Вероника Рот

Судьба

Моему отцу Фрэнку, брату Фрэнки и сестре Кэндис. Пусть нас и не связывают кровные узы, но мне безумно повезло, что вы — моя семья.

Пролог

АЙДЖА

— Чего мы так боимся?

— Она идет нас убивать.

Некогда нас тревожила мысль о жизни в двух телах одновременно. С тех пор мы мало-помалу привыкли. И оба наших токодара трансформировались в один новый странный дар. Мы научились делать вид, что мы не одна, а две независимые личности. Но себя мы предпочитаем не вводить в заблуждение. Мы — одна личность, заключенная сразу в два тела.

В последний раз свое местоположение мы знали на Уреке. Но сейчас мы не там. Мы бороздим просторы космоса. Красноватый пояс токотечения является единственным источником света в беспроглядной тьме.

Лишь одной из двух наших камер посчастливилось иметь иллюминатор. Одна «темница» — тесная каморка с прохудившимся матрасом и бутылью воды. Вторая — склад со средствами для уборки, источающими резкий едкий запах. Свет сочится лишь сквозь вентиляционные дыры в двери, которая заперта, но не изолирована от освещения в коридоре.

Мы протягиваем руки. Одна — длинная и покрытая бледной кожей. Другая — короче и темнее. Вторая кажется легкой, а первая — тяжелой и неуклюжей.

Из одного тела яд вышел. Другое все еще под его воздействием.

Одно сердце тяжело колотится. Второе — бьется ровно.

— Убивать нас? — спрашиваем мы себя. — Мы уверены?

— Уверены точно. Это наши судьбы. Они жаждут нашей смерти.

— Судьбы…

Здесь у нас разногласие. Можно одновременно любить и ненавидеть. Вот мы и любим, и ненавидим судьбы. И верим, и не верим в них.

— Как говорила наша мать…

У нас две матери, два отца и две сестры. И всего один брат.

— Прими судьбу… или как там… смирись с ней… или…

— Выстрадай судьбу. Все остальное — заблуждение.

Часть первая

Шитхи. Глагол. С тувенского: «мочь» / «следует» / «должен».

1

КАЙРА

Считалось, что Лазмет Ноавек — мой отец и бывший шотетский тиран — погиб десять сезонов назад. Похоронная церемония состоялась в первую Побывку, последовавшую за его кончиной. Так как тела не было, в космос отправили старую броню Лазмета.

Тем не менее мой брат Ризек, заключенный в недрах этого корабля, утверждал, что Лазмет до сих пор жив.

Мама иногда звала папу Лазом. Никто, кроме Илиры Ноавек, не осмеливался на подобное. «Лаз, — говорила она, — остановись». И отец повиновался. Если жена не начинала давить на него слишком часто. Лазмет уважал Илиру и ни во что не ставил всех остальных. Даже собственных друзей.

Владыка был мягок с женой, чего никогда не позволял себе по отношению к кому-либо еще.

Мой братец же пришел в этот мир мягкосердечным, но позже ожесточился и превратился в изверга, способного изводить пытками собственную сестру. Ризек перенял привычку отца вырезать человечьи глаза и консервировать их таким образом, чтобы они не загнивали. Банки хранились в оружейном зале на тускло освещенных полках, закрепленных высоко над моей головой. Я частенько захаживала на них поглазеть, прежде чем узнала об их истинном содержании. Зеленые, карие и серые радужки плавали, словно рыбки на поверхности аквариума в ожидании кормежки.

Отец никогда не извлекал органы зрения собственноручно. И не поручал этого другим. Лазмет использовал токодар, чтобы подчинять тела врагов своей воле, — и те проделывали этот «трюк» сами. Смерть — не единственное наказание для человека. Ведь можно подарить ему ночные кошмары.

Позже Акос Керезет нашел меня на навигационной палубе небольшого судна, которое уносило нас прочь — все дальше от планеты, которую я считала домом, где на данный момент назревала война между моим народом — шотетами и земляками Акоса — тувенцами. Я уселась в командирское кресло и принялась раскачиваться взад-вперед, пытаясь успокоиться. Мне хотелось поведать Акосу о том, что рассказал мне Ризек. Что мой отец жив. Если, конечно, Лазмет был мне отцом, а Ризек — братом. Было похоже, что Ризек не сомневался, когда сообщал, что не является мне кровным родственником и что я — не истинный Ноавек. Именно поэтому, как объяснил Ризек, у меня не вышло разблокировать замок его комнаты. И поэтому мое первое покушение на жизнь брата не увенчалось успехом.

Я не знала, с чего начать. Со смерти отца? Рассказать о теле, которое так и не нашли? Или о назойливых мыслях, что между мной и Ризеком нет и малейшего сходства, будто мы и не родственники вовсе?

