Моровая Язва ждал сына в библиотеке. Лидвих помнил, что отец любил проводить досуг там и до расставания, поэтому в библиотеке всегда было зябко, хотя постоянно топился камин. И — запах. Странный отталкивающий запах, неизменно сопровождавший Лорда, где бы тот ни появился. Лидвих вошел и сделал глубокий вдох — его не пугал неприятный запах, напротив — это было воспоминание о детстве, доброе воспоминание. Вокруг полки — на них странные металлические безделушки, непонятные приборы, банки из дорогого стекла, в мутной жидкости плавают уродцы… и еще книги, очень много. Феттах дорожил единственной книгой, а здесь собраны сотни томов. По тусклым металлическим застежкам бродят отсветы двух оттенков, красного и зеленого. Красный — от углей в камине. Хотя камин растоплен, в библиотеке стоит неестественный холод.

Барон сгорбился над жаровней, протянув ладони к огню. Пальцы казались мягкими и прозрачными, угли под руками Лорда корчились и дрожали, огонь имел зеленоватый оттенок… Дыхание струйкой пара вырывалось из бледных губ Лажваша.

— Здравствуй… папа. Как ты себя чувствуешь?

Лидвиху не без труда дались эти обычные фразы.

— Спасибо, сынок. Я очень рад, что ты приехал. Давно жду.

— Давно? Но я и сам-то решил так… внезапно.

Тонкие бесцветные губы, похожие на дождевых червей, расплылись в улыбке.

— Вот я и говорю, давно жду, когда ты внезапно решишься вернуться. Такие вещи всегда случаются вдруг, разом… но рано или поздно это должно было произойти. Ты не хочешь сесть? Вон кресло, подвинь к камину, там будет тепло и достаточно далеко от меня.

— Лучше я постою. — Лидвих тоже попытался выдавить улыбку. — Отбил зад о седло, торопился… Папа, а я ведь теперь магистр.

— Да, магистр, светлый рыцарь добра, борец против таких, как я. Лучше скажи, что побудило тебя приехать… внезапно?

— Сам не знаю. Решил… вот.

— И все-таки. Что случилось?

— Даже не знаю, как сказать. Могвид послал меня на верную смерть, это чудо, что я выжил.

— Вот как! — Моровая Язва пошевелился в низком кресле и поправил меховую накидку. Слипшиеся влажные пряди шерсти торчали на ней, словно иглы, склонившийся над зеленым огнем Барон напоминал помесь ежа и жабы. — Послал на смерть, говоришь… а ведь у нас с ним был договор. Добрейший обязался беречь тебя! И вдруг такой оборот!

— Э… папа, ты доверяешь слову Могвида?

— Нет, но он боится меня. — Барон снова улыбнулся, широкое одутловатое лицо расплылось, вышла жутковатая гримаса. — Мне ведь ничего не стоит убить его… одним плевком.

— Он не позволит тебе приблизиться на расстояние плевка.

— Этого и не требуется. Случай всегда можно подстроить. Письмо из отдаленного представительства с пометкой «в собственные руки», какая-нибудь драгоценность, пожертвование Ордену… словом, ты понимаешь. У меня хватит золота, чтобы купить человека, который все устроит. В последнее время случилось немало выгодных сделок с Ройнгардом. Он покупал кое-какие зелья, а взамен муштровал для меня солдат, но баланс сходился в мою пользу, так что Капитан доплачивал золотом. В этом году он купил много, больше обычного, готовился к походу… но речь не о том! Я достаточно богат, чтобы убить Могвида плевком! Но он осмелился. Что-то случилось. В Круге объявилось нечто новенькое, из-за чего добрейший осмелел. Что же?

— Собиратель зла.

* * *

Красильщик с Плесенью решили остаться со стариком не сразу. Сперва солдаты отошли в сторонку и довольно долго совещались. Пегий нервно поглядывал на их непроницаемые физиономии и уже начал прикидывать, в какую сторону лучше бежать, если солдатам захочется прибить их с Ойриком и завладеть мошной. Денег-то у хозяина при себе изрядно — вон, даже шкиперу его доли не отдал! Но Красильщик объявил:

— Будь по-твоему, дед. Только учти: ты нам не очень-то нужен, мы с Плесенью не пропадем… так что не зарывайся.

