Глава 2. Звонок другу

В элитном ночном клубе стынет шампанское, снегурки легкого поведения полируют шесты, за барной стойкой грустят друзья. Хотя эти гады, скорее всего, уже начали без меня и бухают вовсю. Я должен быть там, в эпицентре разврата и порока, с размахом провожать старый год, а не изображать повитуху.

— Дыши! — говорю первое, что приходит в голову. На этом мои познания о процессе родов заканчиваются.

— Малышке еще рано появляться на свет, — причитает Кира, облокачиваясь об меня. Ловлю ее, чтобы не потеряла равновесие.

— Здравая мысль, — ищу у нее талию и придерживаю за то, что от нее осталось. — Подержи это пока в себе, — в панике киваю на животик. Он больше не кажется мне милым арбузиком, а ввергает в состояние шока. — Куда тебе торопиться…

— Все-таки вы ненормальный, — недовольно пыхтит, сверля меня заплаканными глазами цвета перламутрового миндаля. Лишь у одной девочки я такие видел. Но это, как мы выяснили, не она.

— Я ненормальный? — искренне возмущаюсь, от испуга забывая о главной проблеме, и зачем-то начинаю выяснять отношения. — Ты явилась ко мне в свадебном платье, выдвигала требования, как опытный похититель, а напоследок чуть не затопила мой кабинет. И после всего я еще ненормальный?

— Вдобавок хам, — морщится от приступа боли, сгибаясь пополам. — Думаете, я это контролирую? Ой, схватка, кажется, — стонет жалобно, и я машинально поглаживаю ее по спине. Бережно, успокаивающе. — Или нет, — резко выпрямляется, едва не врезавшись макушкой в мой подбородок. Запрокинув голову, вопросительно косится на меня.

— Не смотри на меня так, — подвожу ее к столу, чтобы могла опереться. — Я никогда не рожал… Тьху ты, — выдаю нервный смешок. — Никогда отцом не был. И вообще беременных только на расстоянии видел. Что делать-то?

— Не знаю, — хнычет, прижимая ладонь к пышной груди, которая едва помещается в тугом корсете, а ее дыхание учащается. Какие же нестабильные эти беременные! — Наверное, скорую надо вызвать.

— Кира, канун Нового года! — повышаю голос, а сам нервно меряю шагами пол. — По таким пробкам скорая несколько часов сюда добираться будет. Успеешь родить, вырастить и в школу малую отправить, пока дождемся, — запускаю пятерню себе в волосы, яростно треплю их и тут же приглаживаю назад. — Я тебя сам отвезу. Идем, — беру ее за тонкое запястье.

Медлит. С места не двигается, будто приклеилась к паркету. Задумчиво опускает голову, осматривает свой внешний вид, оттряхивает потерявшие цвет и шарм юбки, свободной ладонью стирает пятна макияжа со щек.

— Я так не могу, — неожиданно выпаливает. — Мне надо сначала домой. Принять душ, переодеться, взять сумку…

— Выпить кофе с какао, — тяну издевательски, но не от злости, а от животного страха перед беременной самкой. Да ну к черту такие аттракционы! — Ты совсем того? — кручу пальцем у виска.

— Я не могу рожать в таком виде. Я грязная вся, — вырывает руку.

— В больнице разберутся, — опять хватаю ее. Упирается. — А-а, понял, это такие причуды беременных? Из-за стресса? Не переживай, поехали! — едва не рычу, когда она не слушается.

— Мне неловко! — делает пару шагов.

— Неловко будет, когда придется ребенка на бегу придерживать, чтобы не потерять по дороге, — прохожусь красноречивым взглядом по ее животику вниз. На грубость Кира лучше реагирует, чем на добрые уговоры. — Поехали! Адрес роддома говори, где на учете стоишь, — настойчиво веду ее к двери.

На ходу срываю куртку с вешалки, проверяю ключи и документы. Машинально пихаю во внутренний карман чужие паспорта: беременной невесты и ее неблагонадежного недомужа.

— А мой роддом позавчера на карантин закрыли, — обезоруживает она меня.

— Шутишь? — резко притормаживаю, и Кира чуть не влетает мне в спину. Мы как на оживленной трассе в час пик. Вот и первая авария.

Девушка отскакивает, на инстинктах прикрываясь и защищая ребенка, покачивается в неудобных свадебных туфлях и под тяжестью собственного тела вновь летит вперед, в мои объятия. Успеваю ее подхватить за секунду до того, как столкнется со мной. Не задумываясь, заботливо прижимаю к себе, насколько позволяет ее животик, а оттуда в меня кто-то ощутимо пинается. Застыв, с опаской и необъяснимым трепетом прислуживаюсь к месту соединения наших тел.

— И тебе привет, мелочь, посиди пока там, пожалуйста, — на полном серьезе обращаюсь к малышке, будто она поймет меня и выполнит просьбу. Ловлю ошеломленный взгляд Киры и, прочистив горло, говорю громче: — Так что с роддомом? — строго уточняю.

