Трибуна, сколоченная из крепких досок, с уступами, имела четыре галереи под пологами. Жесткие сиденья были устланы коврами, на которых были разбросаны подушки, чтобы дамы и знатные зрители могли расположиться с наибольшими удобствами. На верхней галерее трибуны находилась отдельная ложа, в которой стояло кресло, задрапированное красной и зеленой тканью и украшенное живыми цветами и разноцветными лентами. Это был трон королевы турнира, жены устроителя этого празднества, баронессы Мольнар. Узкое пространство между галереями и оградой было предоставлено йоменам — этаким местным фермерам, что же касается простонародья, то оно могло размещаться где угодно, лишь бы не мешать знати и богатым горожанам наблюдать за зрелищем. Помимо нескольких сотен человек, толпившихся вокруг ристалища, несколько десятков зрителей, в основном мальчишки, устроились на ветвях дубов. Погода тоже внесла свою лепту в праздник, подарив безоблачное, солнечное утро.

Я приехал вместе с Джеффри, Хью и китайцами. Осмотрелся и, не найдя в толпе Арчибальда Пакингтона, который умчался сюда раньше, решил присоединиться к одной из групп дворян, которые собирались наблюдать за турниром с высоты своих седел. Убедившись, что ристалище с моего места просматривается великолепно, я стал изучать толпу и скоро убедился, что женщин среди зрителей не меньше, чем мужчин. Пока не началось шоу, я развлекался тем, что рассматривал женские личики, но при этом мой взгляд нередко зависал на каком-нибудь наиболее открытом вырезе. Несколько раз ловил ответные взгляды. Их можно было назвать томными, лукавыми или веселыми, но ни в одном не читалось негодования от такой бесцеремонности. Впрочем, в равной степени меня привлекали и откровенно клоунские наряды молодых дворян. Эти ребята выглядели настолько живописно и причудливо, что походили на больших попугаев с яркой расцветкой. Но это было мнение человека, чья память хранила вкусы и моду людей двадцать первого века.

Люди постарше были не столь вызывающе одеты, как молодежь, но зато в пышности нарядов явно ее превосходили. Затянутые в платья из тяжелой индийской парчи и камзолы из брюссельского бархата с тройным ворсом, с наброшенными на плечи плащами с меховой опушкой, они были одеты явно не по сезону.

Пробежал глазами по толпе и зацепился взглядом за стоящих рядом с трибуной двух мужчин в донельзя потертой одежде, но, тем не менее, гордо выставивших напоказ свои рыцарские и дворянские регалии. Золотая цепь на шее, кинжал за поясом и меч… Брезгливо и высокомерно они смотрели на окружающих их йоменов.

Я тоже притягивал немало любопытных взглядов. Для местной знати появление нового дворянина, да еще в окружении пяти телохранителей, трое из которых были весьма необычного вида, стало событием. Сначала я сидел, гордо подбоченившись, но потом по-детски навязчивое внимание стало меня раздражать, и только когда на ристалище началось шоу, я смог облегченно вздохнуть и расслабиться.

На поле выехала яркая процессия маршалов и герольдов. Герольды громкими звуками труб возвестили о начале турнира, после чего маршал-распорядитель огласил его распорядок. Поскольку участников было не очень много, все рыцарские потехи проводились за один день. Сейчас начнутся одиночные поединки на копьях, после обеда — массовая схватка. Второй день турнира был отдан мужицким развлечениям: бою на дубинках, стрельбе из лука и соревнованию за звание «Самый сильный». Тут же был оглашен список призов, четко определивший границу между знатью и бедняками. Если победитель в одиночных поединках рыцарей получал золотой кубок, то победитель в стрельбе из лука — всего лишь небольшое денежное вознаграждение. После объявления условий и наград герольды трижды объехали поле по периметру, громко выкрикивая: «Любовь к дамам! Смерть противникам! Честь великодушному! Слава храброму!»