Ойрик засуетился — дескать, как можно, он всегда с уважением!

— Ладно, — прервал стариковскую болтовню Красильщик. — Что делать-то станем? Мне здесь не нравится. Места нищие, голодные… да и узнать могут. Не нас, так тебя — ты же к самому Лорду на прием хаживал, а?

— Здесь оставаться резона нет, — согласился Ойрик. — Двинем-ка на юг, по реке поднимемся к Раамперлю, там и домик у меня. Перезимуем, оглядимся, что теперь к чему.

Компания развернулась и двинулась прежним путем обратно — к порту. Пегий на всякий случай шагал с краю, так, чтобы между ним и солдатами оставался старик. А тот не смущался, болтал без умолку. Речи его сводились к тому, что с пустыми руками на барку возвращаться не годится.

— А чего же не так? — осведомился Плесень. — Без груза скорей выйдет. Налегке пойдем. Зима здесь, видишь, уже наступает, как бы не замерз Бодель. Тогда нам в твой Раамперль пешком придется топать через весь Круг.

— На весла посадить некого, — пояснил Ойрик, — если без товара. Ты смекни: наша барка по течению идет неплохо, а против — медленно. Хотя и попутный ветер Анела шлет, да только лучше бы с гребцами.

— А мы вон, парня твоего, Пегого, на весла! — хохотнул Плесень. — Ему же нравится!

Пегий смолчал, а Красильщик положил руку на плечо приятеля — тот сразу перестал ржать — и спросил:

— А где товар думаешь взять?

Похоже, старший солдат был согласен со стариком.

— А эвон, гляди. — Ойрик показал одинокую фигуру, бредущую по обочине. Оборванец в прокопченных лохмотьях переходил от одной кучи мусора к другой, ворошил ногой хлам, иногда нагибался и что-то поднимал. Подносил к носу, вертел и укладывал в суму. Холщовая торба на боку была самым целым и чистым предметом туалета бродяги. — Видишь, этот у тракта кормится. При дороге-то, если не ленишься нагибаться, можно все, что хочешь, подобрать.

— Ну и что ж мы подберем? — Красильщик нахмурился. Он не понимал.

А Пегий уже догадался, к чему клонит хитрый хозяин. Не зря же велел, старая бестия, тащить в котомке кое-какой «инструмент».

— А вот этот самый малый и сгодится, — объявил Ойрик, снова тыкая пальцем в бродяжку. — Он никто, здесь никому не знаком. Такого и не хватятся. Сейчас будем мимо проходить, вы его скрутите, у меня цепочки с ошейниками при себе… Остальное мы сами соорудим, колодочки, петельки… Я покажу! Веревки да деревяшки, тут ничего хитрого не требуется, я все умею. Сколько лет в этой профессии…

— А если малый шум поднимет, когда в город придем? — усомнился Плесень.

До оборванца оставалось шагов двадцать, не больше. Ойрик, не оборачиваясь, бросил солдату:

— А для этого вы у меня состоите, охрана. Вразумите товар. Ну, как, готовы? Вот, сейчас…

Бродяга не ждал нападения, он привык, что не представляет интереса для грабителей, поскольку при нем нет ничего ценного. Ну а собственной свободой человек не дорожит и не придает свободе значения — пока не лишится ее…

Ойрик, в самом деле, показал, как можно лишить человека подвижности, используя дощечки да веревки. Казалось бы — совсем просто. Старик владел этим искусством в совершенстве и хвалился, что хорошо изучил за долгие годы, когда пришлось иметь дело с колодками. К тому же Красильщик с Плесенью тоже обладали кое-какими талантами, чтоб заставить человека смириться с неволей…

Пока дошли до порта, прихватили по одному, по двое восемь человек. Война пустила по миру многих… На окраине Ойрик указал Красильщику нищую попрошайку — с женщиной были две девочки. Все три — чумазые, оборванные, пели, заунывно тянули жалобными голосами и просили на пропитание.

— Этих тоже прихватим, — шепотом пояснил старик, — поют хорошо. Я знаю, кто их купит ради славных голосов.

— Сейчас, при всем народе? — Красильщик покачал головой.

