Арбалетчики с венчающей башню площадки время от времени пускали болты поверх стены. Горожане уже не смели высунуться из-за бруствера, однако люди Капитана Ройнгарда продолжали обстрел — для острастки. Помост под ногами сотрясался и дрожал, но солдаты исправно и методично исполняли свое дело.
Недалеко от подножия городских укреплений огромное колесо башни наехало на камень — один из немногих, которые успели сбросить горожане. Башня вздрогнула так, что стрелки наверху едва не попадали с ног. Чтобы устоять на ногах, солдаты хватались за мокрый деревянный бруствер. Внутри, под толстыми стенами и бычьими шкурами, пропитанными составом Лажваша, загремела сталь доспехов, раздались проклятия.
Бойцы, толкавшие гигантское сооружение, не сообразили, что продолжать движение не получится. Они выбивались из сил, им казалось, что башня не катится по их вине. Солдаты налегли сильней, колесо затрещало. Хруст и скрежет был оглушительный. Теперь те, кто находился внутри башни, сообразили, что дело не в них. Сооружение остановилось. Горожане пока еще не поняли, что произошло. Они получили передышку, однако не догадывались об этом.
Офицер, распоряжавшийся в башне, мог приказать откатить назад и попытаться сменить направление, но это было слишком трудно для утомленных солдат, к тому же пришлось бы выбираться из колеи, оставленной чудовищными колесами. Словом, маневр мог занять оставшееся до заката время. Между тем передний фас башни от городских ворот отделяло совсем небольшое расстояние — всего лишь несколько шагов. Командир отдал приказ: прекратить движение. Солдаты с облегчением отступили от упоров, на которые наваливались, чтобы толкать машину. Они утирали пот, оставляя грязные разводы на лице, разминали плечи, напоследок проверяли, хорошо ли сидят латы. После небольшой передышки должен был начаться штурм.
Последовала новая команда — в переднем фасе башни, обращенном к городу, распахнулись створки, и показалось окованное сталью рыло тарана. Таран — тяжеленное бревно, подвешенное на цепях, — не доставал до ворот Айхерна, но длина цепей позволяла раскачивать его таким образом, чтобы достигнуть цели. Солдаты принялись толкать таран, медленно наращивая амплитуду движения. Теперь стало тихо — так тихо, что даже за воротами, внутри, было слышно сквозь лязганье цепей, как шумно выдыхают в такт солдаты, орудующие тараном. Те нарочно хэкали погромче, это помогало выдерживать ритм. Вот конец тарана чуть заметно ткнулся в ворота, звук вышел тихий, но ополченцы, ожидающие по ту сторону, позади баррикады, услыхали. Они стояли, сгрудившись в некое подобие строя, в широкой тени под стенами и ждали. Переглядывались, крепче стискивали рукояти секир и коротких копий, переминались с ноги на ногу… Мелкий серый дождик так и не прекратился, водяная пыль собиралась в складках одежды и впадинах доспехов крошечными лужицами, сбегала мутными струйками, но на влагу не обращали внимания. Айхернцы напряженно вслушивались в удары тарана. Толчки становились все явственней, звук делался резким и звонким — делался твердым, если можно применить это определение к звуку. Никто не верил, что ворота устоят против машины Капитана. Ополченцы ждали атаки в ворота — и напрасно.
Внутри штурмовой башни происходило движение. Отдохнувшие солдаты медленно поднимались по лестнице с первого этажа на второй, собирались под лестницей, ведущей выше — на третий уровень, который приходился вровень с гребнем городской стены. С тараном работало шестеро воинов Железной Руки, остальные ждали сигнала. Когда командир решил, что люди готовы идти на приступ, отдал приказ. Коротко протрубил рог. Теперь распахнулись створки на третьем этаже, из башни, скрипя, выдвинулся деревянный помост, край его лег на парапет. Хотя камни, сброшенные со стены, помешали машине подойти вплотную, длины помоста хватило. Арбалетчики удвоили старания. На верхнем уровне их было шестеро, пока двое целились и пускали болты, двое отступали, а последняя пара перезаряжала оружие. Стрелки непрерывно двигались, их подошвы шуршали над головой тех, кто собирался идти в атаку.
