Пивная оказалась недалеко. Дверь была открыта настежь, а из помещения несся мат, пьяные крики и звуки гармошки. С краю, на ступеньках сидел пьяный, свесив голову. В двух шагах от него стояла, пошатываясь, компания. Они курили и ругали матом какого-то мастера Севку.

— Так сколько чего покупать? — спросил я, оглянувшись на мальчишек.

Беспризорники стали растерянно переглядываться друг с другом.

— Кроме вас троих кто еще есть?

— Витька… Ванька… Семка… и Таньки, большая и маленькая, — стал медленно перечислять беспризорник.

— Леньку забыл, — подсказал ему Живчик.

— Понял. Девять человек. Возьму на все деньги колбасу и пирожки.

— Ага, — сразу согласился Степка, после чего тихо добавил: — И хлеба.

Спустя десять минут я вышел из пивной с двумя большими пакетами и двумя бутылками кваса.

— Держите.

— Все, братва, сегодня нажремся от пуза, — с непередаваемым ощущением счастья произнес Живчик, беря пакет.

Загруженные едой, беспризорники сначала проводили меня до трактира, а затем, сорвавшись с места, с радостными криками помчались к своим друзьям-подружкам.

Глава 2

Дом был большой, старой постройки, солидный и величественный, с красивыми фигурными балкончиками. После вчерашнего дня, который полностью посвятил прогулке по Москве, я уже стал немного разбираться в местной архитектуре, поэтому определил его как бывший доходный дом для среднего класса. Теперь он был отдан под коммунальные квартиры трудовому пролетариату, который сначала разделил квартиры на отдельные комнаты фанерными перегородками, а затем и комнаты были разбиты на ущербные кусочки пространства, которые вошли в историю как коммуналки. Я поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Пахло кислой капустой и мокрым бельем. Найдя нужный мне номер квартиры, я обнаружил рядом с дверью кнопку звонка, а под ней прикрепленную картонку с шестью фамилиями и сколько раз им нужно звонить. Найдя нужную фамилию в списке, я быстро четыре раза нажал кнопку звонка и, услышав слабое дребезжанье за дверью, стал ждать. Спустя пару минут дверь распахнулась, и на пороге показался мужчина лет пятидесяти, с животом и приличной лысиной. Почесывая живот, он близоруко прищурился и недоуменно спросил:

— Вы кто?

— Я к Гришутиной.

Лениво-сонное выражение лица мужчины мгновенно изменилось. Оно стало злым.

— Вы что, гражданин, ослепли, что ли?! К Машке четыре звонка, а не три.

— Это вы глухой! Я звонил четыре раза.

— Черт вас разберет, сколько вы звоните! — выкрикнул он и вдруг неожиданно захлопнул перед моим носом дверь.

«Ну, хамло! Ты у меня схлопочешь!»

Только я успел нажать один раз на звонок, как дверь сама неожиданно распахнулась. На пороге стояла молодая женщина, державшая за руку девочку лет пяти. На малышке было нарядное желтое платьице, а на голове большой желтый бант. Она подняла на меня глаза:

— Здравствуйте, дяденька.

— Здравствуй, красавица, — ответил я, затем спросил у ее матери: — Не подскажете, где мне найти Гришутину?

— Проходите дальше, ее комната в самом конце коридора. Хотя нет, погодите, она же сейчас на работе.

— А где находится…

— Извините, не знаю, — перебила меня женщина. — Что-то с музеем связано. Идем, Танечка.

Когда они прошли мимо меня, я перешагнул порог и вошел в коммунальную квартиру. Коридор пах мокрым бельем и жареной картошкой. На его облупившихся стенах в произвольном порядке висели тазы, стиральные доски и детские велосипеды. Где-то плакал ребенок, рядом, за фанерной дверью, ругались муж с женой, по коридору, мимо меня, перекрикиваясь и смеясь, пробежала стайка детей. В голову сами собой пришли слова из песни В. Высоцкого: «…Все жили вровень, скромно так: система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Неожиданно одна из дверей открылась, и на пороге показался уже знакомый мне урод. Не знаю, что он увидел на моем лице, но исчез обратно так быстро, как словно бы мышь юркнула в нору, спасаясь от кошки. Вдруг неожиданно потянуло чем-то горелым. Запах услышал не только я, так как почти над моим ухом раздался злобный женский вопль из-за фанерной стенки:

— Фроська, ты что творишь, паскуда! Дом сожжёшь!

Я уже собрался постучаться в ближайшую дверь, как входная дверь снова открылась, и я увидел на пороге сухонькую старушку в детской панамке и с бидончиком в руке.

— Здравствуйте, уважаемая. Не подскажете, где мне найти Гришутину?

Старушка остановилась, окинула меня внимательным взглядом с ног до головы, видно оценивая, стоит ли говорить, и только потом ответила:

— Здравствуй, милок. Где ж ей сейчас быть, как не на работе, в музее. Он тут, недалече. Выйдешь от нас и пойдешь… — и она обстоятельно, даже с излишними подробностями, рассказала, как добраться до музея.

