Виктор Глумов

Фатум. Сон разума

Все организации и персонажи, описанные в этой книге, являются вымышленными. Любое совпадение с реальностью — случайность.

Автор с любовью и благодарностью посвящает эту книгу своим родителям

Часть первая

«ФАТУМ»

Глава 1

СРЕДИ СВОИХ

Квадратный дворик был окружен новостройками, будто стенами. На «дне» помещались две урны, разбитый фонарь и четыре красно-зеленые лавочки, похожие на ярких тропических гусениц, голодных и ядовитых. Это они объели все листья на чахлых скелетиках лип, обесцветили небо, и траву, и стены домов. А одна гусеница запоздало превратилась в бабочку. В светловолосую бабочку в ярко-синем пальто. Рядом с ней невысокий Илья чувствовал себя тощей суетливой молью. Счастливой обладательницей крыльев. Он топтался, боялся смотреть бабочке-Анечке в глаза и украдкой изучал ее коленки, выглядывающие из-под пальто, и кожаные сапожки с узором.

Илья был счастлив, его ладони потели, а во рту пересыхало, из-за чего он говорил полушепотом. Раньше Анечка любила социолога Каверина, и Илья понимал, что не ровня преподу — высоченному, под два метра, смуглому брюнету. Девчонки обожают брюнетов — это факт, Каверин же, помимо правильной масти, обладал природным магнетизмом, и студенточки летели на него бабочками на огонь. Илья тихо завидовал Никите Викторовичу, наблюдал за ним, стремился походить хоть чем-то. Можно подделать его кособокую улыбку, можно слегка отрастить волосы, подстричься так же, но блеск в черных, с чуть опущенными уголками век глазах и морщинки, появляющиеся на щеках, и голос — пылкий, убедительный — не подделаешь. Как лампочка не заменит солнечный свет, так и бледное обаяние Ильи не сравнится с броским каверинским. Чтобы заполучить Анечку, Илье оставалось ждать, надеяться и вздыхать, хвостиком он за ней никогда не бегал.

Анечка долго его не замечала, как не замечают кустарник рядом с тополем. Анечка страдала, ночами плакала в подушку, но не преследовала Каверина. Когда поняла, что ей ничего не светит, осмотрелась в поисках забвения и увидела этого парня с зелеными, по-эльфийски раскосыми глазами, чистого и искреннего.

— Что-то опаздывает Толстый, — проговорила Анечка, глянула на часы и надула губки, сама же боковым зрением наблюдала, как засуетился кавалер, виновато вскинул брови, полез за телефоном и уронил сигаретную пачку.

Поднял, отряхнул, закурил и позвонил Толстому:

— Толстый, мы уже всё себе обморозили. Короче, у тебя есть пять минут, время пошло… Да поимей же совесть! Это же твой район!!! — Илья нажал на «отбой». — Вот скотина!

Анечка отхлебнула энергетик из банки, сделала серьезное лицо и заметила:

— А что, хомяк — тоже скотина…

Увлеченные разговором, молодые люди вздрогнули, когда неожиданно подкравшийся полицейский проговорил:

— Распиваем? В общественном месте?

Старший сержант Виталий Юрьев, он же Виталя, шел домой, чтобы нарезать пацанам бутеров и покурить; можно сказать, на обед топал. Настроение у него было говенное: на работе пропесочили и чуть не влепили выговор, хотелось кого-нибудь прикончить. Пересекая свой дворик, он заметил модельной внешности девку: высокую, стройную, светловолосую. Витале такие никогда не давали. Зато давали всяким сморчкам. Вон стоит рахит, крепыш Бухенвальда, ножки-ручки тоненькие, башка опухла.

От такой несправедливости гнев вскипел в душе Витали, но тут — о счастье! — он приметил, что сморчок и девка пиво бухают.

— Что вы! — Девушка улыбнулась и протянула банку. — Это безалкогольное, энергетик!

Виталя присмотрелся: и правда, безалкогольное.

— Документики ваши можно? — Покряхтывая, он поедал девку глазами.

Загляденье просто, и сиськи, даже под пальто видно — ого-го! И ноги. А сморчок у нее позорный.

— Да мы москвичи, — подал голос сморчок. — Паспорта с собой не носим. У нас студенческие, показать?

Он уже потянулся за студенческим, но Виталя рыкнул:

— Всрался мне твой студенческий! И ваще, валите отсюда, пока наряд не вызвал. Шумите тут, народ баламутите. Мне, между прочим, на вас нажаловались.

— Да неужели? — Девка уперла руки в бока. — И кто же? Мы тут еще и пяти минут не стоим! Не дадим тебе денег, понял? Права не имеешь, мы ничего не нарушали!

Незаметно и для кавалера, и для стража порядка она включила диктофон на мобильном.

— Аня, — парень взял девушку под руку и попытался увести, — пойдем лучше.

— Никуда я не пойду! — Она вырвала руку. — Предъявите обвинение! — Придвинулась вплотную к Витале. — Мы ничего не нарушали, это наш город! Иди лучше бандитов лови, а не студентов гоняй. У меня подругу ограбили на вокзале — и что? И ничего!

