Отвернувшись от трупа, я развернулся и подошел к столу. Увидев побелевшее от страха и мокрое от пота лицо Даккена, я пришел в себя. Тот смотрел на меня, как кролик на удава.

— Где деньги?! — громадное тело гангстера нависало над столом, бросая тень на сжавшегося в кресле владельца кабинета.

— Я… Все отдам! Только… не убивайте! Ты говоришь… две с половиной тысячи! Отдам! Дэн! Я дам тебе… Еще пятьсот! Только отпусти… живым! Господи, я немного… прошу! Я исчезну!..

— Деньги!

— Сейчас! Сейчас! — И он полез в стол.

Его черные, расчесанные на пробор посредине головы, волосы сейчас блестели при свете ламп из-за нанесенного на них фиксирующего патентованного средства. Из-за дрожи, сотрясавшей его, ростовщик все никак не мог достать деньги. Отвратительная сцена вызвала у меня гадливость, тем самым окончательно привела меня в чувство. Наконец ростовщик нашел и положил на стол небольшой сверток, завернутый в грубую вощеную бумагу и перевязанный веревкой.

— Это все?!

В голосе гангстера чувствовался металл.

— Да… Нет! У меня дома… есть.

— Сколько здесь?

— Здесь… восемьсот пятьдесят долларов. В этой коробке… около трехсот. Остальные дома.

— Дома — где?!

— Дэнни, поверь мне! Чем хочешь… поклянусь!! Если что и было… это ошибка! Никогда в жизни не повторю! Клянусь могилой матери!!

— Ошибка?!!

Кулак гангстера с противным хрустом впечатался в лицо ростовщика. Голова Даккена дернулась назад, увлекая за собой тщедушное тело, вместе со стулом. Дэн неспешно обошел стол.

— Где лежат деньги?!

— Я… жить хочу! Только оставьте… У-У-У!!

Два резких, последовавших один за другим удара ноги по ребрам заставили лежавшее на грязном полу тело содрогаться в спазмах боли.

— А-А!! У-У-У!!

— Деньги!

— А-А!!

Гангстер быстрым движением выхватил пистолет, затем прицелился в колено ростовщика и спустил курок. Дикий вопль ударил многократным эхом под низким сводом подвала. Бандит подождал минуту, потом сказал, четко и размеренно:

— Стрелять дальше? Или будешь говорить?

— Не-е-т, — простонал Даккен. — Джоли-стрит, 110. Тайник… в полу. У окна. Под ковром. Несколько брусков… Легко поддеть. Там все.

— Дик, ты все понял? Что найдешь — сюда. Да, и пошарь по квартире, — тут он посмотрел на лежавшего у его ног ростовщика. — А я продолжу разговор. Так, еще. Дверь будет закрыта. Стукнешь так, — и он отстучал дробь костяшками пальцев по столешнице. — Все понял?

— Понял.

Выскочив на улицу, несколько минут я стоял и глотал свежий воздух. В голове было пусто, а на душе противно. Потом я принялся мысленно ругать себя. Грязно и матерно. Когда закончился запас ругательств, пошел к машине.

— Джон, ты знаешь, где Джоли-стрит?

— В двух кварталах отсюда.

— Там квартира ростовщика. Надо оттуда кое-что забрать.

— Надо так надо. Поехали.

Поднялся по лестнице на третий этаж. Войдя в прихожую, с минуту стоял, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Найдя выключатель, зажег свет. Тайник нашел в том месте, на которое указал ростовщик. В нем была шкатулка. Заглядывать в нее не стал, а просто положил на стол, после чего продолжил поиски. Искать старался как можно тщательнее. Причина лежала на поверхности: мне не хотелось возвращаться в подвал. К моему удивлению, поиски дважды увенчались успехом. Сначала на дне большой жестяной банки с чаем я нашел тщательно завернутый сверток. Развернув, увидел доллары. Затем на антресолях, где среди старого барахла обнаружил старый саквояж. Открыв его, нашел в нем старое негодное тряпье и уже был готов отбросить его в сторону, как неожиданно мне в голову пришла мысль: «Зачем совсем негодные тряпки засунуты в саквояж, а сам саквояж положен на антресоли?»

Ответом на этот вопрос стали несколько замшевых мешочков, лежавших на его дне. В них лежали кольца, серьги, медальоны. Причем все явно не новое. На трети из них висели картонки с номерами.

«Ясно. Из ломбарда».

Со своими находками я переступил порог подвала. Мне не хотелось смотреть на тело охранника, но не смог удержаться. Широко раскрытые глаза мертвеца слепо смотрели в потолок, а ярко-желтая обложка журнальчика, лежавшая рядом с трупом, набухла и потемнела от натекшей крови. Подошел к столу. Достал из саквояжа, который забрал из квартиры ростовщика, шкатулку, сверху положил сверток с деньгами, а рядом с ними сложил мешочки. При виде их Дэн бросил на меня вопросительный взгляд. В ответ я только пожал плечами. Когда гангстер стал развязывать один из мешочков, я увидел следы крови на его руках. Самого Даккена я не видел, но по сдавленным стонам, доносившимся из-за стола, было ясно, что тот еще жив. Дэн, перебрав содержимое мешочка и найдя кольцо с подвешенной к нему биркой, сейчас вертел его в пальцах.

— Вот же гаденыш. Насчет денег он мне все же сказал. Ты нашел их в большой банке с чаем, да?

— Да.

— А насчет этого слова не сказал. И понятно почему! Четыре дня тому назад в этом районе ограбили ломбард, находившийся под нашей охраной. Эти вещи оттуда. Здесь его доля с грабежа. Вот же тварь!

