Виктор Глебов

Жажда

Утоление жажды — одно из острейших наслаждений.

Айрис Мердок. «Под сетью»

Глава 1, в которой я отправляюсь в путешествие с ответственным поручением

В год 189… от Рождества Христова в Петербурге и Москве стояла страшная жара. Дожди почти не шли, и засуха уничтожила едва ли не весь урожай. Крестьяне пребывали в отчаянии, они лишились своего единственного средства к существованию.

Однако еще большее несчастье постигло города. Голод и испарения, поднимаемые палящим зноем из сточных канав, вызвали многие болезни и даже эпидемии. В трущобах столицы свирепствовали холера и брюшной тиф. На улице каждый день можно было увидеть повозки, покрытые промасленной дерюгой. На них в морги свозили людей, умерших за ночь.

В церквях и соборах постоянно шли службы, во время которых священники и прихожане молили Бога избавить Россию от несчастья, постигшего ее. Всем почему-то казалось, что если поветрию подверглась столица, то та же участь рано или поздно неизбежно постигнет и прочую часть страны. Целыми днями звонили колокола. Их голоса слились в едином стоне, обращенном к небесам. Но Господь был глух к городу святого Петра и отвернулся. Если Он и взирал на него, то с отвращением. Всевышний в любом случае оставался равнодушен к мольбам горожан, и им пришлось самим взяться за спасение своих жизней.

В целях профилактики из числа жителей столицы были организованы особые отряды, обязанностью которых стало истребление крыс. Выглянув в конце дня из окна, можно было увидеть телеги, доверху нагруженные этими мертвыми животными. Они направлялись в сторону городской свалки, где трупы грызунов сжигали в специально выкопанных ямах. Люди ехали рядом с крысами. Те и другие стали жертвами одной общей беды.

Особенно жарким выдался июль. Казалось, солнце вот-вот лопнет и прольется на землю огненным дождем, который превратит все живое в пепел. На улицах каждый день можно было слышать разговоры об этом. Хватало безумцев, твердивших, что наступает Конец Света. Скоро все мы станем свидетелями казней Господних и пришествия Антихриста.

Особую известность среди низов приобрела некая Фекла, утверждавшая, будто собственными глазами видела на колокольне собора Святого Пантелеймона Целителя сатану с черным лицом. Он якобы хохотал и размахивал руками.

К нам в полицию приходили донесения о том, что в районе Коломны объявился недавно некий Лука, предположительно из беспоповской секты бегунов-странников. Он смущал народ россказнями о всяких небылицах, но, кажется, особой опасности не представлял и смуты не сеял.

В столицу тянулись сотни голодных людей, в основном крестьян, лишившихся урожая. Они рассчитывали пережить лето в городе, но вместо работы находили болезни и крайнюю нищету, пополняли больницы и морги, и так забитые почти до отказа.

Потом жителями Петербурга овладела апатия. Почти никто не показывался на улицах. Люди, имеющие дома, прятались от палящего зноя в них. Бродяги же укрывались под мостами. Благо в нашей столице их предостаточно. А реки обмелели, берега обнажились. Многие умирали в своих постелях и лежали так по нескольку дней, пока запах разложения не выдавал присутствия покойника. Тогда соседи звали квартальных, и те выламывали дверь.

Даже преступники словно потеряли интерес к своему ремеслу. Если бы они могли украсть еду, то делали бы это. Но воровать вещи не имело смысла — никто не желал платить за них.

Проститутки начисто лишились своего заработка. Мало у кого остались силы даже на то, чтобы бояться смерти, не говоря уже о плотских утехах.

Зато контрабандисты процветали. Разумеется, богачи, имевшие с ними связи, тоже не страдали от голода. Тем более что почти все они уехали из Петербурга, желали переждать трудные времена в своих имениях, удаленных от столицы, или за границей. Говорят, Париж давно не видел такого наплыва русских гостей, соривших деньгами.

Именно в это время в город и пришла весть о страшных убийствах в Кленовой роще. Когда-то, еще при Екатерине Великой, там была сооружена земляная крепость для защиты столицы от нападения с севера. Затем, лет двадцать назад, поселение было передано под начало графа Горошкова. При нем произошел значительный приток населения — благодаря тому, что через Кленовую рощу начали строить железную дорогу на Выборг.

Именно там, в этом живописном уголке, местными пастухами было найдено тело женщины, по слухам, сильно изуродованное. Почти сразу вслед за этим появились еще два трупа. Столичные газеты ухватились за эти события, как за спасительную соломинку. Ведь в самом Петербурге почти ничего не происходило, и репортерам зачастую приходилось просто выдумывать новости. Чтение оставалось единственным развлечением жителей агонизирующего города. Оно позволяло им забыться, отвлечься от того страшного положения, в котором все мы находились.