Казалось, Акос тоже не стремился к общению. Он расстелил на полу между командирским креслом и переборкой одеяло, которое нашел на корабле, и мы улеглись на него бок о бок, устремив взоры в бескрайнюю пустоту космоса. Паутина теней моего токодара оживилась и обвила запястье, подобно черным нитям. Кончики пальцев ужалила пронзительная боль.

Я не пугалась космической пустоты. Она позволяла мне почувствовать себя незначительной. Едва ли стоящей внимания. И мне было это по душе. Уж слишком часто я беспокоилась о том, что могла причинять вред другим. Вот если бы я была никем и жила в одиночестве, то не совершала бы ничего дурного. Все, чего я желала, находилось сейчас в пределах моей досягаемости.

Акос обхватил мой мизинец указательным пальцем. Его токодар заглушил мой, и тени развеялись. Да. Определенно все, в чем я нуждалась, уже было рядом.

— Скажи что-нибудь… на тувенском, — попросил Акос.

Я посмотрела в его сторону. Он по-прежнему глядел в иллюминатор, а его губы изогнулись в слабой улыбке. Веснушки украсили нос парня и рассыпались вдоль линии ресниц одного из век. Я неспешно подняла руку над одеялом. Не знаю, чего мне хотелось больше — дотронуться до Акоса или вдоволь насладиться предвкушением. Я проскользила подушечкой пальца вдоль его брови.

— Я не ручная пташка, — ответила я. — И не чирикаю по приказу.

— Но это — просьба, а не приказ. Пустяковая просьба. Произнеси хотя бы мое имя.

Я рассмеялась.

— Ты помнишь, что в твоем имени больше шотетского?

— Эх, точно.

Акос потянулся губами к моей руке и клацнул зубами у самой кожи. Из моей груди вырвался смешок.

— Что тебе давалось сложнее всего, когда ты начала изучать тувенский?

— Названия ваших городов. Просто жуть, — ответила я.

Акос выпустил мою руку и ухватился за мизинец и большой палец другой всей пятерней. Прижался губами к моей ладони, огрубевшей от рукояти ток-ножа. Это казалось таким странным. Столь незамысловатая манипуляция с загрубевшей частью меня была способна наполнить каждую клеточку тела жизнью.

Вздохнув, я сдалась.

— Будь по-твоему. Я скажу. Гесса, Шисса, Акос… — произнесла я. — Одна канцлер прозвала Гессу «сердцем» Туве. Она носила фамилию Керезет.

— Единственный канцлер Керезет за всю историю Туве.

Акос поднес мою ладонь к щеке. Я приподнялась на локте и склонилась над ним. Мои волосы скользнули вперед, обрамляя наши лица. Теперь волосы были длинными лишь с одной стороны, а с другой сверкала дермоамальгама.

— Я прекрасно об этом знаю, — произнес Акос.

— Очень долгое время на Туве проживало всего две семьи судьбоносных, — сказала я. — Тем не менее, за этим единственным исключением, власть всегда принадлежала Бенезитам. Судьба назначала канцлерами их. Не кажется ли тебе это странным?

— Может, мы никудышные правители?

— А может, вы — любимчики судьбы? — предположила я. — Что, если власть — проклятие?

— Мы точно не любимчики судьбы, — возразил Акос.

Он произнес это мягко. Настолько мягко, что я не сразу сообразила, что Акос имел в виду. «Третье дитя рода Керезетов умрет, служа роду Ноавеков». Это подразумевало предательство: посвятить жизнь моей семье и погибнуть за нее. Разве это не есть проклятие?

Я с досадой покачала головой.

— Прости. Я не подумала…

— Кайра, — обратился ко мне Акос, а затем умолк и нахмурился. — Неужто ты просишь прощения?

— Мне знакомы кое-какие слова, — насупившись, ответила я. — Я не конченая грубиянка.

Акос рассмеялся.

— А я знаю, как будет по-эссандерски «мусор». Но это не означает, что я в курсе, как правильно это слово употреблять.

— Отлично. Забираю извинения обратно!

Я сильно щелкнула Акоса по носу. Он съежился от боли, но не прекратил заливаться смехом.

— Так как по-эссандерски «мусор»?

Акос ответил. Начало и конец этого слова были словно зеркальными отражениями друг друга.

— Я обнаружил твое слабое место. Стоит мне уличить тебя в незнании чего-то, как ты тут же приходишь в смятение.

Я обдумала его слова.

— Не страшно, что тебе известна одна моя слабость… учитывая, что исследовать тебе еще много.

Акос вопросительно приподнял брови. Я вонзилась пальцами в его левый бок, прямо под локтем, и в правый, чуть выше бедра. Эти слабые места я распознала во время наших тренировок. Акос не защищал их должным образом и съеживался сильнее, чем тогда, когда я наносила удары по другим точкам. Сейчас же я лишь слегка подтрунивала над ним, обнаруживая с удивлением для самой себя, что способна проявлять такую нежность. Мне хотелось выдавить из него еще больше смеха, а не заставить корчиться от боли.