Поблагодарив ее, я отправился по указанному мне маршруту. Благодаря обстоятельной старушке я сравнительно быстро вышел к зданию-дворцу с табличкой «Цветковская галерея. Музей художественного искусства». Поднявшись по широким ступеням и войдя в широкий и прохладный вестибюль, я огляделся. Ни одного человека. Справа, по случаю лета, пустовала вешалка, а слева стояла будка с окошечком и надписью наверху «Касса». Подойдя к кассе, я только открыл рот, как сидевшая там сухопарая дама неопределенных лет опередила меня неожиданным вопросом:

— Вы сам по себе, гражданин?

— Гм. Ну да.

— Тогда с вас двадцать пять копеек.

— Я пришел сюда не любоваться картинами. Мне просто надо поговорить с Гришутиной Анастасией Васильевной.

— Купите билет и можете идти разговаривать, — сказала, как отрезала, кассир.

Я отдал ей двадцать пять копеек, получил билет, но при этом, не удержавшись, спросил:

— А если бы я не был сам по себе?

— Тогда бы вы были в составе экскурсии, и билет вам стоил десять копеек.

Пройдя в первый зал, откуда начиналась экспозиция, я сразу подошел к женщине — смотрительнице, лет тридцати пяти. Строгое темно-синее платье с кружевным воротничком подчеркивало стройность ее фигуры, а густые волосы, уложенные узлом на голове, демонстрировали изящность шеи. Взгляд синих глаз мягкий и доброжелательный.

«Приятная женщина», — отметил про себя я.

— Здравствуйте. Не подскажете, где я могу увидеть гражданку Гришутину?

— Здравствуйте. Это я, но вас, извините, не знаю.

— Меня зовут Александр Станиславович. Можно просто звать Сашей. Я приехал из Красноярска и привез вам письмо от Натальи Алексеевны.

Женщина сначала обрадовалась, но в следующее мгновение на ее лице появилась тревога.

— Господи. Надеюсь, с ней ничего не случилось?

— Пока ничего. А это вам. Держите, Анастасия Васильевна, — я достал из кармана письмо и протянул женщине.

Та взяла письмо в руки, какое-то время смотрела на него, потом подняла глаза, полные слез, и тихо спросила:

— Как она… себя чувствует?

— Обрадовать нечем, но, когда я уезжал, была жива. Если вы знаете, у нее плохо с сердцем.

— Да. Да, я знаю, — женщина достала платочек и приложила к глазам. — Извините.

— Ничего.

— У меня до обеденного перерыва полчаса осталось. Вы не могли бы меня у входа подождать? Или здесь, по залам, походите.

— Подожду у входа.

Дождавшись, когда она выйдет, я спросил ее:

— Анастасия Васильевна, где будем разговаривать?

— Тут в трех минутах бульвар. Идемте туда.

Мы сели на лавочку.

— Я прочитала письмо. Вы знаете его содержание?

Я невольно напрягся.

— Нет.

— Наталья Алексеевна пишет о вас, как о хорошем, приличном человеке.

— Не может быть. Я человек, склонный к риску, и она об этом знает.

— Кстати, она и об этом упоминает. Вы знаете, она пишет так, словно говорит с тобой, поэтому я уже много чего о вас знаю.

— У вас с Натальей Алексеевной, мне так кажется, были близкие и доверительные отношения.

— Это действительно так. Я ей очень благодарна за то, что она на многое открыла мне глаза, помогла, когда мне было плохо… Впрочем, это мое личное и останется только при мне. Да что это я о себе говорю. Вы давно приехали? Как устроились?

— Два дня назад и уже устроился.

— Могу я вам чем-то помочь, Александр Станиславович?

— Ничего не надо. Я пришел к вам только для того, чтобы письмо передать.

— Мне очень хотелось бы принять вас как положено, поэтому вы, может, зайдете ко мне как-нибудь в гости. Мне хочется побольше узнать о Наталье Алексеевне. Я так давно ее не видела.

— У меня есть дела, но как только выберу время, постараюсь вас навестить.

— Я была бы очень рада.

— Анастасия Васильевна, я вас не узнаю. Вы кокетничаете с молодым человеком? — неожиданно раздался голос мужчины лет сорока, аккуратно одетого, даже с претензией на моду. Его я сразу отметил среди гуляющих по бульвару людей, уж больно внимательно он на нас смотрел, идя в нашу сторону. Чуть недовольное выражение довольно приятного лица, пушистые усы, настороженность в глазах.

— Петр Сергеевич, как вы могли подумать такое? — женщина улыбнулась краешками губ. — Только как вы меня нашли?

Я отметил для себя, что женщина рада его видеть, а это могло означать только одно, он ей небезразличен.