Толпа тут же подхватила эти девизы. Когда герольды покинули арену, пришла пора маршалов. Они объявили имена участников и порядок, в котором те будут выступать. Как оказалось, в одиночном единоборстве с копьем было заявлено всего лишь десять участников, зато в групповой схватке — двадцать три человека и ждали еще пополнения. Я поинтересовался у Джеффри, почему так случилось: тут пусто, а там густо. Он объяснил, что, поскольку в этом турнире участвуют только местные рыцари, которые знают слабости и недостатки большинства своих противников, то показывать свое искусство в одиночном поединке решились лишь сильные бойцы. А другие рыцари поучаствуют в общей схватке, где есть возможность выбрать себе равного по силам противника.

Возбужденные крики неслись из толпы до тех пор, пока троекратно прозвучавшие трубы, возвестившие о начале первого поединка, не утихомирили людей. Тишина продержалась недолго. Как только на ристалище выехали двое рыцарей, воздух вздрогнул от нового рева толпы. Раздался острый звук трубы, и рыцари с развевающимися за спиной плащами, сверкая доспехами, ринулись друг на друга, чтобы с жутким грохотом столкнуться посередине ристалища. Схватка закончилась в одно мгновение: искусство и удача одного из рыцарей принесли тому молниеносную победу. Его копье ударило в щит противника с такой силой, что тот вылетел из седла, словно камень из пращи. Счастливчик же усидел на коне, так как копье противника только скользнуло по его щиту и ушло в сторону. Теперь он делал круг почета под приветственные крики зрителей, а его противника уносили с поля оруженосцы и пажи. Правда, не все остались довольны результатом, были и те, кому не понравилось, что поединок так быстро закончился. Среди них, к моему удивлению, оказалось немало женщин, жаждущих крови. Лишь в двух поединках копья ломались дважды, прежде чем был определен победитель, и когда начался второй отборочный этап, я услышал сетования: мол, в кои-то веки выдался праздничный денек, а ничего хорошего так и не увидишь. Это ворчали мои соседи — старые рыцари. Ранее они обменивались замечаниями, вспоминая триумфы своей молодости и сетуя на то, что нынче у молодежи нет прежнего воинственного духа.

После окончания одиночных поединков и торжественного вручения приза главному победителю на арену снова вышли герольды. Они объявили о том, что вскоре состоится массовая схватка. Я невольно вздрогнул, несмотря на жару, — мне впервые предстояло оказаться на арене.

«Надеюсь, что останусь цел, — подумал я. — По крайней мере, мне этого хотелось бы!»

— Бойцам воспрещается колоть мечами, а позволено только рубить! — провозгласил герольд. — Участник в схватке может применять, помимо меча, палицу или секиру, но отнюдь не кинжал! Сбитый с коня рыцарь может продолжать бой только с пешим противником! Всадникам запрещается нападать на пешего рыцаря! Если рыцарю другой стороны удастся загнать противника на противоположный конец ристалища, где он сам, его оружие или лошадь коснутся внешней ограды, противник обязан признать себя побежденным и предоставить своего коня и доспехи в распоряжение победителя! Каждый нарушивший правила турнира или как-то иначе погрешивший против законов рыцарства будет лишен доспехов и посажен верхом на ограду, на всеобщее осмеяние…

В ожидании второй половины рыцарского турнира я расположился на траве, в густой тени. Джеффри сидел рядом со мной, а китайцы и Хью — чуть поодаль. Потягивая клюквенный морс из оловянного кубка, я чувствовал себя напряженно. Выступать мне хотелось все меньше.

— Джеффри, а участвовать мне обязательно?

— Сэр, неужели вы сможете запятнать фамильную честь отказом?

Его возмущение было настолько искренним, что мне даже стало неловко за свои слова.

Я попытался придумать причину, по которой мог достойно отказаться от участия в шоу железных парней, но, кроме тупой отмазки, что у меня болит живот, в голову ничего не приходило. Здесь такое не прокатывает. Дворянин должен быть мужчиной и может внешне проявлять страдания только в случае серьезной раны, иначе тебя просто не поймут и запишут в трусы. Честно говоря, мне на их понятия было наплевать, но, с другой стороны, рано или поздно придется участвовать в различных турнирах, хотя бы потому, что они являются одной из основных составляющих образа жизни дворянина и воина. Помимо этого была еще одна причина. Я стал дорожить мнением Джеффри. Увидев утром, как он по-детски обрадовался тому, что его господин будет участвовать в рыцарском турнире, я даже ощутил некоторое удовлетворение.

