Сладко нам безумие!
Гадко нам учение!
Юность без раздумья
Рвется к развлечению!
Быстро жизнь уносится,
Предана учению!
Молодое просится
Сердце к развлечению!

Несколько минут я слушал их задорные голоса, и мне вдруг вспомнились мои приятели-студенты. Нередко подобные песни средневековых школяров звучали в их исполнении, когда мы всей компанией сидели у костра…

И тут я подумал: только мне одному так «повезло» или подобная участь постигла и других? И бредет сейчас по дороге в других временах Алексей, и скачет на коне Михаил…

Неожиданно во мне поднялась волна глухой злости на ученых, на эксперимент, на себя-дурака, давшего согласие на него и теперь оказавшегося в полной заднице. Основу подобной вспышки легко можно было понять — я никак не мог оторвать себя от двадцать первого века и все еще в глубине лелеял надежду на возвращение в свое время.

От тоскливых мыслей меня оторвал Джеффри.

— Ох, и безобразники эти школяры! — воскликнул он. — Им только песни орать да девок тискать!

Я прислушался к молодым голосам, выводившим у меня за спиной новую песню:

…Я унылую тоску
Ненавидел сроду,
Но зато предпочитал
Радость и свободу
И Венере был готов
Жизнь отдать в угоду,
Потому что для меня
Девки — слаще меду!

Задорная песня настроения мне не прибавила, но горечь улеглась.

Навстречу нам ехал коренастый мужчина на гнедой лошади. В его правой руке я увидел четки. С бока свисал длинный меч, звякавший о железное стремя. По черной одежде и белому восьмиконечному кресту на рукаве я узнал в нем одного из рыцарей-госпитальеров. Проезжая мимо людей, склоняющих перед ним голову, рыцарь ордена поднимал два пальца вверх и важно говорил: «Благословляю!»

Через час мы свернули с тракта, чтобы дать отдохнуть себе и лошадям. Углубились в лес, тут я увидел за деревьями поляну, на которой возвышался разноцветный шатер. То, что творилось возле него, настолько меня заинтересовало, что я направил коня туда.

— Зачем, господин?! — попытался остановить меня Джеффри. — Это же циркачи! Они же все еретики! Отец Бенедикт не раз говорил, что через них враг рода человеческого смущает души истинных христиан!

— Джеффри, это просто люди! Такие же, как ты и я.

Мой оруженосец что-то пробурчал, но спорить не решился. Он являл собой преданного слугу и отличного бойца, да и смекалкой с хитростью не был обделен, но его слепая вера и суеверия, которыми он был напичкан доверху, частенько раздражали меня. Хотя я понимал, что он, человек своего времени, мог видеть окружающий мир только через мелкое сито народных суеверий и проповедей священников. Люди в эти времена ходили по земле в трепете и боязни, так как над их головами находились Небеса, а под ногами прятался ад. Отсюда все проявления природы или человеческой жизни могли быть даны только в двух вариантах: рука Божья или искушение дьявола.

На поляне ходили колесом, стояли на руках, жонглировали деревянными шарами. Жалкая одежда циркачей говорила о крайней бедности, так же как и их шатер, чьи яркие краски давным-давно выцвели и поблекли, а заплат на нем было не меньше, чем на одежде артистов. Рядом с шатром стояла повозка с мешками. Из одного торчал угол струнного музыкального инструмента, из другого свисал широкий пояс, украшенный блестящими металлическими бляхами, а на третьем лежала какая-то ярко-красная одежда. На краю поляны горел костер, над ним висел закопченный котел. Рядом стояла средних лет женщина и деловито помешивала в котле палкой. Поблизости паслась лошадь. Полностью отдавшись тренировке, артисты не сразу среагировали на наше появление, поэтому мне удалось немного понаблюдать за акробатами, совершавшими головокружительные прыжки, и полюбоваться отточенными движениями жонглера, посылавшего в небо ярко раскрашенные шары. Перевел взгляд на циркача, раскручивавшего веревку с грузом на конце… Мать моя! Да это же… Вот еще один! И еще! Я удивленно переводил взгляд с одного узкоглазого лица на другое и никак не мог поверить в увиденное. Китайцы в средневековой Англии! Как они сюда попали? Я понял бы, если бы встретил их… в Константинополе или в Индии, но в Англии… Как их занесло за тысячи километров от своего Китая?

