Я верил и не верил в подобные истории. Иной раз после услышанного мне казалось, что я попал на другую планету, такими необычными и противоестественными выглядели поступки людей в рассказах аббата.

Курс моего лечения посредством веры, назначенный аббатом, заключался не только в чтении молитв по утрам, днем и вечером. Помимо этого, в течение часа я должен был слушать отрывки из книги «Житие святых». Их читал мне брат Варфоломей, помощник библиотекаря. Еще один час отводился на заучивание молитв и псалмов. На все это у меня уходило около пяти часов, после чего оставалась уйма свободного времени. Несколько дней спустя я переговорил с аббатом и получил от него разрешение покидать территорию монастыря. Теперь каждый день я тренировался то с Джеффри, то с Хью. Одну из наших тренировок посетил аббат, да не один, а в сопровождении приора. Эта должность занимала второе место в иерархии монастыря. Плечистый, с широкой выпуклой грудью и суровым лицом, тот больше походил на воина, чем на монаха.

Неожиданность визита заставила нас с Джеффри застыть в изумлении, но аббат не стал нас томить в неведении:

— Мы с Конрадом бывшие рыцари, сын мой, вот и не выдержали. Если ты не против, мы бы понаблюдали за вашей схваткой.

— Какие могут быть возражения, господин аббат!

Потом они приходили еще два раза. Причем были не просто наблюдателями, а даже проявили активность. Конрад показал мне несколько фехтовальных приемов, а аббат дал с десяток неплохих советов по владению мечом.

Аббат нравился мне с каждым днем все больше и больше. Умный и смелый человек, причем не только в суждениях, но и в поступках. Один из монахов рассказал мне о бандитском налете на аббатство около пяти лет тому назад. По его словам, аббат сразил мечом двоих бандитов, а остальных обратил в бегство. Может, это обстояло и не совсем так, но этот рассказ еще раз подтвердил слова барона Фовершэма об аббате, как о хорошем бойце. Вот я и подумал, что это тот самый человек, который мне поможет распутать историю с тубусом, так неосторожно подобранным мною в темном переулке. Уже несколько раз я хотел его вскрыть, но в самый последний момент откладывал. Мне почему-то казалось, что если он будет вскрыт, то я лишусь последнего шанса отойти в сторону от этой дурно пахнущей истории.

Направляясь на очередную вечернюю беседу с аббатом, я взял тубус с собой. Исходил из принципа: будь что будет. Реакция аббата, после того как он выслушал мой короткий рассказ, оказалась такой же, как в тот день, когда я появился в монастыре. Настороженность и подозрительность в квадрате. Правда, после своеобразной беседы-допроса аббата вроде отпустило, и он долго и напряженно о чем-то размышлял. Затем, хлопнув рукой по подлокотнику кресла, сказал:

— Томас, я наблюдал за тобой все это время, и ты мне показался умным, храбрым и предприимчивым человеком, который не будет сидеть в ожидании, пока ему принесут блага мирские, а возьмет их сам. Или я не прав?

Будь я проклят, если это не предложение! Только что мне предлагают?

— Да, господин аббат. Сидеть и ждать у моря погоды — не в моих правилах.

— Хм! Интересное выражение! И верное. Это еще раз подчеркивает остроту твоего ума. Твои действия по сокрытию следов в переулке и на дороге говорят о том, что ты искусен не только как воин, но также можешь логически мыслить, что нередко дает преимущество над врагом, а иногда и победу, без применения воинской силы. Это дарит надежду, что ты… Впрочем… Иди, Томас, мне нужно подумать.

На следующий вечер я был готов к доверительной беседе, но она так и не состоялась. Прошла неделя, и я уже стал думать, что не так понял слова аббата. Вложил в них то, во что хотел верить сам. И вот наступил очередной вечер. Я сидел и слушал рассказ аббата о городах Франции, где, как оказалось, аббат был несколько раз и вынес оттуда немало впечатлений.

— Томас, а ты не хотел бы посетить французские города?