Когда внутри третьего этажа освободилось место, прежде занятое деревянной конструкцией, солдаты с лестницы побежали наверх, а первая пара уже мчалась по трясущемуся мостику, размахивая мечами. Горожане спохватились, бросились навстречу, первого успел сбить арбалетчик, второго солдат Лорда отшвырнул с дороги ударом щита. Мостки, переброшенные штурмующими, были снабжены невысокими бортами и имели такую ширину, чтобы можно было перемещаться по двое. Когда пара бойцов спрыгнула на стену, за ними устремилась следующая… Солдаты не торопились, чтобы не перегружать мостик. Все произошло слишком быстро, ополченцев на бруствере перебили и расшвыряли вмиг. Первыми в атаку шли лучшие бойцы, им не составило труда очистить место на стене. Убитых айхернцев, чтобы не мешали, сбросили вниз — только теперь, когда окровавленные тела стали падать едва ли не на голову, только теперь ополченцы у ворот сообразили, что враг уже на стене. Шестерка силачей на первом этаже перестала раскачивать таран, бревно под лязг цепей и скрип шарниров замедлило ход… а наверху шум нарастал.
Солдаты в коричневом торопливо перебегали из башни на стену, продвигались по парапету, чтобы занять как можно более широкий участок. С верхнего яруса спустились арбалетчики, в сумках, подвешенных к широким поясам, гремели болты. Вот на стене двадцать солдат Лорда Ройнгарда… Тридцать… Арбалетчики обстреляли плотную толпу ополченцев, те попятились, неумело смыкая над головой щиты… Протрубили рога — теперь не на башне, а позади, в лагере Железной Руки. Колонны пехотинцев двинулись к городу…
Барка, с хозяином которой сговорился Ойрик, сделала остановку через два часа после отплытия из Раамперля — в местечке под названием Куцая Мель.
Провожать старика явилась вся компания приятелей-выпивох. Они отчаянно махали вялыми ладонями, выкрикивали пропитыми сиплыми голосами пожелания доброго пути — дескать, они ожидают славного мастера Ойрика, надеются на скорейшее возвращение, и да пребудет удача с ним и его коммерческим предприятием… Пегий прятался в кормовой надстройке, ему не хотелось торчать на глазах праздного люда, собравшегося у причала. Зато Ойрик охотно откликался на прощальные приветствия, улыбался, махал в ответ…
Наконец матросы отдали концы, и барка отвалила от пирса. Медленно пошла по течению, соскользнула на стремнину. Матросы поставили парус. Ойрик убрался с палубы, явился в каюту и завалился на тюфяк. Улыбка его разом исчезла, старик сделался мрачным. Пегий не решился с ним заговорить, и оба помалкивали, пока корабль не ткнулся в причал. Шкипер, новый партнер Ойрика, заглянул к ним и обратился к работорговцу:
— Ну вот, прибыли. Я же говорил, слишком рано. Обоза пока никто не видел.
— Ничего, постоим здесь, — ответил старик. — Мы с Пегим пройдемся по берегу, поглядим, что тут да как.
— Да что тут глядеть… Это не Раамперль. Куцая Мель — обычная деревня, только и радости в ней, что к здешнему причалу фермеры урожай свозят.
— Вот и поглядим на Куцую Мель, — повторил Ойрик. — Идем, дружок, разомнем ножки. Потом нам долгонько плыть, на берег сойти неделю, а то и больше, не придется.
Пегий подхватил сумку и поплелся за стариком. Берег в Куцей Мели пропах гнилой картошкой, особенно сильно воняло со стороны складов, которые иногда арендовали оптовые скупщики.
На пристани путешественники не стали задерживаться, прошли за длинные приземистые склады. Там, где их не могли видеть и тем более слышать с корабля, Ойрик остановился. Ткнул Пегого пальцем в грудь и напомнил:
— Помни, лишнее ждать не стану. Не возвратишься к утру, буду считать, что ты сбежал. Но уж тогда не обессудь: вернусь — найду. Из-под земли достану.
