— Сколько-сколько у тебя лошадей? Триста? — Вовка Микоян, вытянув шею, оценивал мои техусловия, что выдала чертежница. — Тебе повезло, друг. Знаю, где можно готовый чертеж содрать.

Мы всей группой сидим в чертильне, как шаловливое студенчество окрестило кабинет черчения, и получаем персональные приговоры — исходники для курсовой по дизелям. Можно сказать, программу развлекательных мероприятий на весь пресловутый ноябрь. Чертильня у нас на третьем этаже и окнами выходит на причал рейсовых катеров, что челноками бегают на Северную сторону и обратно.

Я, если честно, загляделся на них.

Море — восхитительно мрачное! Роковое: стылое, свинцовое, ультрадепрессионное. Как судьбинушка моя студенческая. Тучи над водой — еще мрачнее моря. Нависают над волнами, что Дамоклов меч над фаворитом тирана! Того и гляди рухнут на ни в чем не повинные кораблики, что скучают на рейде.

Под нашими технарскими окнами, ежели направо и наискосок, — виднеется брусчатка площади Нахимова и Графская пристань. Сердце города. Даже… душа, наверное. Хоть что-то в этом унылом ноябрьском мире греет и радует — красоты наши местные! Когда особо тошно — можно, взгрустнув, поглазеть на достопримечательности, за которыми иные туристы едут сюда за тридевять земель.

Ясно вам, туристы? Вы едете, а я тут живу! И учусь… в любимом техникуме. Боже, кого я обманываю?

— Нереально, — в сердцах отмахнулся я от Вовки, закончив любоваться колоннадой парадного прохода и остатками листьев на платане у причальных касс, — чертилка свое дело знает. Неоткуда содрать. Все каналы контрабанды давно перекрыты, и все совпадения чуду подобны.

Если кабинет — чертильня, понятно, как мы называем ее хозяйку.

— Твое дело, — флегматично сказал Вовка. — Я просто видел этот двигун. Своими глазами.

— В смысле двигун… Чертеж?

— Нет, блин. Автопортрет! Работы Айвазовского. Конечно, чертеж!

— Где, Вовка? Душу продам!

— Обойдусь без твоей продажной души. А видел — в Камышах. На «Югрыбе». Я там на практике ерундой страдал, в архиве. И движок этот даже описывал в отчете — ровно три сотни кобыл. Габарит у него до метра в ширину. Так же у тебя в задании?

Я зашуршал калькой.

— Ну. Верно!

— Четырехтактный, обороты полторы тысячи…

— Правильно! О боже…

— Вот видишь. Везет же… людям. И не надо тебе ничего изобретать, метнешься в архив, стащишь чертеж — и готово. Кстати, филиал архива есть тут, неподалеку. В центре почти. А вот у меня, смотри, — он перебросил на мой стол подшивку техзадания, — какая-то мелкашка. Дырчик! «Мал клоп, да вонюч». Это, скорей всего, для бота спасательного движок. Их только у военных искать… да кто ж там мне чего даст?

— Сама-сама-сама, Верунчик, лапушка! Самообслуживание.

— Сам ты… Верунчик.

— Лови!

Я, не заглядывая внутрь, метнул Вовке на доску его толстенный фолиант, где пошагово был расписан весь алгоритм рождения железного монстра — пытка на внимательность. И усидчивость. Попробуй профукать хоть один расчетный коэффициент, коим имя легион, и все труды прахом! Куда проще содрать, если чудом найден готовый прототип. Останется только отдельные параметры в пояснительной записке просчитать в обратную сторону — от результата к вилкам погрешности, где ты, якобы совершенно непреднамеренно, и выбрал нужную цифру. Короче… тоже геморрой, но не наружу, а вовнутрь, что на порядок безболезненней. Кто-то, наверное, содрогнулся…

Ну а Вовка — человечище!

— Я тебе помогу с цифрами, — заявил я великодушно. — У меня сейчас голова — что компьютер!.. В смысле… ЭВМ.

— Скажешь тоже. Нет… покажешь лучше.

— Чего покажу?

— Куда перфокарты засовываешь! Гы-гы-гы!

— Оборжаться.

— Ой, не могу! Повернись, ширинки сзади нет?

Очень смешно.

Хотя… прав Вовчик, подловил хвастуна. А так ему и надо! Голова у него как ЭВМ… это ведь все моя молодая половина отжигает! Пока старикан ворочает в голове свои мудро́ты, юность как ляпнет, так ляпнет чего-нибудь отпадное. Глаз да глаз нужен за этим отморозком. Как же все-таки тяжко уживаться двоим в одном сознании!

И тут же:

— А хочешь, песню новую покажу? — Это вырвалось у меня практически неконтролируемо. — Обалдеешь от темы!

Ну что ты с этим молодняком делать будешь? Неадекват.

— Какую песню? — Вовка явно заинтересовался.

По крайней мере, ржать перестал. Музыка — наше все!

— Группы «Воскресенье». Неизданную!

— Как так?

— Вот так. «Не торопясь упасть» называется. Реально офигеешь!

Не только неизданную, но даже и не написанную… пока. Ох уж эта хвастливая и болтливая молодость! Спалить нас хочешь?

— Мы ж до каникул не играем, — хмуро напомнил мне Вовка, — договорились же.

— Да-да, точно. Это я на радостях. Тогда после сессии покажу. И с аккордами, и с готовым рисунком на басе.