— Хм! Почему бы нет? О француженках я уже слышал…

— Наверно, от этого похабника Джеффри? Представляю! Знаешь, что я тебе скажу, Томас: женщины — услада нашей жизни, но никак не ее цель! Сын мой, я не просто так завел разговор о путешествиях. Все это время я пытался понять, что может вернуть твою память, и в поисках средства перелистал кое-какие книги. И в одной книге древнего автора нашел нужные строки. Там говорится, что провалы в памяти можно восстановить, если человек вернется в те места, где потерял свои воспоминания. Пройдется по тем местам…

— Господин аббат, вы действительно полагаете, что если я вернусь во Францию и увижу те места, где мне проломили голову, память восстановится?

— Я не говорю, что это обязательно поможет, но почему бы не попробовать этот способ? Что не смогли сделать молитвы, то, возможно, вылечат время и молодость!

Его слова вполне можно было отнести к ереси, но я не стал заострять на этом внимание, так как чувствовал, что именно сейчас происходит завершение разговора, начатого аббатом неделю тому назад.

— Я все равно собирался путешествовать, господин аббат, так почему бы мне не съездить во Францию? Может быть, действительно память, хотя бы частично, вернется ко мне.

— По крайней мере, хуже не будет, сын мой. В таком случае, Томас, у меня будет к тебе поручение. Мне надо передать письмо одному человеку во Франции.

— Постараюсь выполнить.

— Чтобы этот визит не стал нагрузкой для твоего кармана, я возмещу тебе часть путевых расходов. И еще. Думаю, тебе приятно будет услышать, что наш приор Конрад лестно отзывается о твоем умении владеть мечом и секирой, а он некогда был большим мастером в этом деле, да к тому же скуп на похвалы.

— Такая оценка дорогого стоит.

— Теперь я хотел бы сказать тебе…

Выйдя во двор, я некоторое время стоял в темноте, перебирая в голове услышанное от аббата, что уже вошло у меня в привычку за этот месяц.

Да, это предложение. Но что оно мне сулит? Не лезу ли я туда, куда лезть не надо? Блин! И ведь ни у кого совета не спросишь. А может, спросить у аббата напрямую? Хм!

Медленно дошел до странноприимного дома, остановился у двери. Спать после такого разговора не хотелось, а просто лежать в жаркой духоте и слушать шуршание мышей вообще не было никакого желания. Из темноты донесся легкий шелест листвы. Неожиданно в памяти всплыла панорама ночного города. Неон вывесок, габаритные огни машин… От избытка нахлынувших чувств я даже затряс головой.

К черту! Не мое уже это! Забыть! Выбросить из памяти!

Глава 7

Циркачи

Аббат смотрел из окна своего кабинета, как из ворот выезжал Томас Фовершэм со своими людьми. Широко развернутые плечи, лихо заломленный берет со страусиным пером, лицо решительного, сильного человека и… взгляд. Аббата поражало выражение глаз Томаса; в них он нередко ловил то ли насмешку, то ли чувство превосходства, а может, даже… и снисхождение. В подобные моменты ему казалось, что на него изнутри эсквайра смотрит совсем другой человек.

Сам Ричард Метерлинк никогда не чуждался знаний, к тому же сочетание тонкого ума, проницательности и развитой интуиции делало его весьма неординарным человеком. Но даже он не мог понять, откуда у этого молодого человека знания, которые, скорее всего, могли принадлежать убеленному сединами старцу, всю жизнь просидевшему за книгами. География, медицина… Чтобы проверить мельком высказанные Томасом мысли, аббату пришлось пару раз усердно порыться в библиотеке. В одном случае он нашел подтверждение, а в другом… ничего не нашел. И это было особенно странным, так как он чувствовал, что высказанная Томасом мысль весьма похожа на правду. Откуда подобное могло появиться в голове человека, потерявшего память? Загадка. Он тут же вспомнил их недавнюю беседу о сущности человеческой души и причинах, толкающих людей на те или иные поступки. Аббат выразил свою точку зрения, сославшись на авторитеты Блаженного Августина и Фомы Аквинского. Их слова звучали непререкаемо: «Все, зримо свершающееся в этом мире, может быть учиняемо бесами». И тут он услышал вопрос:

— Это как понять? Что бы ты ни сделал, все это может оказаться происками дьявола?

— Да. Можно и так сказать.

— А зачем пугать людей?

— Чем больше люди боятся, тем меньше грешат.