— Нет. — Старик с досадой поморщился. Солдаты, хотя и были крутыми парнями, оказались недогадливы, — вечером, как стемнеет. Пегий проследит, куда они на ночь прячутся, там и возьмем. Их никто не хватится, а мы на барку — и к югу! Слышал, Пегий?

— Ладно.

Пегий едва глянул на нищенок, ему хотелось скорей к пристани, к Боделю, скорей, скорей, скорей убедиться, что судно на месте, что их ждут… но приходилось шагать медленно, примеривая шаг к унылому ковылянию товара. Пленники не пытались сопротивляться, их обломали по дороге, но и идти быстрей изнуренные, избитые люди уже не могли… Вот и последний поворот, за крайними домами улицы мелькнуло белесая гладь реки, лед у берега, свинцовые волны морщатся на стрежне…

Барки не было.

* * *

— Собиратель зла, — повторил Лидвих, глядя в согнутую спину отца. Контуры облезлой меховой накидки по краям подсвечивал зеленый огонь, Лорд Тьмы не шевелился, и силуэт в зеленом ореоле не двигался, зато бесформенная тень ползала по стенам, по корешкам книг и странным артефактам, собранным в библиотеке Моровой Язвы.

— Да, верно. Могвид решил, что собиратель прикончит меня раньше, чем я успею плюнуть… — наконец произнес Лорд Тьмы. — Кстати, сынок, расскажи мне, как умер Капитан? Кто его убил?

— Некий брат Астус из Раамперля.

— Из Раамперля? Это там, на юге? Именно там, где все началось?

— Астус не собиратель, если ты об этом.

— Ни в ком нельзя быть уверенным окончательно… любой может оказаться собирателем. Я слыхал, Орден ищет тайную организацию змеепоклонников, которая готовит адептов — собирателей.

— Это логично.

— Я провел собственное расследование. Нет никакого подполья, никакого тайного братства. Человеку однажды начинают сниться странные сны, он берет оружие и начинает битву со злом, х-хех… хех…

Лорд Тьмы зашелся сиплым кашлем — так он смеялся.

— Когда пришли известия о гибели Феттаха, брат Астус находился в Доме Света, — возразил сын. — Я и сам его видел. Нет, невозможно. Этот рыцарь не собиратель.

— А если собирателей несколько?

— Интересная мысль… — Лидвих нахмурился, потом решительно тряхнул головой. — Нет! Мне рассказали, что, после того как Астус сразил Капитана, людей охватило безумие — весь город словно сошел с ума! Айхернцы бросались друг на друга, ссорились с пришлыми, северяне тоже обозлились… И все как-то сразу, вмиг. Наши — я имею в виду люди Ордена — не поняли, в чем дело, многие тоже ощутили приступ злобы… Но они не должны понимать, а мы… ты ведь знаешь, что случилось?

— Да, это означает, что собиратель опоздал, Тьма вырвалась наружу после смерти Лорда Ройнгарда. Если так, Круг наверняка спасен. Круг, но не я. Собиратель не остановится, хотя теперь его миссия наверняка обречена.

— Ты сам выбрал эту судьбу.

Груда влажного меха пошевелилась — Лажваш пожал бесформенными плечами.

— Я — Спаситель Мира. Верно, я сделал этот выбор, но ведь я избавил Круг от Повелителя Тьмы.

— Ты и остальные Лорды — вы спасли Круг не для всех, а только для себя.

— Сядь, сынок, — мягко повторил Лорд, — сядь у огня. Это долгий разговор, и я доволен, что ты его начал. Рано или поздно нам пришлось бы поговорить о прошлом по-настоящему.

Лидвих послушно придвинул кресло к камину и опустился на холодное сиденье. Лажваш как будто не изменил позу, но теперь к сыну было обращено лицо, а не спина — как будто Лорд Тьмы перетек внутри оболочки и выглянул с другой стороны.

— Это долгий разговор, — снова произнес Моровая Язва. — Да, мы, Семеро, решили избавиться от старого змея ради своих собственных интересов, а не ради людей Круга. Но посмотри сам — что мы, Лорды, нажили? Мы лишились половины силы — отдали наше зло, чтобы запечатать Серым Камнем могилу Повелителя. Мы не получили земель больше, чем держали от старика. Нас все ненавидят, и на нас охотятся собиратели зла. Завидная участь, верно?