Я повернулся к Джеффри:

— Это же китайцы! Вон те, ты видишь?

Тот не понял причину моего восторженного удивления и невозмутимо ответил:

— Вижу, господин. Не знаю, как они называются, потому что никогда раньше не встречал желтолицых людей, зато видел оливковую кожу мавров и черную — эфиопов.

Мой интерес не прошел незамеченным ни для китайцев, ни для других артистов. Основная их часть тут же подалась в сторону, сбившись в группку у шатра.

«Ишь, как четко разделились! Мол, они сами по себе, и китайцы сами по себе. Похоже, у этих жонглеров с акробатами уже были проблемы из-за китайцев», — отметил я.

Жонглер шарами, отделившись от собратьев, юркнул в шатер. Затем полог откинулся, и на свет вышел самый настоящий гигант с отлично развитой мускулатурой. Одет он был в штаны, похожие на шаровары, и в ярко-зеленую жилетку, выставляя напоказ широкие плечи, выпуклую грудь и чугунные шары бицепсов. Сломанный не раз нос и решительные глаза человека, привыкшего к опасности, говорили о его неукротимом нраве, а прямая, словно рубленая, линия рта придавала его лицу выражение крайней жесткости. В его движениях и лице не ощущалось той настороженности, которая была у других циркачей, зато чувствовался скрытый вызов. Обежав глазами всех и оценив ситуацию, он пересек поляну, чуть склонил голову, изобразив поклон, и обратился ко мне:

— Добрый сэр, мы странствующие циркачи. До этого мы выступали с большим успехом в Сент-Олбансе, теперь отправляемся в Мидлтон, где завтра открывается ярмарка. Многие герцоги, маршалы и рыцари единодушно уверяли, что никогда не видали столь красивого зрелища, как наши выступления! — он замолчал в ожидании моей реакции.

Чего этот громила от меня хочет? А главное: чего они все переполошились?! Джеффри, глядя на мое недовольное лицо, положил руку на рукоять меча, как бы недвусмысленно говоря: будет приказ — буду убивать! Хью, даже не пытаясь понять, тут же повторил жест телохранителя, положив руку на топор. При виде решительных действий моих людей кое-кто из артистов начал бросать взгляды по сторонам, намечая себе путь отступления.

— Э-э… как тебя там?..

— Питер Силач!

— Слушай, Питер, а что вы так всполошились?!

— Да все эти китаи, господин, — он небрежно махнул рукой в сторону маленькой группы китайцев. — Многие, увидев их, сразу спрашивают: не являются ли они слугами противника Господа нашего, посланными смущать умы честных христиан? А сколько раз святые отцы были готовы проклясть нас из-за них! Вы не подумайте ничего худого — мы добрые христиане! Ходим в церковь и чтим Господа Бога! А эти… они прибились к нам четыре месяца назад. Поверьте мне, если бы я узрел, что они совершают хоть один богомерзкий обряд, сам бы им головы пооткручивал, как цыплятам!

— Понятно, — сказал я и повернулся к Джеффри: — Отъедем вон к тем деревьям, в тень. Там и устроимся.

— Слушаюсь, мой господин.

Не успел я завернуть коня, как за спиной раздался голос Питера Силача:

— Господин, а с нами как?

— О чем ты?

— Наше искусство требует большой точности и мастерства, мы не можем и дня пропустить, не упражняясь в нем. Отыскиваем какое-нибудь тихое местечко и делаем привал. Если ваша милость не будет против, мы продолжим наши упражнения.

— Продолжайте!

— Благодарю, господин.

По команде Питера Силача циркачи снова рассыпались по поляне. Зазвучала музыка, и разноцветные шары полетели в синее небо. Китайцы, до этого хмуро стоявшие, тоже вернулись к своим цирковым номерам.

