища, Матильда поняла, что Этери рисовала свое несбывшееся. Вчера оно наполовину сбылось и сдохло, оставив стыдную горечь, так чему удивляться? Вот такими сапогами по душам и топчутся.

— Алисианская мода, — подал голос Валме. — Не лучший образец.

— Что за бред? — как могла вежливо спросила алатка. Виконт охотно указал на рога, словно бы пропоровшие безголовую шею.

— Такие воротники носили только во время регентства Алисы и только в Талиге, но я не вижу шитья.

— Я много чего не вижу, — буркнула Матильда, — например, башки.

— Было ухо, — напомнила Этери. — Теперь на этом месте ворон. Герцог, это никоим случаем не намек на вас.

— Сударыня, я не имею обыкновения полагать, что все говорят и думают исключительно обо мне. Вы правы, ковер, несомненно, нужен. Бакранов я предупрежу.

— Буду вам очень признательна, — Этери отвернулась от изгаженной мечты. — Давайте перейдем в сад, и я прикажу подать фруктов. Или вы торопитесь?