— Кирилл Александрови-и-ич, пора просыпаться, — ещё немного потрясла. — Кирилл… — в глаза бросились его неестественная бледность и тени под глазами, потом я опустила взгляд к губам, которые мне тоже показались чересчур бледными. А ещё он совсем не реагировал на то, что я его трясу. Я качнула его сильней, он перекатился почти что на спину, упёршись в спинку дивана плечом и снова абсолютный ноль реакции.

Да что он как неживой?

Я резко распрямилась от безумной догадки, пульс тут же ускорился, бросая меня в жар.

— Кирилл Александрович! Проснитесь! Вам плохо? — может, я с ума сошла, но что-то с ним явно не так. Лежит в неестественной позе, будто завалился набок неожиданно для себя, вон ноги-то на полу. Бледный и не просыпается. — Чёрт!

Ругнувшись, я поспешила к дверям, надо позвать Ангелину на помощь, чёрт с её стервозностью, не до этого сейчас. Я потянула дверь на себя, и она не поддалась. Дёрнула ещё. Как прибили!

— Да ты издеваешься? Ты что заперла меня тут? — заподозрила я секретаршу в самой настоящей подставе. Подёргала ещё раз дверь для верности, убеждаясь, что та не поддаётся. — Ангелина! Ангелина, открой!

Я позвала её не уверенная, что сквозь эти ворота хоть что-то слышно с той стороны. Потом оглянулась на Соколова, который продолжал лежать точно так, как я его завалила на спинку. Да он без сознания!

— Ангелина! Открой! — я постучала ладошкой по двери, — открой срочно! Кириллу Александровичу плохо! Ангелина!

Да что же это такое происходит? Куда она делась, зачем заперла дверь? Я постучала, подёргала, ещё раз постучала, продолжая шуметь уже с надеждой на то, что хоть что-нибудь произойдёт. Сумасшедшая секретарша откроет или Соколов проснётся.

Только вот не произошло ни того ни другого!

Я испуганно посмотрела на диван. Не могу же я бросить его вот так, человеку помощь нужна! Ему явно нехорошо! Да что же… а вот сейчас в моём мозгу зачем-то понеслись безумные мысли, которые я крутила в голове половину прошлой ночи. Те самые, где у несчастного, на которого наложили приворот, начинаются проблемы со здоровьем.

Так! Стоп! Нет! Это бред и я это уже выяснила!

Или нет?

Мамочки!

— Кирилл! Кирилл, очнитесь! — я бесцеремонно похлопала его по щеке и не дождалась никакого возмущения или шевеления. Даже ресницы эти чёртовы не дрогнули, — да что же такое с вами?

Я взяла в руку его запястье и попыталась прощупать пульс, но там были часы с широким кожаным ремешком и они мешали, с трудом дотянулась до другой руки под ним, а она была странно холодная и… без пульса!

Да нет, это я криворукая! Сам-то он ещё тёплый! Может, остыть не успел? Да блин!

Я приложила руку к сонной артерии на шее, пытаясь нащупать теперь биение сердца сбоку под подбородком. Не пойму, это его пульс или мой сумасшедший? Да у меня руки трясутся, как будто меня током ударило!

— Кирилл! — я зачем-то ещё раз его потрясла, понимая, что это чисто для успокоения совести. Приподняла одно его веко, мельком увидев расширившиеся зрачки и радужку цвета крепкого кофе. Потом наклонилась ближе к его лицу. То ли мне показалось, то ли я всё же ощутила на щеке лёгкое дуновение воздуха.

Так он дышит вообще или нет?

Я не знаю зачем, видать, программа какая-то внутри врубилась, но я начала расстёгивать его рубашку на груди. Что-то там было про то, что человеку без сознания нужно ослабить воротник и ремень, чтобы ничего не давило и не мешало дышать. Я остановилась на четвёртой пуговице, распахнув его грудь и уставившись на красивые мышцы и впадинку между ними. Моргнула, прогоняя наваждение.

Привстав на край дивана на колени, я нагнулась к нему и приложила ухо к груди, мне тут же в щеку застучало сильное громкое сердце, но такое быстрое, что почти догоняло моё. Я судорожно выдохнула, но ещё не с облегчением. Сердце — это мало! Он ещё и дышать должен!