Я, усевшись на подстеленный Хью плащ, наблюдал за артистами, а лучник пластал ножом кусок запеченной свинины и ломал хлеб, в то время как телохранитель нес охрану своего господина.

— Господин, извольте кушать, — сказал Хью.

Я жевал и думал, что китайцы никак не вписываются в мировоззрение местного населения, а потому обречены оставаться изгоями. Но нетрудно было понять, почему Питер до сих пор не избавился от людей, которые приносили ему немало неприятностей. Ведь их внешний вид и необычные номера привлекали толпы зрителей, а значит, и деньги. Взять хотя бы номер китайца с веревкой, на конце которой было закреплено нечто похожее на очень короткий дротик. В мускулистых руках веревка то извивалась, как змея, скользя над землей, то взлетала подобно птице в небо. Двое других китайцев репетировали свой номер на па?ру. Один играл на какой-то дудке, другой двигался под музыку. Но как двигался! Это было нечто похожее на ушу?. Точно! Оно! Мое увлечение восточными единоборствами пусть и было недолгим, но я успел прочитать пару популярных книг и посмотреть несколько документальных фильмов на эту тему. Только поэтому смог понять, что этот каскад акробатических трюков представляет собой базовый комплекс… Как же он называется, этот комплекс? А! Вспомнил. Таолу! Накрутили сюда акробатики и сделали музыкальное сопровождение. А что, впечатляет! Наблюдая за ними, я вскоре заметил, что не только они привлекли мое внимание, но и моя персона их также заинтересовала. Нет-нет да скосит на меня взгляд то один, то другой китаец. Впрочем, на нас время от времени бросали взгляды и все остальные артисты. Проверить на всякий случай, довольны ли эти трое, похожие на наемников, и не тянутся ли их руки к мечам.

Я во все глаза смотрел на китайца, раскручивающего свою веревку во всех направлениях. Дротик на конце веревки метался из стороны в сторону, переходил из одной плоскости в другую, выписывал просто невозможные восьмерки и петли. Казалось, вот-вот, и он обовьется или вокруг руки, или заденет землю — но нет! Он продолжал летать около человека как живое, но вполне прирученное существо. Наконец, китаец позволил веревке намотаться на руку, остановив ее стремительное движение. Я подумал, что он завершил свою тренировку, но оказалось, что это не конец. Китаец неторопливо направился к деревьям, по пути сорвав цветок. Закрепил в коре сорванный им цветок на уровне головы человека и пошел обратно. Отойдя метров на пятнадцать, раскрутил дротик с такой силой, что тот, превратившись в размытое пятно, стал издавать низкий гудящий звук, наподобие шмеля. Я напрягся в ожидании, чем же артист закончит свой номер. И дождался. Дротик молниеносно метнулся вперед и, пронзив цветок, воткнулся в ствол.

— Ну, прямо Шаолинь какой-то! — воскликнул я, не сдержав восторга. — Молодец, китаец!

Артисты начали собираться у костра. Я понял, что больше ничего интересного не будет, и, сказав: «Джеффри, Хью, ешьте», — откинулся на траву и задремал.

Открыв глаза, я увидел, что вся труппа, за исключением китайцев, сидевших отдельно, расположилась в живописных позах вокруг костра с кружками в руках. Время от времени чья-нибудь кружка поднималась в воздух, и тогда женщина, стоявшая за спинами циркачей с большим кувшином в руках, наполняла ее. Груда пустых мисок и лежавший на боку опорожненный котел довершали картину конца обеда.

Нам пора было ехать дальше.

Только подошел к коню, как услышал за спиной голоса. Обернулся. Шум был вызван препирательством Питера Силача с китайцами, которым тот преградил дорогу к нам. Джеффри тут же оказался рядом со мной, сомкнув пальцы на рукояти меча. Хью с топором в руке встал слева, чуть позади меня. Неожиданно гигант издал вопль и рухнул на траву, прижимая руки к животу.

«Черт! Неужели ножом ткнули?!»