— Я думаю, вы не раз взвесили все, прежде чем решились восстать. Не говоря о том, что восстание было предательством.

— Конечно, конечно… мы были обязаны Повелителю, он отдал нам половину своего зла и сделал нас самыми могущественными владетелями. Зачем ему это было нужно? По неизвестной мне причине Повелитель избегал приближаться к Завесе, видимо, потому он и надумал поделить пограничье между нами, верными… хм… вассалами. Половину зла он отдал нам, каждому по равной доле. Но свободны мы не были.

— Конечно, как несвободен всякий вассал.

— Нет, я говорю не о службе Повелителю. Получив дар змея, мы обрели могущество, но у каждого появилось нечто… некая черта, ради которой мы были обречены на вечные жертвы. Скажем, Прекрасный Принц — он не мог обходиться без кровавых ванн. Феттах был вынужден прозябать среди зверей, хотя и сам не понимал, как это скверно… у меня — странные хвори, у Капитана — увечье…

— Ведьма Севера?

— У нее — сад. Я же тебе рассказывал, ты не помнишь, мой мальчик?

— Ах да, сад… Ну, об Уйгоре я не спрашиваю. А Кордейл?

— О, Кордейл… Он — единственный из нас, Семерых, кто был Повелителю больше, чем слугой. Эти двое, пожалуй, стали друзьями. Повелитель находил удовольствие в общении с Графом Кордейлом… да у них и впрямь было много общего!

— Ты ревновал, — неожиданно догадался Лидвих. — Папа, ты завидовал Кордейлу? Его близости к хозяину?

Лорд Тьмы смолчал, но сын уже понял: догадка оказалась верной! Потому отец и согласился погубить Графа, из старой ревности! Удивительно. Лажваш снова отвернулся и уставился в зеленое пламя. Ему не хотелось ворошить старую вражду с Крылом Ночи, и Лидвих сменил тему.

— Но все-таки Кордейл присоединился к вам?

— Да.

— А почему?

— Я предупреждал: разговор будет долгим… Видишь ли…

— Да, папа?

— Видишь ли… даже не знаю, как объяснить… мы только вспоминали: у любого из нас имелось нечто — ну, сад Ведьмы Севера, протез Капитана, тайна Уйгора… Я думаю, старый змей нарочно так подстроил, чтобы каждый из Семерых был обречен расходовать дареное зло на удовлетворение этого «нечто», этого отличительного знака, этой тайной страсти. Это занимало нас, Лордов, отвлекало от вредных мыслей, да и разъединяло тоже. Каждый — наедине со своей страстишкой, со своей слабостью. Понимаешь?

— Да-да, это я понял. Но что с Кордейлом? Я слышал, он был красивым мужчиной, великим воином, сильным и властным правителем. Он был совершенен. Что с ним не так?

— Повелитель запрещал ему иметь семью и детей. Возможно, оборотная сторона любви змея — старик хотел оставить красавчика Кордейла только для себя.

— И?..

— Кордейл полюбил. Ему хотелось обычного, человеческого — чтобы семейный уют, хорошенькая женушка, слегка располневшая после родов, но не утратившая прелести… и все такое. Повелитель Тьмы не позволял, вот и причина для бунта. После того как мы запечатали Серый Камень половиной нашего зла, Кордейл удалился в свой замок и тут же женился. Он, единственный из нас, приобрел то, чего желал.

— И ты стал завидовать ему еще больше. — Это не было вопросом, Лидвих констатировал очевидную вещь. — Потому и помог Ордену уничтожить Крыло Ночи.

Отец и сын помолчали. За окном уже стемнело, тени выползли из углов библиотеки, объединились, слились и заполнили обширный зал.

— Скажи, папа, а когда умер Граф Кордейл, людьми овладела злоба? Как в Айхерне — беспричинная, слепая, необъяснимая злоба?

— Не заметил, меня-то не было поблизости. Когда стало ясно, что замок не устоит, я велел своим людям сворачивать лагерь. Впрочем, на Черной горе были воители Ордена, они умеют сопротивляться злу. Молитвенные бдения, трансы и прочее — на самом деле эти практики достаточно действенны, и твои добрые братья используют их, даже не понимая истинного предназначения.