— Ойрик, я не…
— Нет, ты дослушай. Я тебя не пугаю, не грожу, ничего такого. Я хочу на тебя рассчитывать, доверять тебе, понял? Но и ты уж не подведи. И помни: это не мне нужно, а чтоб тебя, дурня, орденские не искали. Я не желаю за собой ничего этакого оставлять, никаких незаконченных дел, особенно если дело — с гнильцой. Вернемся в Раамперль с товаром, будет не до твоих проказ разбойных! Работать будем!
Пегий понурился. Он все равно не понимал — совершить убийство, чтобы не отвечать за мордобой? А потом что?.. Еще преступления и еще?.. Но спорить с Ойриком Пегий не смел, старик полностью покорил его — в сущности, бывший воришка сделался таким же рабом старика, как и те люди, которых они оба привычно называли товаром.
— Ну, иди, что ли… Иди, Пегий. — Голос старика неожиданно прозвучал теплее, почти по-доброму.
И Пегий пошел. Путь, который барка проделала по течению за два часа, он преодолел за шесть. Можно было попроситься на телегу, сейчас к Раамперлю направлялось довольно много повозок, но это они с Ойриком оговорили заранее. Ни с кем не заговаривать, ни с кем подолгу рядом не быть. Пегий не смел ослушаться. В Раамперль он возвратился под вечер, забрался в подвал заброшенного здания не окраине, чтобы передохнуть, поесть и дождаться ночи. Это укромное местечко он присмотрел давно и прежде частенько использовал. Сейчас Пегий был при деньгах, но зайти в какое-нибудь питейное заведение не рискнул — еще узнает кто! Пожевал всухомятку и сел под стеной, завернувшись в штопаную накидку. Хорошо было раньше, пока не спутался со стариканом! Жил себе, как жилось, ни о чем не думал… а теперь мысли, мысли, мысли…
Думать Пегий не любил и не умел, а вот приходится нынче.
Когда стемнело, он выбрался из убежища и зашагал по ночному городу. Мысли не отставали, летели следом, догоняли и сваливались в голову. Вот эта, например: «Пустынно как-то нынче, слишком тихо. Не нарваться бы на разбойников!» Разве раньше Пегий опасался разбойников? Да он и сам-то кто? Вор, громила, теперь и вовсе убивать идет, а ведь, поди ж ты, разбойников испугался. От мыслей одни неудобства!
Вот и знакомый дом, Пегий уже приходил сюда накануне, осмотрелся и все разведал. Окошко в представительстве на втором этаже — его не запирают, ночи теплые, а больному нужен свежий воздух. Способствует выздоровлению, об этом Ойрик с лекарем толковал. Пегий напоследок еще раз огляделся и прислушался — все спокойно. Ну, что ж, надо делать дело… Путь к окошку он продумал заранее — цепляясь за водосток вверх по стене, а от угла к окну проходит карниз. Ну а уж там медлить нельзя. Пегий задержался на карнизе — совсем чуть-чуть, чтобы перевести дыхание, осторожно заглянул в комнату. Внутри было темно и пахло бальзамами.
Бывший вор не знал, что ему повезло, потому что пока в комнате оставался Бремек — там непременно ночевал оруженосец и горела свеча.
Пегий перевалился через подоконник и осторожно ступил на пол. Под ногами скрипнули рассохшиеся доски, но человек в кровати не пошевелился. Убийца кинулся через комнату, свалился на спящего, придавил коленями и нащупал горло. Ладони взмокли… Пегому казалось, что несчастная жертва вдруг вскочит, отшвырнет злодея, заорет, разбойник отчаянно давил и едва не выл от страха… Под руками вяло трепыхалось удивительно слабое, странно мягкое тело.
В темноте Пегий не разобрал, что душит незнакомого мужчину, вовсе не Бремека. Он и глядеть-то боялся — больше полагался на руки. Вот жертва затихла… Убедившись, что бедняга Олвис больше не дышит, разбойник заторопился к окну. Ему еще всю ночь топать до Куцей Мели.