Эта мысль исчезла, когда я увидел, что один из китайцев низко кланяется поверженному гиганту. Потом все трое аккуратно обошли его, направляясь ко мне. Ни у одного из них ничего похожего на холодное оружие не было.

«Видать, один из них здоровяка в нервный узел ткнул! Мастер ушу, блин!»

Китайцы остановились перед нами и низко поклонились. Затем один из них упал на колени, еще несколько раз поклонился, касаясь лбом травы, и сказал, не поднимая глаз:

— Добрый господин! Могу ли я, ничтожный червь, обратиться к вам?

Первое, что я почувствовал, было удивление. Китаец великолепно говорил по-английски. Второе чувство — любопытство. Мне было до жути интересно, что же китайцам от меня нужно.

— Говори!

— Меня зовут Лю Синь. Я владею пятью языками, умею играть на духовых и струнных инструментах, а также в шашки, шахматы и го. Умею читать, писать и поддерживать разговор на различные темы. Знаю лечебные травы и в случае болезни могу приготовить нужные настои и отвары. Я хотел спросить у доброго господина: откуда вы знаете о нашей стране, Китае?

Длинный список достоинств произвел на меня впечатление хотя бы потому, что я всегда с уважением относился к людям, знавшим иностранные языки. А тут целых пять!

— Хм! Откуда знаю? — я покосился на своих спутников, думая, как соврать половчее, и вдруг сообразил. — У аббата, в одном монастыре, книга о путешествиях в другие страны была. Хм… Мы с ним ее как-то смотрели… Так там было и про Китай. Пекин — столица вашей страны. Э-э… империи. А может… еще и не столица. Рисовые поля. Монастырь Шаолинь. Ушу… Южный и северный стили… Китайские зонтики. Порох… Еще бумагу вы придумали… Шелк. О, вспомнил — Великий шелковый путь! От вас в Индию. Вроде на вас еще монголы наехали… э… напали. Или… нет. Точно не помню.

Теперь пришла очередь удивляться китайцу:

— Вы читаете такие умные книги, добрый господин?!

— Э-э… Не то чтобы читаю… В общем… Можно сказать и так.

Опять удивил человека. И кто меня за язык тянул!

— Господин, покинув пределы республики Флоренции, мы не встретили ни одного человека, который хоть что-то слышал о нашей родине.

— Хм! Бывает…

— Милостивый господин, не смею терзать ваш драгоценный слух своей просьбой, но все же позвольте мне ее высказать, — китаец снова уткнулся лицом в землю.

— Хватит кланяться! Говори!

— Возьмите нас к себе на службу, достопочтенный господин.

Рядом прозвучал короткий смешок моего оруженосца, такие же смешки раздались среди артистов. Я уже был достаточно осведомлен о социальной лестнице Средневековья, чтобы понять, чем это вызвано. Дело в том, что бродячие артисты в Средние века стояли лишь на ступеньку выше, чем воры и бандиты. Естественной реакцией дворянина на наглую просьбу циркача было бы отдать приказ высечь забывших свое место «слуг дьявола», но я был новым рыцарем, не вписывавшимся в жесткие рамки знатного происхождения и не соответствующим понятиям рыцарского кодекса. К тому же мне было интересно, что же они во мне такого нашли, чтобы вот так взять и попроситься в услужение.

— Почему ты считаешь, что вы мне нужны?

— Я могу быть переводчиком, так как из пяти языков, которые я знаю, — три европейских. Английский, французский и итальянский. Еще я неплохой врач. Могу грамотно составить и написать письмо.

— А остальные что умеют?

— Мои братья могут служить не только в качестве слуг, но и охранников. Они отличные бойцы. Старший мой брат мастер ушу, средний — мастер клинка.

Некоторое время я еще его спрашивал, и того, что услышал, было вполне достаточно, чтобы взять их в услужение. Их способности могли мне очень пригодиться. А еще я знал, что медицина у китайцев в те времена была на голову выше, чем у европейцев. Все трое разбирались в травах, умели лечить колотые и резаные раны, переломы и растяжения.

