— О, блин. А ведь и правда. Я ещё подумал, надо бы на жратву кого поймать, так нет никого. Тогда, помнишь, зайцы хоть были, а тут…

— Или это из-за нас, или… — я попытался всмотреться в темень вокруг, — за нами идут.

— Только если они по воздуху летят. Бесшумно невозможно. Тихо ходить по лесу и мы умеем, но бесшумно никак!

— А мы разве сейчас шумим? — удивился я.

— Так я же стараюсь потише…

— Ты не понял меня. Мох под нами, вот и тихо. Так и у преследователей такой же мох. Вот их и не слышно. Одна надежда, что без фонарей они идти испугаются.

— Да уж, я-то уже здесь был, вот и иду пока. А как они могут? Не, думаю, все проще. Живности на болоте нет, потому как место гиблое, да еще и людьми пахнет.

— Может, — я вздохнул и вновь кашлянул, — ты и прав.

Было страшно и странно как-то. Тишина, я едва ли не впервые, как попал сюда, слышу такую тишину. Бывал уже не раз и в лесах, и в полях. Эх, да где я уже только ни был за это время. Легче сказать, сколько я в городе дней провел, чем в лесах. Но нигде не было такой тишины. Самое подходящее слово — мертвая.

Олега и еще одного бойца мы нашли вскоре. Оба спали. С Мельником было непонятно, то ли спит, то ли в отключке. По словам Веревкина, у Олега было тяжелое ранение в голову, вон, лежит, а головы почти не видно. Замотан весь как мумия.

Несмотря на май месяц, было холодно. Да мы еще и мокрые все, как выдры. Плюнув уже на всю конспирацию, тем более, если не от ран, так от холода я точно сдохну вскоре, я попросил развести костер. Дров тут было не найти, болото, да и темнота как-то не сильно этому способствовали. Но Валера быстренько пошуршал вокруг нашего лежбища и чего-то насобирал. Пару раз треснул особенно сильно, видимо сухостой ломал.

— А спички-то тю-тю… — развел руками Веревкин. Мне хоть и было его плохо видно, но я разглядел. Глаза понемногу привыкали к полной темноте, очертания человека видно.

— У меня зажигалка в кармане, только, наверное, тоже сырая. Хотя она немецкая, вроде как плотно закрывается. Посмотри, — я хлопнул себя по карману на груди. Точнее, карман был внутренним, но располагался он именно на груди.

Валера быстро достал зажигалку и, зачем-то встряхнув ее, высек искру. Видно было, что огонь у нас, скорее всего, будет. Еще пару минут повозившись с ветками и мхом, напарник все же разжег небольшой костерок. Свет больно резанул по глазам, и ночное зрение сразу пропало. Ну и шут с ним, только бы тепло стало. Мох, который Веревкин приготовил для розжига, оказался более сырым, чем мы думали, только дым от него, поэтому костровой начал зажигать тонкие веточки, которых, к нашей радости, было много. Спустя пять-семь минут у нас наконец что-то получилось. Валера начал добавлять веточки потолще, а они занимались от небольшого огня все веселее.

— Ой, зря, — выдохнул мой друг, когда огонь уже устойчиво горел, а меня подтащили поближе к нему.

— По хрену, — неопределенно качнул головой я. — Я уже готов был в болоте утонуть, а ты костром меня напугать решил?

— Не костром, а теми, кто на него притащиться могут.

— Спасибо, кстати, что вытащил. В голове уже звенело, захлебнулся бы.

— Я видел, как тебя бросили. Ждал только, пока хоть чуток отойдут. Хорошо, что не всплыл сразу, они чуток постояли и ушли. А я ползком к тебе. Боялся еще в воду лезть, не знал же, что там не засасывает. Как нащупал тебя, так и вытянул.

— Я и говорю, спасибо, — протянул я руку другу, но тотчас ее опустил. Сил так и не было.

Проснулся боец, что остался одним из выживших партизан. Сначала испугался, чуть не закричал. Это на него и костер подействовал, да и мой видок. Ему что-то приснилось, проснулся, говорит, а тут огонь, думал, его сейчас жечь будут. Посмеялись, правда я недолго. В придачу к общей слабости и боли во всем теле пришла головная боль. Башка просто гудела, как пустой чугунок, готовая лопнуть. Как же мне плохо-то! И ведь никто не пожалеет… Ладно, сам себя любимого буду жалеть, что еще остается.

От новой вспышки боли, или от общей усталости, но я вновь провалился в небытие. Очнулся, укрытый какой-то хламидой вместе в Валеркой, разглядел, потому как уже светало. Рядовой боец, что сидел перед костром сейчас, бодрствовал. Оказалось, сев к костру, он отправил Веревкина спать и укрыл своей шинелью.

— Не холодно? — спросил я тихонько, боясь напугать бойца.

— Ой, товарищ старший лейтенант, вы очнулись? — вздрогнул все же боец и вскочил.

— Лейтенанты на фронте, а мы в жопе. Андрей я. Как тебя?

— Леша, — неловко опустился на пятую точку боец и тут же поправился: — Рядовой Матросов. Алексей.

— Ты вот что, Лешка, перестань тянуться. Устав дело хорошее, да только где армия, а где мы. Все понял?