Феттах вступил в темную галерею, нога попала на мягкое и липкое, Лорд отодвинулся. Возле входа распростерся мертвый енот. Еноты, обладающие цепкими лапками, оказались одним из тупиковых вариантов, Повелителю Зверей так и не удалось возвысить их разум, но смышленые веселые зверьки остались и после того, как Лорд забросил эксперименты с их породой, по-прежнему жили во дворце, исполняли несложные поручения и развлекали владыку. Этот, у входа, — крупный старый самец, должно быть, пытался защитить жилье…
Феттах сделал еще несколько шагов. Следом в коридор медленно проникали волчата. Первым — Май с мечом. Смышленый и храбрый мальчик, подумал Феттах. Может быть, именно он — то самое? То существо, о котором мечтал Лорд? Выходит, Повелитель Зверей поторопился отказаться от работы с волчатами?..
Феттах осторожно опустил руку на тощее плечо оборотня. Май не оглянулся — хладнокровный, значит. Повелитель Зверей пожалел, что не обратил внимания на юнца прежде, в более спокойное время.
— Послушай, Май. У меня есть книга, старая, толстая. Застежки медные, позеленели. Страницы потрепанные.
— Виде-у-ул. Стар-рая. Знаю-у.
— Там, в книге, все, что нужно. Если прочтешь, узнаешь, как я воссоздал твое племя. И, возможно, сумеешь повторить.
— Не умею-у читать, — с сожалением провыл волчонок, — научи-у.
— Обязательно. Потом, когда все это кончится, я займусь с тобой. На всякий случай запомни: книга в подвале, я спрятал ее в нише, там, где начинаются ряды клеток. По правую руку от входа. Ты же различаешь правую и левую, верно? Но сейчас не лезь вперед. Держись за мной и поосторожней с железякой. Я же говорил, ты не умеешь обращаться с клинком, не надейся на него.
— Нр-равится-у-у… Рука дер-р-ржит. Хор-р-ршо-у-у. Живой, те-уплый…
Феттах не стал настаивать. Оборотни упрямы, мальчик должен сам сообразить, что для него лучше. Тем временем остальные юнцы забрались в темную галерею. Они опускались на четвереньки и оборачивались — во мраке больше пользы приносило волчье обоняние. Человек видит лучше, но в лишенном окон помещении зрение бесполезно. Лорд Тьмы пошел по коридору, раз волчата не поднимают тревоги, значит, посторонних рядом нет.
Запах недавно пролитой крови сбивал их, отвлекал, но звери были напуганы, а страх помог сосредоточиться.
Май свернул к подвалам:
— Пр-р-ровер-рю-у стар-р-р-рших.
В подземелье под корнями вековых дубов находились клетки с повзрослевшими оборотнями. Феттах не решался убивать их, рука не поднималась — ведь помнил каждого игривым щенком, смышленым и веселым, вроде этих, нынешних… хотя взрослым иногда удавалось сбежать, тогда они становились причиной многих неудобств.
— Поосторожней там, — велел Феттах. — Если найдешь чужого, один не лезь, позови меня.
Май не ответил, легкая тщедушная фигурка растворилась в темноте. Лорд двинулся дальше, переступая через убитых енотов и воронов, иногда останавливался, чтобы отереть подошвы, к которым липли изломанные перья да клочья шерсти. Волчата следовали за ним в зверином обличье, иногда то один, то другой коротко скулил. Возможно, оттого, что боялись, а возможно — узнавали среди убитых животных и птиц приятелей по играм. Прежде в темных лабиринтах лесного дворца бывало весело, животные вели нескончаемые шумные игры. Лорд иногда покрикивал, чтобы держались поспокойней, но ему нравилась живая радость молодежи. Теперь здесь было мрачно, непривычно тихо, да и вездесущий запах смерти…
Феттах неторопливо обошел нижний уровень, повсюду встречалась обильно разлитая кровь и растерзанные тушки домочадцев, однако чужака не было видно. Зато он повсюду оставил следы — не только убивал, но и портил все, что попадало под руку, бил склянки и кувшины, ломал стулья, срывал полки. В помещении, где имелись окна, Лорд разглядел следы в подсыхающей крови: сапоги. Обычные сапоги, и, похоже, единственная пара. Повелитель Зверей с самого начала решил, что пришелец один. Видимо, в самом деле, так и есть. Впрочем, этот одиночка успел немало сокрушить и сломать.
Похоже, враг методично обходил комнату за комнатой и везде пакостил. Интересно, зачем? Хотел вывести Феттаха из себя? Пожалуй… Тогда Лорд знает, где его искать.
