— У меня нет слов, Петр Сергеевич. За такое короткое время вы проделали просто огромную работу, — польстил я Зворыкину. — Так он нам поможет?

Тому мои слова явно пришлись по душе, даже строгое выражение лица как-то смягчилось.

— Думаю, он не откажет в моей просьбе и поможет получить для нас пропуска в Кремль.

— Значит, мы станем реставраторами?

— Точно не скажу. Так как структура новая, только-только образовалась, а судя по словам Сухина, они пока сами толком ничего не знают. Официально у них есть только начальник, который дал вышестоящему руководству на утверждение перечень будущих работ. После согласования и утверждения в различных инстанциях…

— Извините, что перебиваю вас, Петр Сергеевич, но я человек дела. Что от меня потребуется?

— Сухин сказал, что за четыреста рублей в течение недели он все устроит. Исходя из его слов, он, скажем так, поможет нам устроиться на работу в эти самые мастерские, а также постарается поспособствовать получению пропусков в Кремль. Как он мне сказал: даст нам выход на нужного человечка.

— Не обманет?

— Не рискнет.

— Один из ваших бывших подопечных? — догадался я.

— Можно сказать и так. За двенадцать лет службы в полиции меня судьба сводила с разными преступниками. Сухин — аферист. Ох, и ловок был, шельма. Такие аферы крутил, аж дух захватывало, а сейчас устроился у большевиков, даже в начальники выбился.

— Вы, я так думаю, следователем были?

— Эко какой вы любознательный, Александр, — в голосе Зворыкина сейчас слышалось недовольство, чувствовалось, что ему неприятен этот разговор. — Да, был следователем, а последние три года — важняком.

— Это следователь по особо важным делам. Я прав?

— Правы, — сухо ответил он. — Так что, договариваться с ним?

— Конечно. А на какой срок мы получим пропуска?

— Запрос напишет на две недели, но при этом обещает организовать письменное ходатайство от высшего руководства.

— Сейчас у меня с собой таких денег нет, поэтому давайте встретимся сегодня еще раз, вечером. Вы не против?

В следующее мгновение в поле моего зрения попали два подозрительных типа, направлявшихся к нам.

«Воры или бандиты. Похоже, Петя, у тебя нет паранойи».

Зворыкин замялся:

— Сегодня… Нет, наверно. Давайте лучше завтра, в это же время.

— Договорились.

Я встал, за мной поднялся Зворыкин. Приподняв шляпу, я тихо, почти шёпотом, сказал:

— Не оборачивайтесь, к нам идут двое мужчин. Делаем вид, что прощаемся.

— Так что, Петр Сергеевич, заглянете к нам на вечерок? — уже громко спросил я его. — Думаю, в эту субботу будет в самый раз. Возьмете свою любезнейшую…

— Боюсь, что у бывшего господина следователя не будет возможности это сделать! — резко ворвался в наш разговор подошедший к нам мужчина в шляпе и костюме от портного. — А вы, милейший, идите. Вас наш разговор не касается.

Быстро окинул его взглядом. Хорошо одетый мужчина, лет сорока пяти, с интеллигентным, тонким лицом, которое портили узкие губы и холодный, как у змеи, взгляд. За его спиной встал широкоплечий и кряжистый мужик в косоворотке и пиджаке.

Зворыкин резко развернулся на голос и, увидев стоящего перед ним человека, сразу побледнел, словно свою смерть увидел:

— Ты?! Как?..

— С того света вернулся, Петя. Должок у меня остался, вот и пришел тебе его вернуть.

Стоявший за его спиной бандит громко усмехнулся.

— Александр, действительно, вы идите, — чуть повернув голову в мою сторону, сказал Зворыкин. — И пожалуйста, предупредите Анастасию Васильевну. С богом!

Я принял испуганный вид:

— Так я пойду, господа?

— Ишь как напужался, — с кривой усмешкой прокомментировал мои слова громила. — Разрешение спрашивает.

— Да иди уж, иди, — брезгливо махнул в мою сторону рукой франт.

В следующее мгновение его рука, подчиняясь чужой воле, ушла за спину, затем последовал резкий рывок вверх. Бандит, почувствовав острую боль, только раскрыл рот, как выверенный удар по шее отправил его в беспамятство. Второй головорез не сумел сразу среагировать на изменение обстановки и тем самым подарил мне несколько секунд форы. Его рука, откинув полу пиджака, только нырнула за спину, чтобы выхватить оружие, как ему в лицо уже смотрел ствол браунинга.

— Давай, рискни, — нагло ухмыльнулся я, подталкивая его к действию. Здоровяк хищно оскалился, но стоило ему наткнуться на мой взгляд, как понял, дергаться не стоит, этот выстрелит. Осторожно опустил руку и замер, не сводя с меня бешеного взгляда.

— Это ты зря, — попенял я бандита. — А мне так хотелось тебя пристрелить.

— Ниче, сука рваная, мы еще встретимся, — пообещал он мне.

— Мне бы твою уверенность, — усмехнулся я, а затем спросил Петра Сергеевича: — И что дальше?

— Сдадим их милиции.

— Вы уверены?

Заминка в несколько секунд и брошенный взгляд на тело, лежащее на земле, говорили о том, что он ни в чем не уверен, но при этом поднял на меня глаза и сказал:

— Уверен! Все должно быть сделано по закону.

В следующее мгновение он быстро шагнул к стоящему бандиту, затем неожиданно и резко рубанул его ребром ладони по шее. Громила на секунду замер, потом закатил глаза и, как бревно, грохнулся на землю. Удар у бывшего следователя был явно отработан, причем на практике.

