Глава вторая

Оборотень

Легко сказать — «перемени мнение о себе», но непросто сделать. И главное, времени на это уйдет много. Александр Великий уже в двадцать лет знаменит был, а Василию ныне двадцать третий год пошел.

— Начни с женитьбы, — посоветовал Потаня. — К женатому человеку и отношение иное, чем к холостяку.

— И то верно! — обрадовался Василий. — Возьму Любаву за себя.

— Пойдет ли за тебя Любава после всего, что было? — засомневался рассудительный Домаш.

— Пойдет, никуда не денется, — самоуверенно заявил Василий. — Завтра же сватов зашлю. Сватами пойдут Фома и Костя!

Амелфа Тимофеевна одобрила выбор сына, но при этом удрученно завздыхала:

— Слыхала я, что кто-то уже посватался к Любаве в позапрошлом месяце и будто бы помолвка состоялась.

— Помолвку и расторгнуть можно, не велика препона, — сказал Василий тоном человека, которому море по колено. — Чай, не кто-нибудь, а я у Любавы руки просить буду. Отец ее, как только подарки мои увидит, враз отдаст мне Любаву.

Однако оружейник Улеб не принял подарков от Василия и сватов его на порог не пустил. Вернулись ни с чем Фома и Костя. Они же сообщили Василию, что Любава в самое ближайшее время замуж выходит. Василия расстроило не то, что красавица Любава выходит замуж, но то, за кого она выходит замуж — за Гришку-кузнеца, первого недотепу во всем тамошнем околотке!

— Значит, ни во что меня не ставит Улеб Иванович, коль променял на такого женишка! — сквозь зубы проговорил Василий. — Ну, не я буду, коль не отплачу ему за это!

— Как мстить-то будешь? — с усмешкой спросил Потаня.

— Ворота дегтем вымажу, — ответил Василий. — Пусть весь город узнает, что Улебова дочка потеряла невинность свою еще до свадьбы!

— Про ребенка Любавиного и от кого он, я думаю, и так все знают, — сказал Потаня. — Люди скорее одобрят отца Любавы, чем твою выходку с воротами. Этот квас не про нас, друг Василий. Проглоти обиду и забудь. А не можешь забыть — терпи молча, но вида не подавай. Эдак и взрастет в тебе величие духа.

Ничего не ответил Василий Потане, но в душе согласился с ним. Нелегко перекраивать себя на новый лад, а придется.

Вечером того же дня пришел Василий к Гришкиной кузне. Стояла она за городским валом рядом с прочими кузнями, покосившаяся и закопченная, вся заросшая лопухами. Из оконца, затянутого бычьим пузырем, пробивался свет, но стука молота по наковальне слышно не было.

Василий без стука дернул дверь на себя, вошел в духоту и тесноту Гришкиной кузни.

Хозяин явно не ждал гостей. Он стругал большим ножом толстую деревяшку, по всей видимости, рукоятку для молота. Увидев Василия, кузнец выронил нож и медленно поднялся с низкой скамеечки. В глазах у него была растерянность. Был Григорий старше Василия лет на пять, а по внешнему виду и на все десять. Длинные, давно не чесанные космы рыжевато-русых волос придавали этому низкорослому, коренастому человеку довольно дикий вид. Волосы свешивались ему на глаза, темные, как омуты, и будто нацеленные на кончик собственного носа.

— Здрав будь, Григорий, — дружелюбно произнес Василий и протянул ему руку.

Кузнец облегченно осклабился, сверкнув белыми зубами, и крепко пожал протянутую руку. Чувствовалось, что сила в нем немалая.

В Василии шевельнулось нечто похожее на невольное уважение: сильные всегда уважают сильных.

— Доброго здоровья, Вася, — сказал кузнец. — Зачем пожаловал?

Любопытство так и перло из простодушного Григория.

— Да вот, услышал, что ты жениться надумал на Любаве Улебовне. Хочу посодействовать тебе в этом.

— Как это «посодействовать»? — не понял кузнец. — Любава и так согласна выйти за меня.

— Я про то, что уж больно красивую невесту ты себе выбрал, друже, — пояснил Василий и подбросил на ладони мешочек с деньгами. — А красивый камень дорогой оправы требует. Уразумел?

— Да уж… — смущенно пробормотал кузнец. — Живу я небогато. Домишко у меня старый и кузня совсем развалилась.

— Бери! — Василий протянул туго набитый мешочек Григорию. Видя, что тот не решается взять такое богатство, Василий сам вложил деньги в его загрубевшие ладони. — Тут тебе и на новый дом, и на кузню хватит, еще и останется. Это не в долг, а в дар. Все равно я прогуляю, ты же это серебро в дело пустишь. Любаве только об этом не говори. Виноват я перед ней, и прощения от нее мне уже не видать. Будь счастлив, Григорий! И… — Василий собрался уходить, но задержался на пороге, — будь с Любавой поласковее, она ведь такая нежная!

