Первым делом проверяю живот — на месте, такой же кругленький, как раньше. Вроде бы, ребенок еще не появился на свет. Значит, я успел.

Правда, не могу понять, меня это факт радует или пугает?

— А вот и наш папочка, — с заметным облегчением выдыхает Ланская, будто она лично рожает. — Очень непослушная мамочка нам сегодня попалась. Все делает в точности до наоборот! — укоризненно зыркает на раскоряченную Киру. Еще бы! Я бы тоже в такой позе только орал и ничего не выполнял. — Садитесь рядом и будете повторять ей мои команды! Громко и четко, — врач грозно руководит мной. Гитлер в юбке.

Однако я подчиняюсь. Вплотную приближаюсь к Кире, поглаживаю ее по голове, стараюсь смотреть в лицо, а не на просвечивающееся сквозь тонкую одежду тело и, уж тем более, не туда, откуда собирается лезть малышка. Мысленно прошу ее делать это как-то шустрее и аккуратнее.

— Ты? Ты… чего? — в ужасе и шоке округляет глаза Кира. Хмурит мокрый лоб, а я ладонью стираю с него испарину. Заправляю прядь взмокших волос за ухо, наклоняюсь и зачем-то целую ее в висок. — Ты идиот? — шипит она в перерывах между потугами.

Похоже, да. Идиот хронический.

— Хм… Ты не болтай, лучше на деле сосредоточься, а? — нервно хмыкаю. — Новый год на носу, а ты тут людей задерживаешь, — пытаюсь неудачно пошутить, чтобы отвлечь ее от боли. — Я рядом посижу, не обращай внимания, — опускаюсь на табуретку, которую подносит мне акушерка, и беру Киру за руку.

— Извращенец, выйди… Ай-к, — икает, сжимая мою ладонь и врезаясь в нее ногтями. Ощутимо царапается. — Не муж он мне! — орет что есть мочи. — А-а-а!

Тяжело сглатываю ком паники, чтобы не завопить в унисон.

Доктор, помогите! Нам обоим…

Глава 6. Не отпущу

— Ой, не обижайся, мамочки в родах и не такое мужьям кричат. Тебе еще повезло, что не матом, — подбадривает меня акушерка.

— Ничего, можно матом, потерплю, — бурчу, когда Кира затихает и пытается перевести дыхание.

«Лишь бы это скорее закончилось», — добавляю мысленно.

— Ох, ну какой же папочка хороший, — с улыбкой хвалит меня женщина и отходит к врачу. Все собираются по ту сторону простыни в ожидании чуда. Покосившись на них, скептически выгибаю бровь: выглядят так, будто им там бесплатное кино показывают. Сдерживаюсь, чтобы не прикрыть ноги Киры полностью. Ревниво слежу за действиями медиков, контролирую.

— Да какой он па… — до последнего сопротивляется она, осекается на полуслове, резко дергает меня за руку, вонзая в ладонь сразу все ногти. До основания. Оставляет свадебный маникюр на моей коже. — Па-а-а! — переходит на ультразвук, и я зажмуриваюсь, прощаясь с барабанными перепонками.

— Потуги! — сообщает Ланская. — Не кричи, а тужься! Давай! Сейчас! — рявкает строго, но наша Банши и правда не реагирует, будто погрузилась в вакуум, внутри которого вопит и слышит только себя. — Так, папа, подключайтесь, иначе отправим на экстренное кесарево, — пугает доктор. Надеюсь, она несерьезно. Не отдам молодую красавицу под скальпель этим маньякам в белых халатах. Им лишь бы кого порезать и зашить, рукодельницы хреновы.

— Тебе передали, чтобы ты тужилась, — откашлявшись, уговариваю Киру, а она зыркает на меня со злостью, словно это я виновник ее беременности и последующих мучений. Тем временем в моей голове крутится угроза про кесарево, и я в панике повышаю голос: — Тужься, бляха муха, иначе я к ним пойду сам ребенка доставать. Тужься!

На удивление, это срабатывает. Кира округляет глаза, захлопывает рот, теряется на доли секунды, а потом… начинает молча тужиться. Сосредоточенно и усиленно. Едва уловимо мычит, но продолжает стараться.

— Вот так, умница, — подхваливают почему-то только ее, хотя я вообще-то тоже участвовал. Вспотел даже, пока убеждал эту вредину подчиниться.

— Тужься еще. Низом, а не лицом! Да, так лучше. Не дуй щеки! Молодец. Еще, — руководит Ланская, а я все в точности повторяю, как магнитофон.

Ни на миг не отпускаю руку Киры, в какой-то момент напрягаюсь вместе с ней, но вовремя вспоминаю, что мне, слава богу, рожать не надо. Выдыхаю с облегчением, когда в кромешной тьме наступает просвет между пытками.

— Все, не тужься. Дыши, — дает отмашку врач. — Я скажу, когда.

— Дыши, Кирочка, — воспроизвожу на автомате таким севшим голосом, будто пленку зажевало.

