— Контролируемое каше оперативной памяти — гарантия приватности. Можете не опасаться утечек, мать Люцилия.
Мамская нунция с сомнением поглядела на меня, потом на Ломаса.
— Он точно все забудет?
— Точно, — подтвердил Ломас. — Это часть его работы — забывать. Опасаться нечего. Говорите как со мной.
— Хорошо, — сказала мать Люцилия. — Сейчас я повторю то, что уже изложила епископу Ломасу неделю назад.
— Я весь внимание.
— Как я упоминала, я курирую связи с нулевым таером. Помимо внутрицерковных дел это означает также, что я занимаюсь контактами духовного мира с поверхностью планеты. Именно здесь таятся многие опасности, о которых обычный человек даже не подозревает.
Я хотел пошутить, но удержался. Блаженны слушающие и помалкивающие.
— Вы справедливо заметили, — продолжала мать Люцилия, — что у баночного престола сохраняется все меньше связей с миром плоти.
Процесс этот, увы, столь же объективен, сколь прискорбен. Но тем крепче наша связь с миром духа.
Я вспомнил, что в Добром Государстве значительная часть граждан считает Ватикан главной цитаделью мировой ваты (так регулярно намекает конспирологический канал «Ватинформ»), и мне потребовалось усилие, чтобы сохранить на лице серьезно-благочестивую гримасу.
— Некоторые теологи, — продолжала мать Люцилия, — говорят, что христианство прошло три диалектические стадии развития — катакомбную, наземную и баночную. Баночный этап — наивысший в духовном отношении. А в физическом измерении мы теперь спустились гораздо ниже катакомб. Моя банка, например, находится на глубине почти в километр.
— Какой у вас таер? — спросил я.
Ломас сделал круглые глаза, что означало «заткнись уже, Маркус», но было поздно. Такие вопросы среди баночников задавать не принято — но меня отчасти извиняло то, что мамская нунция сама подняла эту тему.
— Пятый, — поджав губы, промолвила мать Люцилия.
— Благослови вас господь, — сказал Ломас. — Какое счастье, что вы будете молиться за нас так долго.
— Так при чем здесь мир духа? — спросил я.
— Терпение, Маркус, — ответила мать Люцилия, — все по порядку. Как вы считаете, чем занимаются монахини и монахи баночных орденов?
— Никогда не интересовался этим вопросом.
— Они ме-ди-ти-ру-ют, — сказала мать Люцилия, выговорив слово по складам. — Знаете, что это значит?
— Примерно. Сидеть у стены и ни о чем не думать.
— Нет, — ответила мать Люцилия, — не совсем так. Не путайте буддийскую медитацию с католической. То, что практикуют буддисты, есть простое угнетение высших функций мозга. Человек, так сказать, добровольно отвергает свою второсигнальную божественность, перестает раздумывать о вечном и переживает бессмысленное блаженство по ту сторону добра и зла. В точности как животное.
— А как медитируют католики?
— О, — сказала мать Люцилия, — это неисчерпаемая тема. У нас есть разные методы и подходы. Например, «Лектио Дивина». Божественное чтение. Мы медитируем над отрывком Писания, размышляя о различных уровнях смысла. Это позволяет встретиться с Богом через рассудок. Или «Исихия». Иисусова молитва. Почти как ориентальная практика мантр, только развернутая в правильном направлении. «Розарий» — набор медитативных молитв, повторяемых в определенной последовательности…
Ломас осторожно поднял руку, но мать Люцилию было не остановить.
— «Экзамен совести», — продолжала она, — это попытка мысленно пересмотреть свою жизнь в свете веры. Вы обдумываете отношения с другими людьми и так далее. «Тихая Молитва» — молчание перед Богом, открытость Ему и бессловесное призывание Святаго Духа. Близка к этому и контемпляция, хотя в ней есть особенности. Духовной медитацией можно считать виртуальное путешествие по святым местам или тематические симуляции наподобие «Моисея в Красном море», «Назарета» и так далее…
— Мы знаем, как огромен арсенал католического учения, — сумел наконец влезть Ломас.
— Влияет ли на подобные практики баночный модус? — спросил я. — А то про монахинь ходят разные слухи.
— Хороший вопрос, — ответила мать Люцилия. — Про баночных монахинь и монахов действительно говорят много дурного. И коечто, увы, соответствует действительности. Если вы хотите тешить бесов, в цереброконтейнере это делать гораздо удобнее. Следов практически не остается, если не считать шрамов на грешной душе. Но если вы действительно устремлены ко Всевышнему, вам тоже проще.
— Почему?
— Баночные монахини и монахи, по сути, уже освобождены от оков плоти. При правильной гормональной настройке многие из них быстро достигают в личной симуляции вершин святости. Со всеми сопутствующими переживаниями.