Что-то промелькнуло в темном лице Григория, словно на миг оно превратилось в зеркало, в котором вдруг отразилась сердечная печаль Василия. Влажно заблестели глаза кузнеца.

Григорий хрипло поблагодарил Василия и столь же хрипло пробормотал, что будет любить Любаву всем сердцем.

«Проговорил, как заклинание, — усмехался про себя Василий, шагая по темной дороге к городским воротам. — Да и что он смыслит в любви! Эх ты, Гришка — пьяная отрыжка!»

Потаня похвалил Василия за такую щедрость, но сам Василий не испытывал никакого удовлетворения от своего благородного поступка. Вместо радости на сердце у него лежал камень.

— Как подумаю, что эдакий дурень станет обнимать такую паву, просто зло берет! — признался Василий Потане.

* * *

Спустя день-другой всполошила, встревожила Новгород весть о чудище лесном — оборотне, — вновь объявившемся в приильменских лесах. Из пересудов Василий узнал, что с прошлого лета ничего о нем не было слышно.

— В то лето загрыз оборотень мальчонку и двух девиц, что в лес за ягодами ходили, — поведала Анфиска Василию. — Мальчонку после сыскали бездыханного, с откушенной головой, а девичьих тел так и не нашли. Зато видели самого оборотня. Был он как человек, но с волчьей головой!

— Что же не убили его, коль видели? — спросил Василий.

— Что ты, Вася! — замахала руками Анфиска. — У какого мужа смелости достанет с такой нечистью схватиться?

— У меня бы достало, — невозмутимо сказал Василий.

Задумал Василий поймать оборотня и непременно живым его в Новгород привезти народу на обозрение. «Вот и прославлюсь!»

Друзья-побратимы обрадовались лишний раз удалью своей похвастаться. Осторожный Потаня и тот загорелся желанием поймать живого оборотня.

— Сколь живу на свете, а дива такого не видывал, чтоб человек мог в зверя превращаться, — сказал он.

Сборы в поход у Василия всегда были короткие, а когда что-то невтерпеж — и подавно.

Вечером Василий сообщил матери о своем намерении и на другое утро уже выступил в путь. Поохала Амелфа Тимофеевна, но удерживать сына не стала, зная нрав его, дала лишь камешек-оберег.

Выехали молодцы верхом на конях, вооружившись копьями, ножами и луками со стрелами.

Осень только началась, еще не опала листва с деревьев. По обочинам дороги зеленела трава. По небу тянулись на юг клинья журавлей и гусиные стаи.

Проскакав несколько верст, лихие наездники свернули в деревеньку, притулившуюся возле кромки дремучего леса. Стали спрашивать у жителей, не шастает ли в здешних местах получеловек-полуволк.

— Пока Бог миловал! — отвечали на расспросы крестьяне. — Вы дальше езжайте, молодцы. До Гуселькова доедете, там скажут, где видали оборотня. А лучше бы назад вам вернуться, ибо нечистую силу ни копьем, ни ножом не одолеть, но токмо молитвой или заговором.

Посмеялись молодцы и поскакали дальше.

Село Гусельково лежало между землями боярина Твердилы и монастырскими владениями. Смерды из окрестных вотчинных деревень поговаривали, будто среди гусельчан имеются волхвы и колдуны, которые и натравливают на своих соседей разную лесную нечисть. В позапрошлом году и в нынешнем оборотень не тронул никого из жителей Гуселькова, хотя они ходят в лес не меньше вотчинных смердов.

— Вон оно — Гусельково! — показал рукой старик пастух.

Василий и его дружки спешились и посмотрели вниз с косогора на большое село, избы которого стояли плотно одна к другой в излучине неширокой речки. Оттуда доносилось мычание коров и тявканье собак.

— Не ходите в это село, — предостерег пастух, видя, что молодцы глазами обшаривают речку, отыскивая переправу. — Переветники живут в Гуселькове, околдуют вас — беды не оберетесь.

— Что значит «переветники», дедушка? — поинтересовался Потаня.

— С нечистой силой они переведываются: с лешими, с русалками да оборотнями, — ворчливо ответил старик. — И село-то свое поставили так, что с трех сторон вода. Понятное дело, у воды и колдовать легче, вода и следы любые скрывает. По весне, бывало, разольется река, — где огороды затопит, где мост снесет, — а селу переветников хоть бы что, стоит себе, как на острове!

— Как же нам на ту сторону перебраться, дедуня? — спросил Василий. — Моста я нигде не вижу.

— Не ходим мы на ту сторону, — отрезал старичок, — и переветники к нам ни ногой. Зачем нам мост?

— А брод здесь есть?

— В двух верстах отсель. — Старик махнул рукой в сторону осинника, пламеневшего осенней листвой. — Там село мое находится, Макеевкой зовется. Возле него и переправа. Вам туда дорога.