Если все так, как он говорит, то для меня китайцы станут вроде спрятанного в рукаве кинжала.

— Так вы, значит, братья? И средний брат, говоришь, мастер клинка? Не очень-то он на него похож!

— Господин, поверьте мне, он был офицером в императорской армии.

Мне бы поинтересоваться, почему он был офицером, а теперь стал циркачом, но мои мысли уже неслись вскачь.

«Профессиональный военный! Класс! То, что надо!»

— А почему именно ко мне вы хотите пойти на службу? Разве до меня мало вы встречали благородных?

— Добрый господин, встречали. Но вы первый, кто знает о нашей стране и отнесся к нам без предубеждения.

— Ты, похоже, меня убедил. Я беру вас!

Любой совершенный поступок, как хороший, так и плохой, имеет последствия. Если в большинстве случаев они проявляются со временем и не всегда сказываются на людях, которые совершили этот поступок, то в моем случае последствия не заставили себя долго ждать. Катализатором столь бурной реакции на мои слова стал Питер Силач. Оскорбленное самолюбие, дикая злоба и слепая уверенность в своей силе затмили его разум, дав волю животным инстинктам. Подобной вспышке могла быть только одна причина: деньги, которые приносили ему китайцы. Только из-за этого он их терпел, как и связанные с ними проблемы. А тут они взяли и заявили, что уходят. Все это тут же вылилось в его диком реве:

— Они не уйдут! Я выпущу им кишки!

Он бросился в шатер и тут же вернулся с длинным широким ножом в руке. Встретив мой взгляд, зло осклабился и вызывающе рубанул клинком воздух. Еще четверо циркачей метнулись в шатер, и через несколько мгновений я увидел окованную железом дубинку и три острых длинных ножа. Вооруженные артисты умело выстроились полукругом за спиной вожака, готовые броситься на нас, словно обученные псы, ждущие только команды «фас!». Не знаю почему, но особого страха перед ними я не чувствовал, только возбуждение и злость к противнику, словно перед обычной дракой. Правда, при этом еще подумал:

«Вы, господа артисты, не так просты, как кажетесь. Не удивлюсь, если узнаю, что временами вы подрабатываете на дорогах убийствами и грабежами!»

Джеффри и Хью, не сговариваясь, сделали шаг вперед, заслонив меня. Напряжение росло с каждой секундой. Все ждали только моих слов. И я их сказал:

— Пусть твои братья, Лю, продемонстрируют свое мастерство. Надо же мне знать, кому я собираюсь доверить свою жизнь!

Этого никто из циркачей не ожидал, а в особенности Питер Силач, считавший, что опасность может исходить только от нас. Один из китайцев выхватил из-за пазухи дротик и метнул его. Раздался свист рассекаемого воздуха, и дротик вонзился в глаз артисту, заставил того пошатнуться, выронить нож и прижать руки к окровавленному лицу. Дикий вопль, полный боли, прорезал воздух не хуже пароходной сирены. Почти одновременно второй китаец подбежал к врагам, подпрыгнул и провел высокий прямой удар ногой в голову жонглера. Тот рухнул на спину. Дубинка, вылетевшая из его руки, упала на траву.

Понесенные потери резко охладили пыл остальных циркачей, заставив их отступить на безопасное расстояние, но никак не подействовали на их вожака Питера Силача. С диким рычанием он бросился на мастера летающего дротика.

Схватка была короткой и жестокой. Китаец нырнул под руку с ножом и выбросил вперед кулак. Движение было настолько быстрым, что показалось смазанным. Удар достиг горла и подобно молоту смял плоть. Не успел я и глазом моргнуть, как мастер снова нанес удар в то же самое место. Питер Силач, выронив нож, схватился руками за горло и упал на колени. Его лицо побагровело, глаза вылезли из орбит, а из горла раздавались звуки, напоминающие булькающее хрипение. Он стоял так несколько долгих секунд, потом по его телу пробежала судорога, и он рухнул лицом в траву. Неподалеку подергивался в агонии еще один циркач, получивший удар в лицо летающим дротиком.