— Ты мне не тыкай! — Виталя отпихнул ее. — Молоко на губах не обсохло… Или то не молоко?

Пока возмущенная девка хватала воздух ртом, Виталя ткнул пальцем в парня:

— А ты пройдешь со мной, что-то рожа у тебя подозрительная. Наводка вот поступила… Паспорта нет, все сходится. Пррройдемте!

— Никуда он не пойдет, — поджав губы, проговорила девка; она стала похожей на львицу, защищающую детеныша. — Я записала это безобразие на диктофон, и завтра же наша беседа будет в Интернете. Понятно тебе, страж беспорядка?

— А ну дай сюда! — Виталя перепрыгнул через лавку и бросился отнимать телефон.

Анечка отскочила, прижала сумку к груди, Виталя схватил ее за волосы, и Илья не выдержал. Восходящая звезда отечественного рока и надежда социологии набросился на полицейского и неумело ударил его локтем в позвоночник В детстве он полтора года ходил на кик-боксинг, но потом сломал ногу.

Полицейский выматерился, отпустил жертву и отвесил наглому пацану крюка. Пацан отлетел на метр и долбанулся головой о лавку.

К этому времени на условленное место прибыл Толстый и кинулся восстанавливать справедливость. Весовые категории у них с полицаем были одинаковые, и бойцом Толстый слыл неплохим.

Зареванная, растрепанная Анечка, забыв о телефоне, пыталась привести в чувство Илью. Он дышал шумно, прерывисто, и на темени наливалась гематома.

Постепенно справедливость была восстановлена, Толстый месил полицейского и приговаривал: «На те, сука! Получи, падла! На вот тебе!» Он не знал, что ментовский «бобик» остановился в соседнем дворе и на подмогу товарищу спешит целый наряд, не дождавшийся обещанного перекуса. А когда заметил — понял, что со всеми не справится, и попытался удрать, но его изловили и принялись пинать. Жители окрестностей высыпали во двор, чтобы снять происшествие на телефоны. С не меньшим удовольствием они снимали раскрасневшуюся девушку, которая подбегала с просьбами:

— Сделайте же что-нибудь, они же его убьют!

Когда Толстый перестал шевелиться и лишь хрипел, его поволокли в «уазик» — тащили, и ноги Толстого, безвольно подогнувшись, загребали грязь. Менты ругались, сержант с рябой рожей шагнул к Анечке и потребовал документы. Анечка уже не соображала ничего, пустыми глазами проводила машину, увозящую Толстого, метнулась к Илье — сержант задержал ее, грубо схватив за руку:

— Паспорт! Живо!

— Вызовите «скорую», — взмолилась Анечка, — пожалуйста, вызовите «скорую», ему же плохо!

Сержант криво усмехнулся, плюнул на Илью — тот лежал не шевелясь, грудь его часто и мелко приподнималась.

— В бандитских разборках, девушка, всегда кто-нибудь получает по полной. А налоги простых граждан идут на то, чтобы бандитов лечить!

Кто-то из местных, сжалившись, забубнил в трубку информацию для врачей: адрес, примерный возраст пострадавшего.

— Нет у меня паспорта, — тихо сказала Анечка, глядя рябому сержанту в глаза. — Нет с собой. Хотите — бейте. Вперед. Что же вы?!

Сержант снова усмехнулся:

— Да хрен с тобой. — И поспешил к своей машине.

* * *

Хлопнула дверь общежития — вытаращив глаза, влетела Анина соседка, чернявая пышечка:

— Девки, полундра! Конь идет!

Девочки заметались по комнате, пряча печенье и конфеты под подушки. Чернявая покосилась на апатичную Анечку и припрятала ее баранки. Анечка вздохнула и перевернула мороженое мясо, которое прикладывала к кровоподтеку на скуле.

В девчачьем крыле захлопали двери, завизжали жительницы — Конь жрал. По обыкновению он сначала ломился на кухню, отодвигал от кастрюль сопротивляющихся девочек и уничтожал скудную студенческую похлебку. Потом он делал обход комнат и поедал все, что отыскивал.

Стасу Кониченко нужно было питаться часто и обильно, он проводил по паре часов в спортзале, а после шел на айкидо. Два метра роста и больше центнера стальных мышц. Светловолосая, ясноглазая мечта любой девчонки. Но Коня не интересовали девчонки. Конь любил тренироваться, есть и бить морды ненавистному бычью.

Скрипнула дверь. Пригибаясь, вошел Конь, поворошил гриву и плюхнулся на кровать напротив Анечки — кровать затрещала под его весом, но выдержала.

— Ой, Ста-а-асик! А у нас еды нету, — развела руками Анина соседка. — Голодаем! Худеем!

— Да что вы в самом деле? — Голос Коню был не по размеру — нежный, интеллигентный, с хрипотцой. — Я вообще-то к Анюте пришел, поинтересоваться.