— А ведь на это дело можно посмотреть с другой стороны, господин аббат. Вдруг это не происки нечистой силы, а Божье провидение? Ведь кто, кроме Господа нашего, вправе судить — от него деяние или от дьявола?

Аббат было дернулся с отповедью, что негоже глумиться над изречениями святых людей, чьи заветы правят умами, но только открыл рот, как до него дошла суть ответа.

«Извратил изречение… И в то же время как ловко подал его в новом виде. Ведь действительно можно и так сказать. Хм! Господи, прости грешные мысли, но ведь мы не ересь измышляем, а ищем истину. А вообще… странный ум у юноши. Словно мы вместе смотрим на одну и ту же вещь, а он видит ее по-другому. И вот опять этот взгляд…»

Подобные высказывания отдавали ересью, но аббат хоть и занимал довольно высокое место в церковной иерархии, являлся апологетом новой веры и поэтому смотрел на мир более глубоко, чем позволяли церковные каноны. Наверно, поэтому Томас для него был не порождением дьявола, а человеком-загадкой. Новое письмо отца Бенедикта, которое привез гонец, посланный аббатом для проверки в замок Фовершэмов, еще раз подтвердило историю Томаса. Ранение в голову, потеря человеческого облика, а затем… странное выздоровление. Шрам у левого виска молодого человека говорил сам за себя. Аббат перелистал все медицинские труды, которые хранились в библиотеке аббатства, пытаясь отыскать нечто похожее на этот случай, но ничего подобного так и не нашел. К тому же поведение и рассуждения Томаса говорили о его нормальном уме, но при этом прямо заявляли о стертой памяти. Аббат, изучавший поведение Томаса на протяжении месяца, мог сказать совершенно точно, что этот парень действительно потерял память. Он не знал самых элементарных вещей и не мог ответить на простые вопросы и в то же время делал такие логические умозаключения, что Метерлинк не мог не поразиться глубине его мысли. Можно было, конечно, предположить, что это искусный шпион, подосланный их врагами, но самая элементарная логика говорила: если бы аббата нашли и определили его как одного из высших иерархов в обществе Хранителей, то вместо того, чтобы засылать человека с такой сложной и запутанной историей, его бы просто похитили. Ведь до сих пор поступки их врагов не отличались большой глубиной ума. Они действовали прямо, грубо и напористо, как таран при штурме ворот крепости.

К тому же молчала интуиция аббата, которой тот привык доверять, как хорошей ищейке, способной учуять замаскированного врага на расстоянии. Не было в нем фальши, изобличающей двойственность человека. Метерлинк знал это точно, но при этом эсквайр являл собой загадку. Это беспокоило аббата, но не до такой степени, чтобы презреть возможности и таланты юноши, поэтому он решил: Томаса нельзя упускать. Именно поэтому Ричард Метерлинк, стоявший на предпоследней ступени в иерархии тайного общества Хранителей, созданного на основе ордена тамплиеров, решил отправить его в замок Ле-Бонапьер, расположенный в Южной Франции. Там начинали свой путь новички.

«Не совершаю ли я ошибку, отправляя его?.. Может, надо было еще некоторое время понаблюдать за ним?»

Сомнения не оставляли аббата. Он понимал, что эти сомнения чисто профессиональные — привычка не доверять новым людям, выработанная за годы двойной жизни.

Воротный засов с тяжелым стуком задвинулся. Аббат отошел от окна и сел в кресло. Он все еще был во власти мыслей, правда, направление их изменилось.

«Я был чуть-чуть старше Томаса, когда стал на этот путь… Что именно меня тогда подвигло?.. Хм. Сейчас даже так и не скажу. Но принял веру сразу и теперь сам отправляю этим путем других… Защитник веры… Общество Хранителей истинной веры… Сейчас немногие из вновь обращенных знают историю его создания. Впрочем, это тоже относится к ряду тайн нашего общества. Докажут свою пользу — получат часть истины. И это правильно. Незачем бередить неокрепшие умы идеями, для которых они не созрели. Может, они их вообще не воспримут. Были и такие случаи. Именно поэтому история создания общества Хранителей будет еще долгое время являться тайной для большинства членов, наравне с другими важными секретами. Только члены Совета посвящены…»

Родившись в недрах ордена тамплиеров, общество Хранителей сумело пережить своего создателя и продолжило существование. После того как закончился процесс по делу ордена во Франции, был сожжен заживо последний великий магистр Жак де Моле, а на тамплиеров других стран начались гонения, Хранители попытались затаиться, но это им не удалось. Их тайна все же просочилась из темных подвалов и застенков, где пытали тамплиеров, среди которых оказались и члены общества Хранителей. Немногое удалось узнать палачам об обществе, но и этого хватило, чтобы стать на след.