Она растерянно взмахивает влажными ресницами, импульсивно обвивая меня за шею холодными ручками, чтобы не упасть, и виновато тянет:

— Вирус же, эпидемия, — рвано выдыхает молочной ванилью. — Поступила одна больная на сохранение, и после нее все отделение отправили на профилактику, а нас должны были перераспределить, но я же к свадьбе готовилась. Не до этого было, — рассказывает искренне, как если бы мы были родными людьми. Впрочем, если так пойдет дальше, то я ничему не удивлюсь. Что может сблизить сильнее, чем совместные, мать их, роды?

— Вирус, говоришь? — внимательно изучаю ее красивое, как у испачканной фарфоровой куколки, лицо. Сморщив носик, она кивает. — Похоже, теперь и я его подхватил, — закатываю глаза.

— Что-о? — отшатывается в момент, когда мы выходим из офиса на улицу. — Я не хочу заразиться. Нам с крошкой нельзя болеть! — воспринимает мою шутку буквально.

Суматошно отталкивает меня, поскальзывается на заснеженном крыльце и выставляет руки перед собой, неуклюже балансируя на льду.

— Горе беременное, — устало вздохнув, ловлю ее привычным до автоматизма движением и… сам не понимаю каким образом, но поднимаю на руки.

На удивление, не чувствую веса. В состоянии аффекта легко несу беременную к машине — и лишь на парковке ставлю на ноги. Она шатается, пытаясь найти точку опоры, держится за живот. Кира похожа на неваляшку, и от этой ассоциации мои губы сами растягиваются в улыбке, как у умалишенного. Настроение кардинально меняется, когда она в очередной раз кривится от болезненного спазма. Не слишком ли часто ее хватает?

— Садись, — тороплю ее, распахивая заднюю пассажирскую дверь. — Или ложись. Только не рожай там, ладно?

Готов взреветь волком в звездное зимнее небо, когда Кира пятится назад. Выпускаю клуб пара изо рта, укоризненно качаю головой и выгибаю бровь.

— Что еще не так? — хрипло рявкаю.

— Я не могу, я же вам всю обивку перепачкаю. У вас кресла новые, шикарные, — оправдывается она, кутаясь в шубку и пританцовывая на скользком асфальте. Того и гляди — опять рухнет на землю.

— Ой, дуреха, — хлопнув ладонью по лбу, провожу вниз по лицу, яростно растирая нос и щеки. Обреченно вздыхаю. — Плевать на кресла. Залезай скорее.

Аккуратно, но настойчиво подталкиваю упрямую Киру в салон. От волнения она ведет себя неадекватно. Беспокоится о сущих пустяках, лишь бы отсрочить поездку в роддом. Боится? Наверное. Вот только я не меньше дурею от стресса! Седым останусь, если вообще ночь переживу!

При этом, получается, я единственный, кто из нас двоих здраво мыслит. И мне предстоит принимать важные решения.

Впрочем… звонок другу никто не отменял.

— Костя, совет нужен, — выпаливаю в трубку сразу же, как падаю за руль. Параллельно завожу двигатель и прогреваю машину. Зыркнув через зеркало заднего вида на дрожащую Киру, ставлю печку на максимум. — Дай адрес ближайшего от нашей юридической фирмы роддома. Вы же с женой не так давно за третьей дочкой ходили, да и ты папка года, должен знать. Чтобы клиника хорошая и врачи грамотные… — перечисляю, а в ответ из динамика раздается дикий хохот. Пару секунд даю Косте отсмеяться, а потом холодно чеканю: — Вообще-то я серьезно спрашиваю.

— Славин, ты же знаешь, я запрещаю пить на рабочем месте, — не унимается друг и по совместительству мой начальник. По-прежнему считает, что я подшутить над ним решил. — К тому же, в фирме, кроме тебя, никого не осталось. Бухать в одиночку не комильфо. Это, скажу я тебе, болезнь.

— Воскресенский, ты же знаешь, что я не употребляю, — дублирую его издевательский тон. — Впервые за год собрался расслабиться, и то не судьба. Сначала ты с дежурством проклятым, теперь… она, — оборачиваюсь, мельком скользнув взглядом по Кире, которая ерзает на заднем сиденье, пытаясь умоститься удобнее. Охает, любовно поглаживая животик. Зажмуривается и напрягает лицо. Я выруливаю на трассу под ее мучительный стон. Кишки скручиваются в морской узел от страха и жалости.

С ней же ничего не случится? Раньше бабы в поле рожали. Потом малыша за спину — и дальше косить. Все ведь нормально было! Недаром говорят, на наших женщинах пахать можно.

Еще раз прохожусь сканирующим взором по Кире. Оцениваю риски — и результат явно не в ее пользу. Миниатюрная, бледная, черты лица заострившиеся, щечки впалые. Кроме беременного живота и налитой груди, у нее больше и нет ничего. Ни жиринки, ни грамма лишнего веса — все в ребенка ушло. Нельзя ей в поле… то есть в салоне рожать.

Невольно вдавливаю педаль газа в пол. И в этот же момент Кира ойкает. Подается головой вперед, будто падает, зависает между спинками передних кресел.