Мгновенно появилась версия, что в деревне, расположенной недалеко от Петербурга, завелся душегуб, убивающий женщин. Газеты с кричащими заголовками в мгновение ока облетели страну. Они сеяли панику и вызывали повсеместный интерес к расследованию сих злодейств. Этому способствовало и то обстоятельство, что тиражи распродавались за бесценок. Издателям приходилось считаться с тем, что у населения почти не осталось денег.

Надо сказать, что у нас в полиции даже обрадовались этим убийствам — вещь небывалая! Обычно управление было завалено работой. Следователи не успевали разбираться с делами, валившимися на них. Но в тот период нам приходилось заниматься лишь редкими вспышками недовольства и агрессии, вызванными нервным истощением и отчаянием.

Да еще какие-то мошенники принялись печатать фальшивые деньги, наводнившие Петербург. От нас требовали, чтобы мы нашли эту шайку. Полицейские проверили все типографии, но не добились никаких результатов. Дело затягивалось, и никто не верил, что удастся обнаружить печатный станок, разве что на смутьянов кто-нибудь донесет. Никому не хотелось бродить по Петербургу и заглядывать в грязные, вонючие подвалы, полные нечистот, крыс и бродяг. Пока на улицах стояла жара, наши люди изо всех сил сопротивлялись необходимости предпринимать решительные шаги. Всем казалось, что отловить шайку еще успеется.

Так что убийства в Кленовой роще обещали внести хоть какое-то разнообразие в наши трудовые будни.

Мне казалось странным, что в условиях беды, постигшей страну, когда смерть стояла на пороге буквально каждого дома, люди, животы которых сводило от голода, а легкие исходили чахоточной кровью, так беспокоились за свою жизнь. Им менее всего следовало бы бояться неизвестного убийцы, орудующего в нескольких десятках верст от Петербурга. Но многие жителей столицы начали запирать на ночь двери на дополнительные засовы, а женщины и вовсе перестали показываться на улицах.

Петербургом словно овладело безумие. Призрак неизвестного душегуба накрыл город невидимой, но от этого не менее ощутимой тенью. Абсурдность происходящего ярко свидетельствовала о том, что над столицей нависла вероятность массового психоза, когда даже незначительное происшествие порождает эффект «снежного кома». Так безотчетный страх голодной смерти превратился в паническое бегство от преступника, который, возможно, никогда не покидал пределов Кленовой рощи. Преступление, совершенно заурядное для Петербурга в любое другое время, стало сенсацией.

Разве это не говорит о нестойкости человеческого духа? Голод, эпидемии, нищета и всеобщее уныние становятся благоприятной почвой для фобий, обычно таящихся в подсознании. Современный мир развивается в промышленном направлении. Прогресс дает нам машины, которые помогают загнать подальше наши древние тайные страхи. Но стоит чуть дать слабину, и все скрытое выплескивается наружу, погружает человеческое естество в пучину первобытного хаоса и ужаса.

Кажется, я увлекся, цитируя по памяти положения одной из тех модных статей, великое множество которых печатается в наше время где угодно. Вдохновителем современных психиатров считается австриец Сигизмунд Фройд. По крайней мере, так мне говорил наш патологоанатом Карл Иванович.

Впрочем, справедливости ради следует заметить, что в океане массового психоза все же оставались островки благоразумия. Одним из них было Петербургское полицейское управление, где к сообщениям об убийствах в Кленовой роще отнеслись профессионально. Да, нашего брата следователя, привыкшего ко всему, трудно вывести из себя, так что всеобщая паника не коснулась уголовного отдела.

Итак, меня назначили вести расследование смертей в деревне. Многие коллеги мне завидовали. Они с удовольствием покинули бы Петербург и отправились в Кленовую рощу, где, по крайней мере, пыль не висит в воздухе, а от зданий, набережных и мостовых не исходит жар.

Я знал, почему выбор начальства пал на меня. Отнюдь не из-за того, что мне прежде не раз доводилось раскрывать сложные и громкие дела. Дни былой славы миновали. Я загубил свою репутацию, злоупотребляя горячительными напитками. Из управления меня не вышвырнули, памятуя былые заслуги, однако же не жалели. Проще говоря, решили, что если я не справлюсь, то всю вину можно будет легко свалить на меня. В случае неудачи я должен был стать козлом отпущения и с громким треском вылететь со службы.