Ломас осенил себя крестным знамением. Мне пришло в голову, что он подумал не о баночных святых, а о себе — и своей долгой корпоративной вахте.
— Поскольку духовные достижения баночных подвижников трудно повторить на земле, — продолжала мать Люцилия, — мы не слишком их афишируем, чтобы не вводить наземную паству в соблазн. По этой причине, подтверждая святость баночных подвижниц, Римская Мама уже много лет пользуется секретными буллами.
Ломас кивнул с таким видом, словно половина этих булл была посвящена ему.
— Итак, — сказала мать Люцилия, — общую ситуацию вы представили. Дальше я буду говорить о двух кармелитках, сестрах Терезе и Марии.
— Кармелитки — это кто? — спросил я.
— Орден, практикующий медитативную молитву. Они превосходят на этом поприще даже бенедиктинцев и иезуитов. Сестры Тереза и Мария к тому же терезианки, то есть исповедницы святой Терезы Авильской, а это духовное сердце ордена.
— Воистину, — сказал Ломас. — Каждое их переживание чрезвычайно важно для нас всех.
— В прошлом году, — продолжала мать Люцилия, — сестры Тереза и Мария ушли в трехмесячный слепоглухой ритрит в традиции «Лектио Дивина».
— Слепоглухой в каком смысле?
— Для баночниц это значит, что визуальный и зрительный каналы отключаются вообще. Медитатор повторяет про себя отрывки из канона, заученные наизусть. Через некоторое время он начинает различать картины и звуки, созданные его умом. Если объектом подобной медитации становится отрывок из священного писания, это… Даже не знаю, с чем сравнить.
— Экранизация, — предположил я.
— Ну… Если экранизация, то очень особенная. Отрывок из писания превращается в многомерный объект, раскрывает свои явные и неявные смыслы — и ведет наших подвижниц к инсайтам, недостижимым на поверхности планеты.
— А над каким отрывком они медитировали?
— Знаете, — ответила мать Люцилия, — опытные монахини часто берут расширенную тему — не просто какую-то одну цитату, а весь, так сказать, смысловой кластер вокруг.
Ломас сложил руки перед грудью и придал лицу еще более благоговейное выражение.
— Исходной точкой было Первое Петрово послание, глава три, стих девятнадцать:
«К предвозвестившим духам, сидевшим в темнице, Христос сошел и проповедовал им». Также в послании к Ефесянам, четыре-десять, сказано, что Иисус «восшел выше всех небес, чтобы наполнить все…» Вы понимаете?
Я отрицательно покачал головой.
— Это толкуют в том смысле, — пояснил Ломас, — что после воскрешения Иисус спустился в ад и освободил его пленников.
— Католическая традиция не подвергает это сомнению, — кивнула мать Люцилия. — Святой Августин Гиппонский говорит так:
«Никто не может сомневаться, что Господь Иисус Христос, наш Спаситель, как только Он умер за нас, как только Он принял нашу смерть на Себя, сразу же пошел в ад, чтобы вывести оттуда души, которые были там содержимы…» Святой Ириней Лионский подтверждает: «Итак, Он, Который спустился, Он же и восшел, так что спасение наше Он совершил, ад освободил, и жизнь нам явил, дающую вечность тем, кто уверовал в Него…»
— Достаточно, — сказал Ломас, — Маркус уже понял чрезвычайную важность этой догмы.
Он преувеличивал, но возражать я не стал. На самом деле мне понемногу начинало казаться, что я попал на радение озверевших сектантов.
— Перед тем, как я объясню, что именно постигли сестры Мария и Тереза, — продолжала мать Люцилия, — я хотела бы напомнить следующее. Наш мир — это сложнейшая многомерная конструкция, непостижимая и загадочная. Она основана на чуде творения, и ее внутренние связи так же чудесны. Постичь их полностью способен лишь божественный разум. Многое из того, что созерцают духовидцы, ставит в тупик их самих, и только комментарий опытного теолога, а иногда и физика, способен прояснить увиденное.
— Я прекрасно это понимаю, — сказал Ломас, — прекрасно. Даже в нашей практике случается подобное.
— Итак, — продолжала мать Люцилия, — сестры Мария и Тереза медитировали над спуском Иисуса в ад. Цитаты из святых подвижников служили маяком духовного поиска. Примерно месяц тексты из Петра, Иринея и Августина не желали оживать и оставались просто словами и буквами. Так бывает, если медитатор нацеливается на очень высокую истину…
Ломас значительно кивнул. Может быть, подумал я, в свою бытность епископом он сам занимался чем-то похожим.
— Через два месяца после начала ритрита монахинь посетило откровение. Оно случилось с ними не одновременно, а с интервалом в несколько дней, что указывает на духовную достоверность опыта. Они испытали нечто поистине страшное.