Именно они, отцы-инквизиторы, узнали часть тайны во время судебного процесса по делу ордена тамплиеров, начало которому положило обвинение ордена французским королем Филиппом IV Красивым и папой Климентом V в богохульстве и отречении от Христа, поклонении дьяволу и распутной жизни.

«Уже давно умерли король и его верный прислужник Ногарэ, а их потомки, как псы, взявшие след, до сих пор пытаются добраться до нас. Все им покоя не дают сокровища тамплиеров! Давно о них не было слышно, и вот теперь Томас принес весть. Дурную весть, говорящую о возможном предательстве в наших рядах, иначе я не могу понять, как они смогли выйти на виконта де Гора. А документ! Это просто чудо, что он не попал в руки наших врагов! Не иначе как Господь на стороне своих рыцарей! Его десница указала путь Томасу в этот переулок, а затем привела ко мне… Хвала тебе, Господи! Ты тем самым показал, что не только следишь за каждым нашим шагом, но и по мере возможности оберегаешь нас. Мы не подведем тебя! Нанесем им такой удар, от которого они уже никогда не оправятся. На ближайшем Совете надо решить этот вопрос. Не откладывая! Хм… Но как же с предательством? Взять хотя бы документ, хранившийся у виконта. Он ведь давно отошел от всех дел… Как могли на него выйти, если не знали?.. Хм! А если это просто случайность… и я слишком строг в своих подозрениях? Ведь это могло быть просто неосторожно сказанное слово, приведшее к подобным последствиям. Но документ! Они знали, что искать… И все равно не хочется верить, хотя поводы так думать есть и без этого случая. Возможно, предатель затаился среди нас, членов Высшего Совета, людей, стоящих на самом верху. Взять хотя бы эту смуту и разлад в Высшем Совете… Некоторые братья отнюдь не ведут простой образ жизни, они утопают в роскоши и все больше походят в своих замках на сластолюбивых и эгоистичных властителей и их вассалов — властолюбивых герцогов и жадных баронов. Брат Фангор объяснил мне, что его роскошная жизнь это завеса, за которой он скрывает свою истинную деятельность. Так ли это? А брат Бако? Чуть ли не еженедельно меняет любовниц. Как мне недавно донесли, у него сейчас в любовницах две пятнадцатилетние сестры-близняшки. А ведь это именно тот человек, который в числе других братьев принимал меня в члены Совета! Господи! Укажи мне верный путь, ибо я на распутье! Ведь мы давно поняли, что власть подобна дурману — может вызывать привыкание и медленно убивать в душе все, что есть в ней хорошего, — и поэтому поднимали на высшие ступени только достойных, испытанных и проверенных временем, и вот теперь… Если уж такие люди… Или мы что-то упустили? Истинная вера и мораль стали подменяться мирскими ценностями, а душами людей все больше овладевают эгоизм и жадность. Это так… или я, приближаясь к старости, перестал… понимать? Укажи мне путь, Господи! Направь ум и деяния мои на благо твое!»

На второй день пути лесная дорога вывела нас на забитый людьми торговый тракт.

И куда это они такой толпой, и все в одну сторону? Переселение народов?

Но спрашивать мне не пришлось.

— Похоже, в близлежащем городе завтра состоится ярмарка, — сказал Джеффри.