Гангстер встал со стула, на котором сидел, и наклонился над ростовщиком.

— Эй, ты! Мразь! Кто взял ломбард старого Мойше? Скажешь, умрешь быстро!

Ответ оказался неожиданным для меня, как, впрочем, и для гангстера:

— Не пойти ли тебе, мудак, на хер! Деньги — вам! Красивые девки — вам! А мне сидеть всю жизнь в грязном подвале, вместе с крысами?! Да пошел ты!..

Договорить ему не дал рухнувший вниз кулак Дэнни. Ростовщик захлебнулся собственным воплем, а спустя минуту под ударами тяжелых кулаков он уже не кричал, а визжал наподобие зверя, попавшего в капкан.

— А-а-а!! Длинный Джим… и Стекольщик!

— Где их найти?!

— Не знаю…

Гангстер повернулся ко мне и сказал:

— Собирай все это! Уходим!

Свой пистолет гангстер не торопился доставать, и я испугался, что казнь «крысы» достанется мне, но к моему облегчению, этого не случилось. Увидев, что я стою в ожидании, с саквояжем в руке, он сказал:

— Иди в машину.

Уже поднимаясь по лестнице, я услышал выстрел. Кинув саквояж на заднее сиденье, я стоял у машины, в ожидании Дэна, пытаясь ответить себе на вопрос: ты этого для себя хотел?

Гангстер вышел, и я сразу постарался принять невозмутимый вид. Когда мы сели в машину, я протянул Дэну пистолет, но тот не стал его брать, а только сказал:

— Он теперь твой.

В «Трилистнике» Дэнни отдал Сэму на хранение деньги и драгоценности, а затем повернулся ко мне.

— С почином тебя, парень. Держи! — и сунул мне в руку банкноту. — Всем пока!

Когда за ним закрылась дверь, я сел на табурет у стойки и неожиданно для себя попросил у Сэма стаканчик виски. Бармен внимательно посмотрел на меня, а потом скрылся в задней комнате. Выйдя через несколько минут, протянул мне пакет и пять долларов. На мой вопросительный взгляд ответил:

— Деньги — на такси. С пакетом дома разберешься. На работу не торопись. Когда придешь, тогда придешь.

Уже сидя в такси, я заглянул в пакет. В нем оказалась бутылка виски и несколько бутербродов. Выйдя из машины, я только сделал шаг по направлению к дому, где снимал квартиру, как меня окликнул шофер:

— Сэр, возьмите сдачу!

Не разворачиваясь, я махнул ему рукой — езжай! — и пошел дальше. Мне никого не хотелось видеть и ни с кем не хотелось разговаривать. Жизнь казалась полным дерьмом. Поставив на стол бутылку, я положил рядом с ней пистолет, а с ним банкноту в пятьдесят долларов, которую дал мне Дэн. Сел на стул и некоторое время смотрел на них.

«Почему эти вещи стали для меня символами? Да потому что ты выбрал этот путь, чтобы жить по-человечески. Глупо звучит! По-дурацки! Я убийца и слово “человек” ко мне неприменимо! Что теперь?! Бросать все и начинать новую жизнь?! Только кем?! Да и есть ли в этом смысл, после совершенного убийства? К черту все эти душевные терзания! В чем я виноват?! Я сам себя, что ли, забросил в это гребаное время?! Нет! Выбрал не тот путь? У меня что, был выбор? Ну, конечно! Я мог медленно гнить среди человеческих отбросов в эмигрантских кварталах или с чистой совестью умереть от горячки в какой-нибудь грязной дыре! Да кому нужна эта совесть?!»

Еще некоторое время я спорил сам с собой, а когда разговор зашел в тупик, я открыл бутылку. После чего напился первый раз в жизни. Проснувшись утром, я обнаружил, что лежу в брюках поперек кровати с широко раскинутыми руками. Только успел поднять голову, как к горлу подкатил комок. Пришлось потратить полчаса, чтобы окончательно прийти в себя, а затем еще столько же времени — на приведение одежды в порядок. Выглянул в окно. За окном моросил мелкий осенний дождик, подхлестываемый резким, порывистым ветром.

«Гадкая погода. Гм! Впрочем, что на душе, то и на улице».

Добравшись до «Трилистника» я сразу увидел две машины, стоящие рядом с баром. Одну из них узнал сразу — это был «Кадиллак» Мюррея, вторая, черный «Паккард», мне была неизвестна. Войдя в бар, я застал хозяина «Кадиллака» болтающим за стойкой с Сэмми. За столиком у самой двери сидел незнакомый мне парень. Увидев меня, он сразу подобрался. По его поведению нетрудно было понять, что тот телохранитель, а когда увидел в глубине зала Хайми Вайсса, перелистывающего газету, то сразу понял, кого привез «Паккард». Несмотря на свое прозвище, Вайсс евреем не был, а поляком. Этот человек был наполовину гангстером, наполовину бизнесменом. Его вообще отличал деловой подход ко всему. Жесткий, хладнокровный и расчетливый человек, он без колебаний нажимал на спусковой крючок, но только тогда, когда это действительно было необходимо. Насколько я о нем слышал, он всегда сначала пытался улаживать острые вопросы путем переговоров. Он договаривался с конкурентами, налаживал связи с полицией и городскими властями. Я видел его раньше, но только один раз. Только успел подумать, что за дела его сюда привели, как тот оторвался от газеты и махнул мне рукой. Подойди! Сердце застучало, и я понял: день, который я ждал, наступил.