— Да, пожалуй…

В соседней комнате громко хлопнула ставня. Лорд пошевелился.

— Окна были заперты, я уверен, — пробормотал Лажваш, и в его голосе прозвучала тревога.

* * *

Со временем лицо Ленлина приобрело прежний вид. Правда, поэт уверял, что в его душе до сих пор зияют незаживающие раны, но это, конечно, было художественным преувеличением. Май воспринял разглагольствования о ранах в душе всерьез и попросил показать.

— Нынче же вечером! — пообещал бард. — Я возьму лютню и буду петь, ты услышишь, как между строк струится кровь сердца поэта!

— Эй, лучше не надо, — забеспокоился волчонок, — при виде крови мне делается как-то нехорошо, могу не сдержаться.

— Да, да, — поддержала щенка Элина, теперь она снова ехала в седле, вооружившись письменными принадлежностями, — не пой жалобных песен, а то Маю подвывать захочется. Так что, ты решился снова выступить?

— Ага. Я, как певчая птица, чахну без трелей.

— Тогда помни, петь только так, как у меня в книге записано, слова не перевирать!

— Ладно, буду как в книге…

Теперь путешественники, от греха подальше, выбирали для ночевок небольшие городки либо деревни — такие места, где Орден не счел нужным разместить представительство.

Вот и нынче они остановились в городке, названия которого никто из путников не знал, да и спросить не удосужились. Центральные области Круга, по которым сейчас странствовала троица, прежде, до Повелителя, были глухой провинцией, окраиной королевства — ни больших городов, ни старинных замков. Только вот в таких небольших аккуратных поселениях, похожих друг на друга, как бывают похожи селяне в деревушке, которая затеряна в лесах, люди вынуждены жить замкнуто, молодые женятся на дальней родне, да и деревня, если расспросить, окажется одной большой семьей — все так или иначе приходятся друг дружке сватами, свойственниками да троюродными дядьями. И все похожи лицом.

В одном из таких городков Ленлин решился возобновить выступления. Все как обычно: блондин гордо объявил владельцу постоялого двора, что тому нынче повезло — величайший из живущих ныне поэтов осчастливил это место своим присутствием! И нынче даже споет пару новых песен. Хозяин лениво изобразил восторг от этакой перспективы, но деньги за обед и комнату, конечно, потребовал.

Песни Ленлина понравились, как обычно, и в шапку, с которой Элина обошла столы, полетели медяки… но песни о Корди, победителе чудовищ, не возбуждали местную публику так, как людей на юге. Тем более не пугала история раамперльского оборотня. В здешние места Феттаховы отродья не забредали, так что слушатели не смогли в полной мере ощутить всю выразительность песен Ленлина. Однако там, где нужно, все вздрагивали, и где нужно — охали. Элина строго следила, чтоб блондин не перепутал слова, но тот старательно придерживался записанного варианта. Постепенно люди прониклись, песни Ленлина захватили и увлекли… Зал притих.

Май сказал, что ему не по себе, волчонок слишком хорошо ощущал растущее возбуждение толпы, Ленлин начал пить беспорядочно — все, что попадалось под руку на столе. Хозяин наметанным глазом приметил азарт певца и приволок кувшин пива (чтобы потом включить в счет), но бдительная Элина отвергла пиво, а сама подсунула барду кружку с водой, тот сглотнул разом, запрокинув голову, и привычно крякнул, он даже не понял, что пил не хмельное… потом еще… еще… и удивился, что не уснул за столом, как бывало прежде.

— Старею, что ли? — расстроился певец, когда веселье закончилось и Элина объявила, что они идут к себе. — Вроде пил как обычно…

Девушка фыркнула, но не призналась, что регулярно подменяла кружки. Раз уж спутнику все едино, пусть пьет воду, это лучше с любой точки зрения.

Наутро кабатчик лениво поинтересовался, не собирается ли уважаемый поэт сочинить что-нибудь о гибели Железной Руки. Мол, насчет Феттаха и Алхоя все уже знают, но ходит слух, что и Ройнгарду скоро конец. Правда, этого злодея прикончит не странствующий герой, а добрые братья. Элина расспросила кабатчика, тот охотно пересказал последние новости с севера.