Прибежал, скуля Май:
— Стар-рших нету-у-у, — волчонок всхлипнул. — Мер-р-ртвы-ы-у-у-у… У-убиты железо-ум…
Волчата заволновались, стали опускаться на задние лапы, поджимать хвосты. Некоторые тоненько подвывали, задирая мордочки.
— Он мучил старших? Какие раны?
Май задумался, вспоминая.
— Нет. Убил быстро-у.
— Наверное, торопился, — решил Феттах. — Он нарочно решил меня разозлить, однако в подвале не стал задерживаться. И впрямь, там ему опасно. В подвале одиночку можно окружить, загнать в угол, в тесноту. Он один, верно?
— Пахнет оди-у-ун. Книги нету-у-у. Забрал книгу-у-у-у.
— Ладно, я думаю, он в большом зале. Идем туда.
Если чужак хочет позлить Феттаха, но избегает тесноты — значит, сейчас расселся в любимом кресле Лорда, большом, похожем на трон. Наверняка пришелец там!
С утра в «Большой кружке» было скучно. В зал вышел хозяин. Толстяк широко зевал, чесал то пузо, то затылок и скучными глазами оглядывал следы вчерашнего веселья. Потом, шаркая, удалился — должно быть, раздавать указания прислуге. Во всяком случае, явились подручные кабатчика, такие же равнодушные и неторопливые, как хозяин. Они неспешно и привычно стали прибираться. Появились метлы, ведра с водой.
— Пойдем, а? — предложил Ленлин. — Прогуляемся по городу. Ты бывала на раамперльском рынке? Это нечто особенное, такое нужно увидеть хотя бы раз в жизни! Сейчас начинают свозить урожай, собирается такая толпа, будто ярмарка. Шум, веселье!
— Я бывала на рынке, — буркнула Элина. — Меня там продали слугам Алхоя. Было очень весело.
Ленлин поперхнулся и умолк. Выглядел блондин до того расстроенным, что девушке стало его жаль.
— Ладно, — решила Элина, — пойдем. Только в невольничьи ряды я — ни ногой! И на выстрел не подойду!
— Да я и сам не хожу никогда… Знаешь, есть такой закоулок, даже не в самих рядах, а возле, чуть в стороне. Вообще, там ювелиры торгуют, но в такие дни, как теперь, когда народу много собирается, можно всякую всячину найти. Я как-то забрел, струны искал… веришь, не смог убраться оттуда до самого вечера! Столько разного… Всякие странные вещички, даже старинные, которые сделаны до Повелителя, до Завесы.
— Хорошо, покажешь свой уголок. В конце концов, надо же мне поглядеть, как раамперльский рынок выглядит с другой стороны решетки.
Блондин забросил на плечо ремень лютни, и они отправились. По дороге Ленлин, как обычно, легкомысленно болтал, спутница помалкивала. Несмотря на ранний час, народу в рядах было уже изрядно. Чтобы не потеряться, Элина взяла барда за руку и ощутила на кончиках пальцев Ленлина твердые бугорки, оставленные струнами. Тот шагал, раздвигая толпу и не прекращая болтовни. Молол он, по мнению Элины, всякую чушь, так что девушка не только не отвечала — даже слушала невнимательно. Она не привыкла находиться в шумной толпе, ей было немного не по себе. Вокруг звенел и гудел огромный рынок, звуки, запахи и пестрые пятна вертелись и перемешивались в пеструю круговерть.
А певец ловко продвигался среди беспорядочной суеты, прикрывая лютню локтем, шагать за ним было легко… Наконец они пересекли рынок и вышли к той самой лавке, где Корди продавал изумруд.
Когда начинается сбор урожая, в Раамперле сходятся самые разные люди, это, в самом деле, напоминает ярмарку, и купцы предлагают различные товары, в том числе занятные, странные вещички, которых обычно не встретить на рынке. Ювелир, с которым имел дело Корди, хотя и считал себя человеком серьезным, в такое время выносил на улицу перед лавкой стол, на котором раскладывал всевозможную дребедень, разнообразное барахло, какое иногда приходится покупать вместе со стоящим товаром. У него за год собирались безделушки, странные, бесполезные вещички, их мастер не считал возможным предлагать постоянным клиентам.