Эх, где наша не пропадала! Назвался груздем — полезай в кузов…

Мы направились в шатер, и я, раздевшись догола, начал облачаться для турнира. Надел плотные войлочные шоссы, затем длинную рубаху на толстой подкладке. Джеффри вместе с Хью и Ляо принялись прилаживать броню мне на ноги, связывая и стягивая отдельные части ремнями на бедрах, коленях и лодыжках. Затем дело дошло до плеч и рук. Покончив с «монтажом брони», телохранитель попросил меня подвигать руками и ногами, дабы я убедился, что пластины хорошо подогнаны, а ремни не слишком сильно затянуты. После того как я дал «добро», мне через голову надели кольчугу, а потом закрепили нагрудную пластину. Чем больше на меня цепляли очередные железяки, тем сильнее мне казалось, что я обретаю сходство с металлической статуей, ведь на тренировках я обходился отдельными деталями доспехов и короткой кольчугой-безрукавкой, не стеснявшей движений.

— Теперь шлем, сэр, — сказал Джеффри.

Я посмотрел на металлическую кастрюлю, которую он держал в руках.

— Давай.

Поле моего обзора уменьшилось до минимума. Сквозь прорези перед глазами не было видно ничего, кроме того, что находилось прямо передо мной.

Просто какая-то смотровая щель! Словно из танка смотрю!

Только я успел так подумать, как примчался мальчишка-паж и принес мне зеленый пояс и зеленую ленту на шлем. С помощью Ляо и Хью с трудом взгромоздился в седло. Паж взял поводья и повел мою лошадь к восточным воротам ристалища, где собирались участники «зеленого» отряда. На другой стороне поля уже строились бойцы «красного» отряда. Пока бойцы собирались в группы, маршал зачитал список участников. Затем герольды в очередной раз призвали всех добрых рыцарей выполнить свой долг и тем самым заслужить любовь и благосклонность дам сердца. Они вернулись на свои места за оградой, и наступила наша очередь. Мы вереницами выехали на арену навстречу друг другу. Предводитель нашей партии, герб которого состоял из ветви дерева и руки в металлической перчатке, разместил в первом ряду наиболее сильных бойцов, а сам занял место в центре. Мне досталось место во втором ряду, чему я был несказанно рад. Так мы стояли до тех пор, пока маршалы проверяли ряды обеих партий, желая убедиться, что в каждой из них равное число бойцов. Неожиданно я ощутил спортивную злость при взгляде на блестевшую начищенными доспехами под лучами солнца металлическую стену наших противников. Яркий шелк плащей, льющихся с плеч рыцарей, разноцветные звери и чудовища, скалящие зубы и клыки с их щитов, — все это придавало предстоящей схватке красоту и зрелищность, оттеснив на время ее темную сторону. Ощущение праздника не смогли прогнать даже прогремевшие трубы, означавшие: «Рыцарям — приготовиться!» Несколько мгновений длилась тишина, пока ее не прервал Уильям Пакингтон, главный распорядитель турнира, крикнув:

— Вперед!

Шпоры вонзились в бока коней, и передние ряды обеих партий галопом понеслись друг на друга, чтобы удариться с такой силой, что я, не ожидавший подобного грохота, даже вздрогнул. В следующий миг треть рыцарей обеих партий оказалась на земле. Иные остались лежать на ристалище, другие вскочили на ноги и вступили в рукопашный бой с теми рыцарями из противостоящей партии, которых постигла та же участь. Окровавленные раненые пытались выбраться из толчеи. Оставшиеся в седлах всадники, подбадривая себя боевыми криками, продолжали обмениваться такими ударами с противниками, как будто это была настоящая битва. Сутолока увеличилась еще больше, когда к месту схватки подоспели вторые ряды, бросившиеся на помощь своим товарищам. В их числе был и я.

Подобие порядка нарушилось в первые же секунды, и меня увлек бешеный, лязгающий железом водоворот, швырявший то туда, то сюда. Только я успевал скрестить мечи с одним рыцарем, как его или меня круговерть уносила в сторону. Рубанув занесенным мечом по подставленному щиту, мне тут же приходилось парировать удар нового противника. Узкий обзор шлема не дал возможности видеть, что делается вокруг, и это привело к пропущенному удару. Я охнул от боли и, разозлившись, размахнулся и изо всей силы ударил мечом своего противника. Тот успел подставить свой меч, но сила моего удара была такова, что заставила противника пошатнуться в седле, и это дало мне возможность ударить его во второй раз. Со злобной радостью я увидел, как он упал на землю, но уже в следующий момент мне самому пришлось отбивать удар нового противника.

Лязг оружия, крики сражающихся и вопли распаленной толпы сливались в такой ужасающий шум, что заглушали стоны раненых, беспомощно распростертых на арене под копытами коней. Блестящие доспехи и нарядные плащи рыцарей покрывались пылью и кровью. Удары мечей и секир рвали в лоскуты яркий шелк, оставляя на железе вмятины и трещины. Пышные перья, срубленные со шлемов, падали в лужи крови.

Я уже плавал в собственном поту. Мускулы правой руки, державшей меч, зверски болели от непрерывного напряжения. Под шлемом, звеня в ушах, билась дикая смесь звуков: лязг доспехов, звон оружия, крики и ржание. Всю свою жизнь я гордился тем, что легко выдерживал физические нагрузки, которые преподносила мне жизнь, будь то выступления на ринге, армейский марш-бросок с полной выкладкой или просто уличная драка, а тут почувствовал, что выдохся. Именно в эту секунду проявленной мною слабости я пропустил удар, скользнувший по моему наплечнику. Вроде ничего серьезного, но меня вдруг неожиданно тряхнуло, и в одно мгновение все мои ощущения свелись к захлестнувшей меня от головы до пяток дикой ярости.

Ну, суки! Всех ур-рою!

Заставив лошадь сделать скачок, я приблизился вплотную к очередному противнику. Чуть выждал, отразил мечом очередной удар, а затем резко выбросил руку со щитом вперед. В следующую секунду с удовлетворением услышал, как мой щит с треском впечатался в шлем рыцаря. Воспользовавшись, в прямом смысле, ошеломлением противника, нанес ему сильный удар мечом по шлему. Раздался громкий лязг, и рыцарь дернулся в седле. Ударил снова, еще сильнее. Рыцарь покачнулся и стал сползать с коня. Я был готов нанести решающий удар, когда в поле зрения появился новый противник с занесенной над головой секирой. К сожалению, увлекшись схваткой, я заметил его слишком поздно. Времени для маневра не оставалось, уйти от удара уже не получалось, зато я мог ослабить его — разорвать дистанцию. Увел лошадь в сторону, а сам попытался закрыться щитом. Удар был такой силы, что рука, державшая щит, сразу онемела. Щит треснул, и было ясно, что второго удара он просто не выдержит. Но тут судьба решила подыграть мне — рыцарю с секирой пришлось отвлечься и отразить удар одного из «зеленых», чем я не преминул воспользоваться. Всадил шпоры в бока лошади, заставив ее сделать скачок вперед, и нанес удар рыцарю с секирой. Меч скользнул по его гладкому шлему и ударил по броне лошади. От испуга та так резко дернулась в сторону, что оглушенный моим ударом рыцарь, не удержавшись в седле, рухнул на землю. Нечто похожее на мрачное удовлетворение только успело просочиться сквозь ярость, как в следующую секунду вспышка боли огненной гранатой взорвалась в моей голове. Перед тем как впасть в беспамятство, я почувствовал еще один резкий удар по ребрам, а за ним новую вспышку острой боли. Это было последнее ощущение, и я провалился в темноту.

Глава 9

Месть

Я пришел в себя уже на постоялом дворе, стоящем на торговом тракте неподалеку от города. Болело все, что можно. Некоторое время Чжан и Лю, имеющие наибольший опыт в лекарском деле, осторожно мяли и ощупывали мое тело, после чего сделали заключение: вывихнуто левое плечо, сломаны два ребра, разбиты голова и нос, а то, что не сломано и не разбито, представляет собой один сплошной кровоподтек. Четыре дня мне пришлось лежать пластом в постели, и только после тщательного осмотра Лю, убедившегося, что у меня нет внутренних повреждений, я получил разрешение вставать.

Все это время я не только валялся на кровати, но также по мере своих сил принимал участие в подготовке к нашему дальнейшему путешествию. Начал с того, что объяснил Лю, что собой представляет устройство для натяжения тетивы арбалета под названием «козья ножка», которое должно появиться, по моим расчетам, не раньше, чем лет через десять. Тот нарисовал ее под моим руководством и отнес кузнецу. Затем Джеффри нашел хорошего оружейника и купил у него пять арбалетов с тремя десятками стрел к каждому из них. У другого мастера мне заказали доспехи, а Джеффри и Хью — новые шлемы. Теперь их головы защищал салад — открытый, без забрала, шлем. В таком шлеме лицо остается незащищенным, но они были воинами старой закалки и в бою предпочитали видеть, что делают их враги справа и слева. Воин в глухом шлеме или в шлеме с забралом видел лишь прямо перед собой, насколько позволяли прорези, а поэтому ему приходилось вертеть головой, как цыпленку среди лис, пока не заболит шея, и все равно он мог запросто пропустить удар, как случилось со мной на турнире.

Китайцев одели в куртки из вываренной кожи, а дополнительной защитой был металлический нагрудник. Их руки и ноги защищали металлические наручи и поножи, а головы и кисти — кольчужные подшлемники и перчатки. Чжан вооружился кистенем под романтическим названием «утренняя звезда», которым, как оказалось, хорошо владел.

Бывший офицер императорской армии Ляо был китайским вариантом Джеффри, не мысля свою жизнь без битв. Получив из рук кузнеца меч, он почти не расставался с ним. Не менее двух часов китаец затратил на правку и заточку клинка, затем в течение двух дней, как только выдавалось свободное время, хватался за меч и тренировался, восстанавливая свои навыки. Сначала с тенью, а потом начал фехтовать с Джеффри. Первое время, пока он приноравливался к своим доспехам и привыкал к мечу, эти схватки неизменно кончались его проигрышем под издевательские смешки и реплики Джеффри. Однако наступил день, когда он дал настоящее сражение моему телохранителю, показав тем самым, что не зря на родине был удостоен звания «мастер клинка». После этого они не раз сходились в тренировочных поединках, оттачивая свое мастерство. Лю, в отличие от братьев, ничьей крови до сих пор не проливший, оказался, тем не менее, хорошим стрелком из арбалета. Будучи человеком мирных позиций, он решил ограничиться арбалетом, пояснив, что у него склад ума не воина, а поэта и философа, и тот ему нужен только для защиты. Да я и не возражал, так как знание языков и медицины для меня было дороже, чем его боевые качества.

Не успели скрыться за нашими спинами бревенчатые стены постоялого двора, как впереди замаячила новая стена, правда, теперь уже густого леса. Выехали мы не на рассвете, как обычно выезжают путешественники, чтобы преодолеть за дневное время как можно больший отрезок пути, а вечером. Дело в том, что постоялый двор стал для меня за все-то время, что мы там жили, чуть ли не самым худшим местом на земле. Все упиралось в мою брезгливость. Как я ни старался проникнуться духом Средневековья, у меня это пока не слишком хорошо выходило. До сих пор я не мог равнодушно относиться к тараканам, ползающим по столу, мухам в супе и мышам с крысами, шуршащим во всех углах, а всего этого добра в захудалой дорожной гостинице хватало с избытком. Поэтому, как только мы были готовы отправиться в дорогу, я дал команду на выезд.