Стянув шапочку, протираю ею Кире лоб, шею, треугольник между ключицами. Она больше не сопротивляется, не ругается, не требует выйти. Устала. Обессиленно падает на подголовник, устремив взгляд в потолок, делает вдох и свободно выдыхает. Ослабляет хватку на моей онемевшей ладони. Накрываю ее лоб рукой, веду по мокрым волосам, приглаживая их назад, бережно массирую макушку и виски. Вторую кисть оставляю на тонком запястье, словно наручник. Сам же обреченно упираюсь лбом в край кресла-кровати. Я готов позорно отключиться, но…

— О-о, пошла! — доносится словно издалека.

Кто? Куда? Да что опять…

— Головка показалась, — радуется акушерка, пока я запрещаю себе вникать в смысл ее слов и смотреть в том направлении, где из красивой девушки появляется новый человек. Это уж слишком. Воздержусь. — За пять минут родим! На радость папе, чтоб долго не переживал.

— Толкай со всей силы! Тужься! — приказывает Ланская, и Кира приподнимается на локтях.

Очнувшись, дублирую каждое слово. Машинально, как робот. При этом то глажу Киру, то зачем-то целую ее, то поддерживаю шепотом. Слишком вхожу в роль заботливого мужа и новоиспеченного папочки. Настолько, что… искренне радуюсь, когда слышу детский плач.

Боковым зрением вижу тельце малышки в руках врача. Признаться, боюсь повернуться и рассмотреть детальнее. Смотрю на плачущую от счастья Киру, стираю слезы с ее алых щек, а краем глаза невольно наблюдаю, что медики делают с ребенком. Так настороженно и трепетно, будто он мой. Отцовский инстинкт пробуждается не вовремя и не к месту. Всему виной пережитый стресс.

— Папочка, может, хотите перерезать пуповину? — неожиданно предлагает Ланская. Умеет она момент испортить. Если бы я даже был настоящим отцом, то после такого предложения точно бы отрекся от наследника.

Я действительно похож на человека, который мечтает отрезать что-нибудь младенцу? Вдруг я сделаю что-то не так, навредив крошке…

— Можно не надо? — толкаюсь назад вместе с табуреткой.

— Только не перегрызай зубами! — на полном серьезе пищит Кира, вспомнив наш разговор с гаишником.

— Веселая семейка, — хмыкает Ланская, передавая малышку акушерке.

Новорожденную обтирают, взвешивают, пеленают. После процедур несут пищащий комочек нам.

— Два килограмма семьсот пятьдесят грамм, — радостно сообщают.

Я прикидываю в уме, сколько это, и хмурюсь. Совсем котенок.

— Маловато будет, — бубню себе под нос.

— Отличный вес для такого срока. Дальше мамочка откормит, — уговаривает Нина Витальевна, будто я от товара в магазине отказаться пытаюсь. Вернуть по чеку. А у меня и мыслей таких нет, я просто переживаю за дитя. — Главное, чтобы муж не нервировал, а то молоко пропадет.

— Мужа кастрировать надо, тогда и нервировать не будет, — рычу яростно. Готов лично исполнить приговот, стоить лишь осознать, что именно ее настоящий супруг виноват в преждевременных родах. Из-за него она страдает сейчас, а вместо родного человека вынуждена терпеть рядом хрена с горы, точнее, из юридической фирмы.

Кира на меня не реагирует. Она вообще становится серой, обескровленной и заторможенной. Неотрывно следит стеклянным взглядом за дочкой, а сама пошевелиться не может. Я почти не слышу ее дыхания. После криков и возмущений это непривычно и… пугающе.

— Сурово вы к себе, — акушерка понимает все неправильно, а я не хочу ничего объяснять. Тем более, когда она проносит малышку мимо моего лица, на секунду застывает, но, убедившись, что я панически боюсь брать ребенка, укладывает сверток Кире на грудь. — Поздравляю вас, папа за пять минут, — подшучивает надо мной, однако все мое внимание сконцентрировано на крохотном комочке.

В ворохе ткани виднеется мокрая макушка, и я инстинктивно протягиваю к ней руку одновременно с Кирой. Сталкиваемся пальцами, вместе дотрагиваемся до каштанового пушка на маленькой головке. Надо же, только родилась, а уже с шевелюрой. Истинная дама. Затихает, распахивает глаза, с интересом уставившись на меня.

Отлично, первое, что она увидит в своей жизни, — небритого чужого мужика. Лучше бы на маму смотрела: это хотя бы приятно и эстетично. Впрочем, Кира сейчас тоже выглядит неважно. Потухшая, взмокшая и… нездорово бледная. Но все равно красивая. Как и ее дочка.

— На тебя похожа, — удовлетворенно киваю, всматриваясь в сморщенное красное личико. Маленькое, аккуратное, очень даже милое. Благо, не как у того гамадрила гулящего.

— Правда? — шепчет Кира и пытается сфокусироваться на малой. — Непонятно пока.

— Да все понятно, — усмехаюсь. — Даже рот не закрывается, как у тебя, — отмечаю, когда малышка вновь принимается мяукать. — Кричит и всем недовольна. Вы как две капли воды.

Несмотря на мои жалкие попытки пошутить, Кира молчит. Облизывает пересохшие губы, мычит что-то хрипло, с трудом сглатывает, замедленно моргает.