Вовка — басист в нашей группе. Должен заинтересоваться. Что касается меня, то в зоне моей ответственности — соло-гитара. Барабанит и поет в нашей «банде» — Андрюха Лысенко с параллельного курса. Человек-оркестр. Уникум. «Ритмует» Ромик Некрасов. Вон он — сидит за нашими спинами и с тоской рассматривает ноябрьское небо за окном. Прям как я только что. Ромка — известный «лажомет» и мальчик для битья в музыкальном плане. Зато девочкам нравится. Им вообще без разницы — кто и как играет. «Главное, чтобы костюмчик сидел». На Ромке все сидит как на топ-модели. А с гитарой в руках он вообще — бог эллинский. Лицо фирмы!

— Кто ж тебе рисунок-то на басе показал? — ревниво бурчит Вовка, царапая что-то шариковой ручкой на отполированной древесине чертежной доски. — Леша Романов? Или Маргулис? Лично.

— Тебя чертилка убьет, — не стал я вдаваться в полемику. — Чего ты там пачкаешь?

— Макаревича рисую. Похож?

Теперь я тяну шею в сторону Вовкиного стола.

Вовкин «Макаревич» вызывающе похож… на Вовку. Ну и чуть-чуть на Кутикова.

Легкая путаница происходит из-за того, что отечественная пресса в этом времени нас трагически мало балует публикациями о кумирах андеграунда. А на вырезке из какого-то журнала, что Вовка преданно таскает в кармане у сердца, состав группы «Машина времени» не сфотографирован, а… нарисован. Причем очень вольно и приблизительно. У нас чуть до драки не дошло — кто тут Макаревич. Известно кто — тот, кто больше похож на Вовку. Чувак с волосами до плеч и роскошными усами.

Вот сейчас Вовка и рисует Кутикова где ни попадя, искренне считая его Макаревичем. Кстати, сей «портрет» очень легко воспроизводится — очки-капельки, усы и битловская прическа с прямым пробором. Как у Вовки.

Ох, грядут еще разочарования у моего друга!

— Прикрой мазню свою, — прошипел я сквозь зубы. — Чертилка идет.

На пол с грохотом полетело Вовкино техзадание. Басист-истеричка!

— У тебя все в порядке, Микоян?

— Э-э… что вы говорите, Рит-Санна?

Вовка лихорадочно пытается ногой нащупать подшивку на полу, не отрывая локтя от своего «произведения» во славу любимого музыканта.

Нет. Не дотянется. Растяжки не хватит.

Я вздохнул, спрыгнул с табурета-вертушки и поднял папку.

— Держи! — хлопнул техзаданием по столешнице. — У него шок, Маргарита Александровна. Трудное сочетание исходных данных. Видите? Лихорадит человека.

— А у тебя, Караваев, ничего не лихорадит?

— У меня — ничего. Я старше… на полгода. И выдержаннее.

«На полгода». Смешно. Вообще-то на полвека. Без малого…

— Понятно. Это хорошо, что выдержаннее. Значит, спокойно отнесешься к тому, что нужно помочь Егорочкину.

— Чем это?

— У вас одно задание на двоих.

— А… почему?

— Потому что Саша болел и кое-что пропустил. А ты ему поможешь разобраться.

Невиданно! Нашего брата-студента жалеют?..

— Ну-у… В принципе я не против.

— Я знала, что не откажешь.

Ага, попробовал бы только.

Чертилка величаво вернулась на свою кафедру, около которой шумно колготилась стайка под названием «а мне вот тут непонятно». А ко мне, улыбаясь и вихлясто пританцовывая, направился мой нечаянный напарник.

Егорочкин. Саня. Кличка — План.

«План» — потому что чувак рьяно косит под матерого наркомана. До смешного. Думаю, травку он действительно когда-то пробовал, вот и возомнил о себе невесть что. Вообще, в нашей среде всех наркоманов считают… дебилами. Только конченый идиот станет гробить свое молодое здоровье в перспективе непонятного и не совсем оправданного кайфа. Вот бухнуть — это круто. О! Пардон, не «круто» — «ништяк»! «Круто» в этом времени не говорят, разве что… да никто пока не говорит! Я вот только иногда, ловя при этом на себе недоуменные взгляды.

Так вот, «трава» — это не «ништяк». Не говоря уже о «ге́рыче». Это тупо и по-крестьянски. Это… голимо. Лажово, бермудно. Или… что прокатывает во все времена — фигово.

Разумеется, все мы о наркоте чего-то там знаем. «Чего-нибудь и как-нибудь». В частности, благодаря таким вот экземплярам, как Саня План. Они, можно сказать, этакие «популяризаторы зла». Но их беда в том, что серьезно это популяризаторство никто не воспринимает. Так… считают за пустой треп городских сумасшедших. Точнее… деревенских. Психов.

— Ну че, малыши? Мазнем ганджой по бумаге?

Санька чуть выше меня, худощав и белобрыс. Осанку держит по-взрослому, чуть иногда содрогаясь при артикуляции особо выразительных, по его мнению, словечек. Вот так: «Риса-а-а-нём!» и… короткая судорога по позвоночнику на последнем слоге. Ему кажется, что так он выглядит «блатняком». А вообще он веселый и смешной. И часто забывает, что нужно быть «наркошей» и «зэчарой». Тогда он выглядит обыкновенным парнем из южного приморского городка.