— Да, — вновь кивнул парнишка. Молодой он совсем. Едва ли больше восемнадцати.

— Какого ты года? — задал я следующий вопрос.

— Двадцать третьего… — увидев мои глаза, споткнулся и поправился: — Двадцать четвертого.

Опустив голову, неловко было за такую маленькую ложь, Алексей замолчал.

— За романтикой пошел? Думал, фрицев гонять на фронте будешь, да? А тут вон она, война-то какая. Алеша. Тут грязно, страшно и больно…

— Я не струсил, товарищ лейтенант. Просто заблудился. Все уходили по лесу, кто куда. Сам не понял, как остался один. Меня что теперь, под трибунал? — боится парнишка, аж трясет его.

— Дурной, что ли? — удивился я. — За что? Ты вон, даже с оружием идешь. У меня и такого нет.

— Это не мое. Потерял где-то в лесу. Эту винтовку уже здесь, на болотах подобрал. Патронов, правда, нет совсем.

— Ничего. Авось найдем. Не боись, Лешка, ещё повоюем.

И тут очнулся Олег! Господи, как он закричал. Если бы я был не в таком тяжелом состоянии, наверное, подпрыгнул бы. Вон Лешка как взлетел. Я думал, на дерево заберется от страха.

— Да прикрой ему рот уже, чего испугался-то! — шикнул я на рядового. Тот несколько поколебался, но подошел и быстро прижал ладонь ко рту Мельника, стал упрашивать того быть потише.

Олег внял, но стал выть. Больно ему, а что делать? Я и сам как овощ, Валерка тоже вон раненый, а храбрится. Один Матросов у нас целый.

— Олежка, ты как, живой? — спросил я. Лежали-то рядом, так что даже голос не повышал.

— Ой, млять! Как же больно-то! — вылетело у него. — Убейте меня уже, что вам стоит? Сколько мне мучиться еще?

— Мельник, мать твою, ты чего захлюпал тут, как баба на сносях? — пришлось рявкнуть и придавить авторитетом. Хотя хреновый у меня сейчас авторитет, сам чуть жив.

— Командир, не могу больше. Как стерпеть такое? Почему я не вижу ничего?

— Олежка, я не знаю, что у тебя с головой, сам не ходячий, лежу бревном. Но у тебя повязка на глазах, вот ты и не видишь, — спокойно пояснил я второму своему другу. Мы с ним многое прошли, так что, конечно, он мне друг.

— Зачем глаза-то замотали? — вдруг как-то разом успокоился он. — Мне же куда-то по затылку прилетело?! Мина хлопнула сзади, я даже не сразу сообразил, что мне больно.

— Лешка, ты тоже не знаешь, чего у него с головой?

— Нет, товарищ лейтенант, не знаю. Я его не бинтовал, таким и нашел.

— Развяжи, хоть глаза освободи! — немедленно потребовал Олег.

— Так у тебя руки-то целые… — недоуменно произнес рядовой.

— А, вашу маман! — Олег злобно фыркнул и начал едва ли не рвать тряпку, что закрывала глаза.

Он, видимо, так испугался темноты, не понял даже, что с руками-то все в порядке. Дойдя до последних слоев тряпицы, которая играла роль бинта, Олег взвыл, видимо, тряпка присохла, а он рванул.

— Алексей, глянь, чего у него там, а то сейчас и голову-то себе открутит! — шепнул я. Рядовой сел рядом с Олегом и попросил того убрать руки. Аккуратно, я все это время наблюдал, Валерка меня удачно расположил, Лешка отделил тряпку от раны. Олег ее уже надорвал, так что получилось легко. По лицу рядового стало понятно, что ничего хорошего там нет. Точно, побежал блевать…

— Б…! — выругался Олег. — Да что там такое-то?

— Сейчас посмотрю, — встал Валерка. Ему по фиг на вид раны, мы с ним еще когда всякого нагляделись. Точно, подошел, спокойно наклонился и даже хотел, наверное, поковырять. А, нет, взял тряпку и промакивает.

— Ну, млять, не томи уже! — Олег что-то разошелся. Надо урезонить, а то точно фрицы придут.

— Мельник, твою мать, заткнись уже, а! — рявкнул было я, и кашель скрутил меня в дугу.

— Ну, — задумчиво произнес Валера, — рана, конечно, большая, но, думаю, не опасная. А повидал уже всякого, так, командир? — Я в это время сплюнул тягучей слюной и кивнул, а Веревкин продолжил: — Тут площадь раны большая, но сама она не глубокая. Если бы глубже чуток, он бы уже не кричал.

— Так чего я, жить-то буду? — спросил вдруг успокоившийся Олег.

— Да будешь, куда ты на фиг денешься. Ты вот что, по нужде не хочешь?

— Чего? — удивился Мельник. Казалось, вопрос был не в тему. Но я сразу понял. Мы еще тогда с Валеркой через такое прошли, когда впервые по лесам блуждали.

— На тряпку помочись и приложи, а я перебинтую. Правда, нечем…

— Возьми у меня кусок рубахи, — сказал вдруг вернувшийся после облегчения рядовой Матросов. С этими словами он задрал гимнастерку и оторвал подол своего нательного.