Поэтому я спешно расстегнула его ремень на брюках, а потом снова наклонилась лицом к губам, чтобы почувствовать дыхание. В голове замелькали картинки, как правильно делать искусственное дыхание и когда это вообще нужно делать в таких случаях.

Вспомнила про телефон, я же могу позвонить, позвать помощь! Оглянулась на его стол, только на нём почему-то не было телефона, ни внутреннего, ни личного мобильника. Это как вообще? Свой-то я не брала сюда, для чего он мне был бы нужен, лежит себе в моём кабинете.

Я осмотрела Соколова на диване, точно! Вон у него в переднем кармане брюк выпирает характерный прямоугольник, только вот он почти лежит на нём. Кому звонить-то? Я не знаю номер Ангелины! В скорую? Бизонову, чтобы дверь вскрыл? Пока мои мысли метались в паническом приступе, я придвинулась и полулегла рядом, чтобы залезть рукой в его карман и раздобыть мобильный. Да, господи, зачем же такие тесные брюки надевать? Рука пролезла достаточно глубоко, чтобы взять за твёрдый край телефона и… застряла там как у мартышки с апельсином.

На меня сверху рухнуло что-то тяжёлое и впечатало щекой в лицо Соколова, потом ещё одно и я распласталась у него на голой груди. Я резко испуганно вдохнула от неожиданности, но ладони на моей спине вдруг пришли в движение, как и тело подо мной. Произошло столько всего одновременно, что я полностью потерялась, не сразу поняв, что это его сильные руки, внезапно обняли меня, сжали, притягивая к себе, и поползли по спине. Одна вверх, другая вниз.

— Кирилл… — успела я вымолвить сдавленно, когда всё целиком тело мужчины развернулось и оказалось уже поверх меня, накрывая почти полностью и вдавливая в мягкий кожаный диван.

Соколов глубоко вдохнул куда-то в мою шею и выдохнул с довольным мычанием, тут же… боже мой! Целуя меня туда? Я подняла единственную свободную от плена его штанов руку и упёрлась в его широкое плечо, но его руки мне было не сдвинуть и не остановить. Одна из них вдруг заползла по плечу на шею, а потом и на лицо, поворачивая его к себе за щеку. Я распахнула глаза, видя, как он хмурится, не раскрывая глаз, и услышала, как прошептал:

— Моя огненная, иди ко мне, — тихо и хрипло будто спросонья.

Я открыла рот, чтобы возмутиться, хоть чем-то выразить свой протест и возражения насчёт того, что я не его и никуда не пойду. Только вот он взял меня за подбородок и так же, не раскрывая глаз, накрыл рот своими губами, жадно присасываясь как пиявка. Ох, нет… не как пиявка. Боже! Какие у него мягкие и приятные губы, горячие и требовательные, захватывающие власть и мои бедные губы почти целиком. Он начал вкусно поедать то верхнюю, то нижнюю, словно завтракал сладким пирожным с таким же довольным мычанием и причмокиванием.

В мой рот залез его подлый язык, а у меня отказал мозг, потому что я вместо того, чтобы гневно на него мычать и рассерженно хлопать глазами, необъяснимым образом начала растекаться от удовольствия. И даже, кажется, отвечать на поцелуй! Мои глаза сами собой закрылись, а рука с плеча скользнула на его затылок, чтобы запутаться пальцами в растрёпанным мягких волосах.

В сознании побежали воспоминания той самой ночи, фантомные ощущения, звуки, запахи, в животе томительно потяжелело от мысли о нашей с ним близости. Рукой, застрявшей в его кармане, что была зажата между нашими бёдрами, я начала чувствовать всё большую и большую тесноту. Карман не становился меньше, это становилось настойчивей и твёрже его желание, теперь упирающееся в меня всем своим великолепием.

Остановите меня! Кто-нибудь сделайте хоть что-нибудь! Я не хочу…

Но я хочу!

Так нельзя!

Кирилл двинулся на мне, толкаясь бёдрами, задрал нетерпеливым движением юбку и сжал ягодицу, намереваясь продолжать. Оторвался от моих губ лишь на мгновение, чтобы горячо и хрипло прошептать.

— Хочу, не могу…

Сквозь шум в ушах и его тяжёлое дыхание я услышала, как вжикнула молния его брюк.

— Кирилл… Алекса… ндрович, проснитесь…

О нет…