— Ого! Как вы умеете! — восхитился я.

— Знаете ли, я не только за столом сидел да бумажки перекладывал, — в его голосе чувствовалось ехидство. — Мне и на задержаниях приходилось часто бывать, а там всякое случалось.

— Я понял. Вот только сдавать вам этих уродов придется самому. Надеюсь, тут вам ничего объяснять не надо? — и я спрятал браунинг в карман.

— Не надо. Встретимся завтра у галереи, в одиннадцать.

— Караул!! — в следующее мгновение я уже орал во весь голос. — Милиция!! Грабят!!

Почти сразу в ответ где-то в начале аллеи раздалась трель милицейского свистка. Я подмигнул ошарашенному моей мальчишеской выходкой Зворыкину, а затем быстрым шагом пошел в противоположную сторону от той, где раздавались свистки. Свернув с аллеи, вышел на шумную, оживленную улицу и почти сразу затерялся в толпе. Правда, при этом чисто автоматически какое-то время покружил по городу, проверяясь.

На следующий день, после плотного завтрака в трактире, купил у мальчишки-разносчика газету «Вечерняя Москва», где в колонке криминальных новостей нашел статью о странном происшествии на бульваре. По словам репортера, который разговаривал с непосредственными свидетелями (наглое вранье!), двое матерых уголовников решили ограбить граждан приличного вида, которые отдыхали, сидя на скамейке. Вот только бандитам не повезло, так как один из двух людей оказался Зворыкиным Петром Сергеевичем, бывшим царским следователем. Далее было написано, что в свое время он проникся светлой идеей мирового коммунизма и перешел на сторону революционного пролетариата, а теперь работает юристом в советском учреждении. Именно он, не побоявшись, скрутил бандитов и передал их в руки сотрудников рабоче-крестьянской милиции. Далее репортер писал о сознательности и гражданском долге, о том, что люди не должны прятаться по углам, а давать жесткий отпор уголовной швали.

«Даже здесь, в криминальной колонке, нет никакой конкретики, зато политики накрутили — будь здоров».

Выкинув газету в урну, я отправился на встречу.

Встретились мы со Зворыкиным и Власовым у картинной галереи. У меня даже сомнений не было, что после вчерашних событий Власов придет вместе со своим старым другом. Если у Владимира был цветущий вид довольного жизнью человека, то Петр Сергеевич, судя по сердитому выражению лица, даже не скрывал того, что был зол на весь мир.

— Здравствуйте, господа. Как все прошло, Петр Сергеевич?

— Да это просто безобразие! — бывший следователь расстроенно махнул рукой. — Эта их народная милиция — просто насмешка какая-то над законом!

— Расскажите. Мне же интересно, как участнику событий, чем все закончилось.

— Не надо было слушать Петра, а расстрелять их там же, на месте! — неожиданно и резко высказался на эту тему Власов. — Мы таких сволочей без всяких разговоров к стенке ставили.

«Недавно совсем скучный был, а тут смотри, ожил. Интересно, где и кого он там к стенке ставил?»

— Владимир, думай, когда говоришь, — и Зворыкин бросил настороженный взгляд по сторонам.

— Что я такого сказал? Да тебе ли не знать, что у нас в России каждый пятый человек ставил кого-то к стенке. Так что не надо мне рот затыкать, Петр.

Зворыкин резко махнул рукой, этот жест явно говорил, что горбатого только могила исправит, потом повернулся ко мне и сказал:

— Хочу искренне поблагодарить вас, Александр! Вы спасли мне жизнь. Теперь я ваш должник и всегда это буду помнить.

— Давайте оставим это, Петр Сергеевич! Вы лучше расскажите, что там у вас было с милицией.

— Что там может быть! Привели нас всех в отделение, а там сидит молодой деревенский лапоть, изображая с умным видом дежурного следователя. Выслушав меня с деревянным лицом, он вместо того, чтобы задавать вопросы по делу, спросил меня: служил ли я в царской охранке? Я ему объяснил, что чист перед советской властью, что был следователем по уголовным делам и боролся с преступностью. И что бы вы думали? Он мне не поверил! Он заявил, что я «бывший», а значит, классовый враг, который пытается запутать следы, а гражданин Чернов, пусть и преступник, но близкий пролетариату по духу человек, так как мучился в тюрьмах еще при царе. Причем этот никчемный дурак нагло заявил, что раз я его сажал во времена гнилого царизма, то это говорит о том, что у меня к гражданину Чернову личная неприязнь, и я его оговариваю. Меня просто оторопь взяла, а эта сволочь Черный прямо закатывается от хохота. Представляете этот спектакль, господа?! Тогда я заявил, что хочу переговорить с его начальством, а он мне в ответ пригрозил тюрьмой. В общем, я все же добился своего: пришел мужчина в возрасте и представился старшим оперуполномоченным Варенцовым. Мне пришлось снова объяснять суть того, что произошло, и рассказать ему, что собой представляет бандит и убийца Сашка Черный. Стоило тому услышать, кого взяли, как этот пролетарский милиционер сразу схватился за телефон, а еще спустя пару минут в кабинет влетели оперативники и забрали Черного с подельником. Затем Варенцов меня с полчаса расспрашивал о прежних делах Черного, а потом сам поделился недавними «подвигами» бандита. Как оказалось, на счету у Черного только за последние три недели два налета с трупами, два из которых — сторож и милиционер. Знаете, что самое обидное во всей этой дурацкой комедии, так это то, что меня как бы признали своим и даже пару раз назвали товарищем.