Большей частью по дороге шли крестьяне и ремесленники с товаром. Среди них ехали всадники, телеги и возы. Две вереницы возов сопровождали охранники в кожаных куртках, для жесткости вываренных в кипятке, с дубинами и копьями. Только у пары охранников на поясе висели мечи. Насколько я мог уже судить, это были вояки из ополчения какого-то города, представлявшие самую непрофессиональную и дешевую охрану, услугами которой пользовались на коротких и относительно безопасных торговых путях. Несколько таких охранников, сбившись в группу на обочине, с воинственным видом стали ожидать нашего приближения, но когда поняли, что не произвели должного впечатления на трех хорошо вооруженных воинов, сразу потеряли свой боевой вид и вернулись к телегам, сопровождаемые презрительно-насмешливым взглядом Джеффри. Я уже стал замечать за собой, что мои оценки людей и их поведения стали приближаться к рассуждениям дворянина, сына своего времени. Вот и теперь, видя их торопливое отступление, я мысленно обозвал их ничтожными трусами, как, наверно, сделал бы Томас Фовершэм, будучи в здравом уме. Мое подражание поведению сына барона находило место не только в мыслях, но и в действиях: выезжая на тракт, я не торопил коня, но больше и не осторожничал, направляя животное вперед, тем самым заставляя людей подаваться в стороны. Слышалось ворчание, на нас бросали злые взгляды, но при этом люди живо расступались, давая нам путь.

Поразмыслив перед отъездом, я решил оставить рыцарское копье и флажок-герб на хранение в монастыре, а щит зачехлил, чтобы не привлекать ненужное внимание к своей особе.

Джеффри задал вопрос какому-то крестьянину, и оказалось, что все действительно идут на ярмарку в город Мидлтон.

Оттеснив лошадьми в сторону группу паломников с серыми от пыли лицами и котомками через плечо, мы тем самым заставили податься к обочине несколько чумазых ремесленников, которым это весьма не понравилось, и вслед нам полетело сочное ругательство. Джеффри резко обернулся к ним, и его рука как бы невзначай упала на эфес меча. В следующую секунду вокруг нас наступила тишина. Мой телохранитель, не сводивший взгляда с замедливших шаг ремесленников, вдруг громко хлопнул несколько раз ладонью по эфесу. Дескать, не желаете, господа ремесленники, попробовать на себе добрый меч? Те же в ответ на подобное предложение почти разом опустили глаза в землю и еще больше замедлили шаг. Джеффри выпрямился в седле, чуть повернулся ко мне и весело подмигнул. Типа, знай наших! Усмехнувшись в ответ, я посмотрел в другую сторону — Хью жадным взглядом ощупывал полногрудую крестьянку, шедшую неподалеку от нас с соломенным коробом за плечами. Не найдя для себя в ее пышных телесах ничего привлекательного, я принялся дальше изучать идущий и едущий по дороге народ.

Легко обогнали мужчину, впрягшегося вместе с сыном или учеником в тележку, полную горшков, тарелок и плошек, затем шедшего вразвалку кузнеца с широкими плечами и грязным лицом, на плече у которого лежала длинная палка. С нее свисали на веревках ножи и лезвия кос. Еще с десяток ножей висели на поясе. Впереди него шла, вероятно, целая семья: муж, жена и взрослая дочь. Они несли на спинах объемистые свертки, явно с чем-то мягким. Некоторое время я, обернувшись, рассматривал фигурку и личико довольно миловидной девушки, пока не услышал громкую песню, грянувшую впереди нас. Это была довольно фривольная песенка о женщине, которая «как только муж за порог, тут же милого зовет». С высоты седла легко отыскал в толпе певцов. Это была ватага молодых людей. Так как каждый припев заканчивался словами: «Вот она! Вот она, законная жена!» — эти шутники, произнося их, тыкали пальцами в ближайшую женщину, вызывая в толпе смех и соленые шутки. Все их имущество заключалось в тощих котомках за плечами да двух музыкальных инструментах, один из которых напоминал банджо. По рукам этой веселой компании ходили два объемистых кувшина, к которым весельчаки не забывали прикладываться. Я не раз слышал о них, но видеть пришлось впервые. Странствующие студенты, или ваганты, болтались по всей Европе, кочуя от одного университета к другому в поисках знаний, но, как утверждал мой телохранитель, не раз сталкивавшийся с ними, они в большинстве своем были знатоками не в науках, а в бабах и выпивке. Когда мы проезжали мимо, хор молодых задорных голосов затянул новую песню: