Мы были в сотне метров от леса, когда вдруг раздались протяжные звуки. Трубили охотничьи рога.

«Дворяне забавляются, изображая гордых охотников», — с сарказмом подумал я, и тут же мне на память пришли рассказанные моим телохранителем новости, которые непосредственно касались меня.

Во-первых, люди Вернея который день ищут меня в Мидлтоне. Зачем — понятно. Во-вторых, история, случившаяся на улице Менял, была Вернеем отредактирована и пущена среди местных дворян в новом варианте. Теперь выходило, что я в той ситуации оказался трусом.

Прислушиваясь к нарастающим звукам рогов, я подумал: а что, если среди дворян, едущих с охоты, окажется приятель Вернея, который слышал об этой истории? Вполне можно нарваться на оскорбление, а я человек простой, могу и не сдержаться, а там…

Я натянул поводья, останавливая лошадь. Вслед за мной остановились все остальные, глядя на меня с удивлением. Но еще большее недоумение вызвал мой приказ:

— Взвести арбалеты! Зарядить и держать их как можно более незаметно для чужих глаз!

Мой телохранитель неодобрительно покачал головой. Честно говоря, я и сам не знал, чем вызвана моя подсознательная тревога, так как шанс наткнуться на дворянина, знающего эту историю, был весьма мал.

Интуиция? Хм, не знаю. Нет так нет. Разъедемся красиво.

— Вперед!

Не успели мы тронуться, как снова протрубил рог, потом другой, затем раздался заливистый лай собак, а подъезжая к опушке леса, мы увидели неспешно ехавшую нам навстречу группу всадников. Воздух огласился смехом, пьяными веселыми криками, звуками рогов, которые теперь гудели почти непрерывно, заставляя собак заливаться громким возбужденным лаем. Возглавляла кавалькаду изукрашенная тележка, в которую были запряжены три девицы, наряженные пасту?шками. На тележке лежал олень, главная добыча охотников, в окружении более мелкой добычи. Рядом с тележкой вприпрыжку бежали четверо мальчишек-пажей, наряженных пастушка?ми. Они щелкали декоративными кнутиками и весело трубили в рога. За всем этим маскарадом ехали трое дворян со свитой прихлебателей, телохранителей и егерей. Когда я их увидел, один из охотников смеялся во все горло, запрокинув голову, двое других, тоже сотрясаясь от смеха, припали к гривам своих лошадей. Скользнув по ним брезгливым взглядом, я уже собрался их объехать, но тут увидел лицо, показавшееся мне знакомым. Лицо девушки. Венок на ее голове и яркий наряд пастушки несколько изменили ее образ, но повторно брошенный взгляд дал мне понять, что это симпатичная малышка Джейн, с которой я познакомился на улице Менял.

Что она тут делает?! И еще в этом наряде!

И тут же все понял. Вот уж не ожидал, что одним из трех дворян-охотников окажется тот самый Уильям Верней, которого я так удачно ссадил с лошади. Мы едва успели обменяться злобными взглядами, а напряженность и тревога уже витали в воздухе. Кавалькада остановилась. Рога смолкли, а следом замолчали собаки. Остановились и мы.

Справа от Вернея сидел на лошади худощавый мужчина средних лет в темно-синем камзоле. Его глаза осторожно и цепко осмотрели сначала меня, потом моих людей. По левую сторону слегка покачивался в седле от выпитого вина молодой дворянин в яркой и богатой одежде, все еще продолжая ухмыляться. За их спинами маячили четверо дворян-прихлебателей с потертыми лицами и в такой же потертой одежде. Следом полукругом встали шестеро вооруженных мечами и кинжалами конников в кольчугах, а замыкали кавалькаду три егеря в зеленых куртках, с луками за спиной.

Верней несколько мгновений сидел в седле в напряженном ожидании моей реакции, а не дождавшись, почему-то решил, что я струсил. Иначе никак нельзя было оценить его последующие действия. Растерянность и страх исчезли с его лица, он гордо вздернул подбородок, подбоченился и громко крикнул:

— Господа! Я думал, что наша охота подошла к концу, но это не так! Приглашаю вас затравить еще одного зверя! Это вон тот негодяй был на улице Менял! — он показал рукой на меня. — Ату! Ату их!

Собаки, услышав команду, рыча, стали рваться со сворок. Два псаря в темно-коричневых кафтанах, с трудом сдерживая их, бросали вопросительные взгляды на своих хозяев. У молодого дворянина при этих криках с губ медленно сползла улыбка, а вместо нее на лице проступило удивление. Он явно ничего не понимал. Зато другой приятель Уильяма Вернея, с цепким взглядом, похоже, все понял, но решил пока остаться в стороне.

А Верней, что называется, закусил удила. Привстав на стременах, он обернулся к телохранителям и скомандовал:

— Взять их! Ату!

— Ату их! — подхватили его крик полупьяные лизоблюды. — Ату!

Солдаты нерешительно тронули лошадей, все еще не понимая, что это: пьяная шутка или действительно приказ к атаке, но все их сомнения разрешил один из них, телохранитель Вернея, сопровождавший его в той поездке. Он узнал меня с первой секунды, и теперь ему, словно злобному псу, рвущемуся с поводка, не хватало только команды хозяина, а получив ее, он не стал долго думать и, выхватив меч, послал лошадь вскачь. Остальные солдаты, выхватив мечи, помчались следом за ним. В тот момент, когда воины пришпорили лошадей, с лица Вернея начала исчезать злобная ухмылка, потом я увидел, как округлились от испуга глаза молодого дворянина, а на лицах солдат проступила растерянность. Все они вдруг увидели смерть, сидевшую в каждом из четырех арбалетных болтов, направленных на них. До этого момента все могли видеть только два арбалета, разряженных и висевших у лук седел. Мой и Джеффри. Кто из них мог предположить, что у слуг этого дворянина окажется дорогое оружие, но что еще хуже, взведенное и готовое к бою?

— Стреляй! — заорал я.

Арбалетные стрелы с тяжелым гулом ввинтились в воздух. Телохранитель Вернея умер первым, вылетев из седла с болтом в глазнице, скакавший рядом с ним солдат орал диким голосом, со стрелой в плече. Мчавшийся следом за ними воин, получив болт в грудь, покачнулся, выронил меч и стал слепо хвататься за гриву лошади, пытаясь удержаться на ней. Четвертая стрела попала в лошадь. Конь истошно заржал, споткнулся и рухнул на землю. Наемник, за секунду до того, как упал конь, успел высвободить ноги из стремян и выбросить свое тело из седла, но упал неудачно, прямо под копыта другой, набегавшей сзади лошади. Дикий вопль, полный животной боли, вырвавшийся из его груди, уже в следующую секунду оборвался, перейдя в булькающий хрип. К двум оставшимся солдатам, выхватив мечи, бросились Джеффри и Ляо. Воздух наполнился хриплыми криками, лязгом железа и звоном мечей. Двое из трех егерей, до этого только наблюдавшие за схваткой, сделали попытку выправить положение, схватившись за луки. Но едва самый быстрый из них натянул тетиву, как получил арбалетный болт и с коротким стоном упал лицом в лошадиную гриву. Второй решил не искушать судьбу и опустил лук. Искусный выстрел был сделан Хью, подтвердившим свое мастерство арбалетчика. Он, как никто другой, сразу понял преимущество рычага для натяжения тетивы и за прошедшую неделю основательно набил руку в работе с «козьей ножкой». Двое последних наемников, теснимые моими людьми, сообразив, что помощи ждать больше неоткуда, бросили мечи на землю и сдались на милость победителя.

Когда короткий бой закончился, наступил мой черед выйти на сцену. Верней, как завороженный, смотрел на агонию умирающего солдата, раздавленного лошадью. Из груди воина рвались булькающие хрипы, а тело мелко подергивалось в такт бьющей из горла алой струе. Не спуская глаз с Вернея, я вытащил меч из ножен и дернул поводья. Конь шагом пошел вперед, осторожно обходя убитых и раненых. Испуганно заржала лошадь, кося налившимся кровью глазом на свесившееся мертвое тело седока, а за ней следом жалобно заскулили собаки. Они больше не рвались с поводков, а жались к ногам псарей, которые выглядели не лучше них, разве что не выли от страха. Нервное ржание лошади и скулеж псов словно разбудили Вернея. Он поднял глаза. Увидел меня, медленно приближавшегося к нему, и на его лице появилось жалкое и растерянное выражение.

Какая-то часть меня глумилась над его беспомощностью и страхом, и все равно ей было этого мало, ей хотелось, чтобы тот боялся еще больше. Уильям Верней должен был сейчас визжать от страха. Я смотрел на его все более бледневшее лицо, наливаясь ненавистью и упиваясь чужим страхом. Ненависть была тяжелой, она застилала глаза багровым туманом, заставляла забыть обо всем на свете, кроме жгучего и вместе с тем сладостного чувства мести. Когда она заполнила меня до краев и я почувствовал, что рука моя не дрогнет, я занес меч для удара. Несколько мгновений Верней, не отрываясь, смотрел на него, а затем с искаженным от страха лицом рванул поводья, разворачивая коня. Но я быстро его настиг. Клокотавшая во мне ярость, смешавшись с диким азартом охотника, вылилась в торжествующем вопле, заставив Вернея повернуть ко мне лицо. Там не было ничего человеческого, только один животный страх. Мой меч уже был готов опуститься на его голову, но чувство гадливости при виде столь открытого проявления страха не дало мне так просто его убить.

— Трус! Остановись и сражайся, как мужчина! Умри человеком!

Вместо ответа Верней заверещал тонким и противным голосом, словно испуганное животное, втянул голову в плечи и еще сильнее пришпорил коня.

— Так сдохни, грязная свинья! — с этими словами я резко бросил руку вниз.

Клинок разрубил богато отделанный золотым позументом берет Вернея, а за ним и череп. Визг обезумевшего от страха труса оборвался хрустом костей и коротким всхлипом. Не успела залитая кровью голова упасть на лошадиную гриву, как тело, разом обмякнув, начало сползать, а потом, скользнув по лошадиному боку, рухнуло на траву. Остановившись у распростертого тела, я посмотрел на него и повернул коня назад.

Адреналин еще клубился у меня в крови, когда я подъехал к дворянам, спутникам Вернея, с окровавленным мечом в руке. Не знаю, что прочитал в моих глазах господин в темно-синем камзоле, но предпочел промолчать, зато молодой повеса не замедлил высказать свое возмущение:

— Сэр! Вы совсем обезумели, если решились на убийство безоружного человека!

Гнев колыхнулся во мне и погас, не найдя подпитки, поэтому я только сказал:

— Вы свидетель! Вы видели и слышали, как я предлагал ему честный поединок. У него был шанс, и он им не воспользовался!

— И все равно я утверждаю, что это убийство!

Я смотрел на него и не понимал, что это: уверенность в себе или в его голове все еще играет хмель вместе с наглостью и бесцеремонностью?

— А натравить на нас, как псов, своих людей, это как называется?!

— Да, Уильям поступил неблагородно, но и вы поступили не лучше!

— А кто ты такой, чтобы судить о том, что правильно и неправильно?

— Вы мне не нравитесь, как и ваш тон, но я вам отвечу! Я не кто-нибудь, а Джон Макуорт, сын графа Ромейского.

Тон, снисходительный и одновременно высокомерный, которым была сказана последняя фраза, очевидно, должен был подчеркнуть значимость и превосходство его рода над другими знатными семьями или как минимум над родом Фовершэмов.

Мальчишка, а гонор, как у взрослого!

Окинув холодным взглядом пышно и вычурно одетого дворянина, столь гордящегося своей родословной и не меньше этого кичившегося своим богатством (на его холеных пальцах я насчитал шесть перстней с драгоценными камнями), я издевательски сказал:

— Рад за вас… э-э… сын… благородного… графа, а теперь разрешите откланяться.

Я начал отъезжать от него, и мой взгляд случайно упал на разукрашенную цветами и лентами тележку. Девушки!

Черт! Дьявол! Мать вашу! Совсем забыл! Мститель хренов!

До этого момента я считал: раз Верней мертв, то дело можно считать закрытым. А теперь получалось, что, утолив жажду мести, я не сделал самого главного — не восстановил справедливость. Ненависть, снова вспыхнувшая во мне, горела сейчас не всепоглощающим пламенем, а ровным холодным огнем, дающим принимать пусть резкие, но зато взвешенные решения. Что ж, будем разбираться с этим делом дальше!

Я повернулся к хладнокровному господину в темно-синем камзоле:

— Кто вы?

— Граф де Гораф, нормандский дворянин. К вашим услугам, сэр.

— Томас Фовершэм, сын барона Джона Фовершэма. Граф, как эта девушка попала… в упряжку?

Тот неожиданно замялся.

— Хм… Эта? Клянусь богом, не знаю. Все устраивал Верней. Мне это было просто неинтересно. Подождите, так это все… из-за этой девушки?!

— И да и нет, граф.

— Хм. Не знал. Дьявол, не знал! Верней не так говорил… Мы с вами, эсквайр, благородные люди и должны идти навстречу друг другу. К тому же она всего лишь простолюдинка. Не драться же нам из-за нее! — Он сделал многозначительную паузу, словно собираясь подчеркнуть то, что собрался сказать. — Может быть, возьмете отступного?

У Вернея и дружки ему под стать! Что захотел — взял! Если не мечом, то деньгами. Или на испуг! Вон, девчонки даже пискнуть не могут в свою защиту, потому что понимают — здесь все решать господам.

— Эй, вы, трое! — я показал пальцем на дворян-лизоблюдов, которые старательно делали вид, что их здесь нет. — Ты, ты и ты! Брысь с лошадей! Займете места девушек в упряжке! Кто будет медлить — получит болт в лоб! Время пошло!

Четвертый лизоблюд с облегчением вздохнул.

— Теперь вы, красавицы, — обратился я к девушкам. — На лошадях ездить умеете?

Одна, с пышными формами, кивнула сразу, другая, с большими черными глазами, чуть погодя. Последней кивнула Джейн.

— Тогда выбирайте себе по лошадке. Эй, пажи! Хватит дрожать! Лучше помогите девушкам сесть на лошадей!

Пока шла перестановка действующих лиц, я повернулся к Джеффри:

— Поймать лошадей! Собрать оружие!

— Будет исполнено, мой господин!

Дождавшись, когда девушки усядутся на лошадей, спросил у графа:

— Сколько вы согласны заплатить?

— Пять фунтов. Я считаю, этого вполне достаточно.

— Каждой девушке. Мы договорились, граф?

— Хорошо. Договорились.

Он делал честные глаза, но я ему не верил. Он был приятелем Вернея, а значит, таким же подлецом.

— Теперь вы, Джон Макуорт.

— Вы что-то имеете ко мне, сэр?

— Имею! Сэр!

Холеный дворянчик меня сильно раздражал.

— Вы и от меня хотите отступного?! Это наглость, сэр! Вы самый настоящий разбойник! Я вызываю вас на поединок!

— Разбойник? Черт меня возьми, а это идея!

Я начал разворачивать коня, а Макуорт, сдернув с руки перчатку, бросил ее мне в лицо. Но красивый жест пропал впустую — перчатка пролетела мимо и упала в траву.

— Джеффри, взять этих двоих и разоружить! Они поедут с нами! Не хотят платить — за них заплатят!

— Что вы себе позволяете?! — возмутился Макуорт, но теперь его голос звучал намного тише.

— Позвольте, сэр, я же не отказываюсь платить! — воскликнул граф.

— Вот и отлично! Пусть этот человек, — я ткнул пальцем в одного из двух егерей, — передаст мои слова вашей родне или кому угодно, кто сможет за вас заплатить. По пять фунтов — каждой девушке! Если завтра я получу известие, что деньги уплачены, вы, граф, будете освобождены. Теперь в отношении вас, Макуорт… — я снова ткнул пальцем, теперь в другого егеря: — Ты оповестишь его отца! Я требую с него выкуп в двести фунтов! Теперь слушайте все! Завтра на рассвете, прямо на въезде в лес, вы найдете моих слуг. Им будут даны указания, как поступить в той или иной ситуации. Раз вы меня объявили разбойником, то я и буду поступать соответственно!

Не обращая внимания на гневные вопли Макуорта и злобные взгляды графа, я подъехал к Джейн и прошептал ей на ушко:

— Когда тебе или твоим родителям передадут деньги, отдай моим слугам кусочек розовой ленточки. Вот она у тебя на платье. Это будет знак, что деньги получены.

— Спасибо, добрый господин.

— С тобой все в порядке?

Ее глаза наполнились слезами и болью, а подбородок мелко задрожал. Она попыталась что-то сказать, но вместо этого прикрыла руками лицо и резко отвернулась.

Идиот! Зачем полез?!

Ругая себя, я отъехал от девушки, крикнув напоследок:

— С Богом, милые! Вас ждут дома!

Некоторое время смотрел им вслед, затем подозвал Лю.

— Забери у егерей луки и колчаны.

Когда китаец все сделал, я сказал егерям:

— Теперь можете ехать. Передайте в точности все, что я говорил. Все остальные следом! Хотя, стоп! Оленя оставьте! А теперь — пошли вон!

Проводил взглядом запряженную лизоблюдами тележку, подпрыгивающую на неровностях дороги, и несущихся впереди нее мальчишек-пажей, и стал наблюдать, как Хью, Чжан и Ляо пакуют в переметные сумы доспехи и оружие, снятое с покойников.

…Проехав по лесной дороге, мы нашли место для ночевки. Пока китайцы разбивали лагерь, я отвел Джеффри в сторону:

— Что ты думаешь насчет всего этого?

— Даже не знаю, что сказать, господин.

— Говори как есть!

— Ты убил Уильяма Вернея, затем захватил в плен графа и сына Макуорта, одного из богатейших и влиятельных людей в этих землях. Томас, ты поступил против всех правил рыцарства! Единственное, что смягчает в какой-то степени твой поступок, это подлая выходка самого Вернея. Твой отец был бы недоволен…

— Мне нужен совет, Джеффри, а не рассуждения!

— Мой совет: не дожидаясь выкупа, бежать отсюда, и как можно быстрее!

Ого! Похоже, я действительно заварил кашу, раз бесстрашный воин Джеффри предлагает бегство. А может, я действительно перегнул палку?

— Ты хочешь сказать, что они не привезут деньги?

— Деньги привезут, Томас. И отдадут. Но после того как пленные окажутся на свободе, на нас устроят самую настоящую охоту! И это будет справедливо, Томас!

— А с девушками так поступать — справедливо?! Ты мне скажи: справедливо?!

— Ну… не знаю. Если они не по доброй воле, то… нехорошо. Неправильно.

— Их принудили!

— Хм…

— Сколько людей может быть в погоне?

— От двух до трех десятков, Томас. В зависимости от того, насколько быстро распространятся слухи о похищении. Владения Макуорта довольно далеко отсюда, а вот замок барона Мольнара не очень. Нам здорово повезет, если его не будет дома.

Теперь я начал осознавать, что натворил. Еще недавно я вершил месть, как настоящий герой исторического боевика. Вокруг умирали люди, а я такой… весь из себя крутой, наслаждался происходящим, словно «травки» накурился.

Точно! Кайф ловил! Герой-мститель хренов! И что теперь?! Завтра здесь будет два десятка профессиональных бойцов, которые нашинкуют нас… Стоп! Без паники! До рассвета еще далеко — есть время все обдумать спокойно!

Некоторое время я пытался сообразить, как выкрутиться из этой опасной ситуации, но все мысли, как назло, сходились к одному-единственному выводу:

«Два, а то и три десятка крутых бойцов против нас шестерых — это тебе… Хм! Да это просто форменное самоубийство!»

Так что, последовать совету Джеффри?

Я поднял голову и наткнулся на полную ядовитого ехидства ухмылку на губах графа де Горафа, явно предназначенную мне. Он с самого начала знал, чем все закончится. Он так легко согласился отдать деньги, потому что надеялся вернуться вместе с погоней и рассчитаться со мной.

Его взгляд вернул мне мое чувство достоинства.

Нет, мужик! Ты еще не знаешь меня! Не побегу! Все вы у меня!.. Стоп! Опять меня заносит! Попробую порассуждать. Три десятка вооруженных людей против шести. Минус. Лес. Лесная дорога. Засада. Плюс. Вспомним партизан. Срубленными деревьями перегородить дорогу. Завал в лесу! Стоп! Не пойдет, видно издалека. Хм! Как-то не довелось мне в свое время изучать тактику партизанской войны. Ляо! Мать моя! Как же я о нем забыл? Лю же рассказывал, что тот не только офицером был, но и разбойником! И не простым бандитом, а главарем! Ха! Почерпнем разбойничьей мудрости прямо из источника!