Мой старший брат Чжан, который должен был унаследовать постоялый двор отца, еще с детских лет поражал окружающих своими выдающимися бойцовскими качествами. В четырнадцать лет он победил на турнире двух известных мастеров подряд. В шестнадцать — убил человека ударом кулака на одном из турниров. Прямой, честный и справедливый. И в то же время ограниченный. Он делит мир на честных и нечестных людей. Только черное и белое — и больше никаких оттенков. В этом он очень похож на нашего отца, а тот был тяжелый в общении человек, всю жизнь придерживался строгих и незыблемых правил, которые сам же и установил. Старший брат не только вел дела и сопровождал караваны, он также нередко участвовал в турнирах, где приобрел имя Алмазный Чжан, за твердость духа и тела. Как и отец, он отдавал предпочтение шесту и гибкому оружию, хотя при этом может неплохо сражаться на мечах.

— Гибкое оружие? А-а… это его цепь ты имеешь в виду. Это как у ниндзя? — Увидев удивление на лице китайца, я словно очнулся. — Есть такие бойцы в Японии. Я читал…

Теперь вытянулась физиономия у Джеффри. Вот что значит расслабиться и потерять связь с действительностью! Сразу начинаешь нести…

— В общем, на прямую ручку насажен серп… О! Вспомнил! Здесь его называют «вороний клюв»! На другом конце такого серпа прикреплена цепь с шаром на конце. Вот такое оружие. Подходит оно под определение «гибкое»?

— С вашего разрешения, высокочтимый господин, я поговорю со старшим братом.

— Хорошо, поговори. А сейчас мне хочется дослушать твой рассказ.

— Мой брат, как вы уже знаете, в совершенстве владеет оружием под названием «молот-метеор», но все же его любимое оружие хлыст, или «бянь» по-китайски.

— Да уж! Видел я его упражнения с этим оружием! Впечатляет!

— Он выбрал гибкое оружие для своего совершенствования, потому что это очень трудное оружие для обучения. В Поднебесной по этому поводу говорят так: чтобы научиться владеть им, надо тренироваться столько лет, сколько в хлысте сочлененных элементов. Если взять хлыст Чжана, то в нем тринадцать элементов. — Лю горделиво посмотрел на меня, словно командир, демонстрирующий выучку своих лучших солдат.

— Мастер, одним словом. Рассказывай дальше.

— Еще мой брат хорошо дерется на копьях и алебардах. Последние пять лет он делил свою жизнь на две части. Занятия ушу и управление постоялым двором и лавками. Отец выбрал его своим наследником, после того как определил для себя судьбу Ляо и мою. Должен сказать вам, мой господин, что в нашей великой стране одним из краеугольных камней жизни является уважение к старшим. Власть родителя безгранична, и неважно, император это или дровосек, он вызывает чувство благоговейного страха и безропотного подчинения в своей семье. Так вот, у Ляо, нашего среднего брата, характер был настолько своевольным, насколько это возможно в семье китайца. Его буйный нрав проявлялся время от времени, но это удавалось скрывать до того самого дня, пока ему не стукнуло двадцать лет и он не прошел обряд получения мужской шляпы. После этого он почему-то стал думать, что может делать все, что хочет. О нем до нас и раньше доходили разные слухи. Если Чжан хладнокровен в бою, то Ляо бесстрашен до безумия. В схватках с разбойниками он показал себя таким сильным бойцом, что у купцов до драки иной раз доходило, лишь бы заполучить его в охрану своего каравана. А все получилось так. Как-то на один из караванов, где он был охранником, напали разбойники. После жесткого отпора они пустились в бегство, а Ляо, полный безумной ярости, вместо того чтобы остаться на месте, кинулся с окровавленным мечом за ними. Его не было долго. Люди подумали, что он погиб, и караван уже собрался трогаться, когда из леса появился мой брат. У него на поясе, подвешенные за волосы, висели две отрубленных головы разбойников. За подобные выходки он получил кличку Безумный Ляо. Если налетчики узнавали о том, что в охране каравана едет Безумный Ляо, они даже не помышляли о том, чтобы напасть на него. В овладении ушу он старался ни в чем не отставать от старшего брата, но вот в оружии их предпочтения разделились. Алебарда, меч и лук стали его оружием. Ляо жесток, решителен, смел до безумия, и, в отличие от Чжана, для которого работа охранника это лишь способ заработать деньги и возможность изучить приемы мастеров в других краях, его привлекали жесткие и кровавые схватки. К тому же ему нравилось сидеть в компании пьяных задир и распутных женщин. Недаром у нас говорят: «Неумеренность духа вызывает несчастья — судьба не прощает, когда у нее не просят, а требуют». Он своим образом жизни часто бросал ей вызов, и, в конце концов, судьба не обошла его своим вниманием.

До отца, наконец, донеслись слухи о беспутных выходках его сына. Дважды отец разговаривал с ним, после чего Ляо на время утихал, но однажды случилось то, что должно было случиться. Мой брат поднял голос на отца, и тот, не сказав ему больше ни слова, молча указал на дверь. Несколько лет мы о Ляо ничего не слышали, пока однажды он не вернулся в форме офицера. Уйдя из дому, он завербовался в армию и благодаря отличной физической подготовке и своим личным качествам сумел стать офицером. Я хорошо помню его приезд. Нарядный, в сопровождении двух солдат, на великолепном коне, в красных высоких сапогах. Особенно красив был его мундир с вышитыми тигрятами.

— С вышитыми тигрятами?

— В Поднебесной различным чинам указом сына Неба присваиваются особые золотые вышивки на груди и на спине. На одеждах гражданских чиновников вышиты летящие птицы, являющие собой грацию, обходительность и такт, а на мундирах военных — звери, символизирующие бесстрашие и героизм. Тигрята на его мундире говорили о том, что он имел седьмой ранг. Самый низший ранг у военных девятый — морские коньки.

Своим приездом он хотел показать отцу, что тот был не прав по отношению к нему, что он без всякой поддержки, несмотря ни на что, сумел стать человеком, но отец не стал даже разговаривать с ним. Только передал через меня брату нашу старинную поговорку: «Из хорошего железа гвозди не делают, а дельный человек не пойдет в солдаты». Не ожидая такого холодного приема, Ляо обиделся и сказал, что больше ноги его не будет в родном доме. Он уехал, и мы опять о нем не слышали несколько лет. Потом до нас дошла история о том, как его оскорбил сын высокопоставленного чиновника, являвшийся «мастером клинка». Ляо вызвал его на поединок и убил своего обидчика. Так как все произошло при свидетелях и все правила были соблюдены, он отделался разжалованием и ссылкой на дальнюю границу. Затем, это я уже знаю из его рассказов, он стал шпионом жизни.

— Кем он стал?

— «Шпион жизни» в нашей стране это тот, кто проникает на территорию противника, собирает необходимые сведения и возвращается. А «шпионами смерти» у нас называют послов, основная задача которых передать противнику ложные сведения. Выполнив свою миссию, они остаются заложниками, и когда обман обнаруживается, их убивают. Еще наш военный писатель Ду Му, живший триста лет тому назад, писал: «В качестве шпионов жизни надлежит подбирать людей с ясным духом и умом, умеющих при этом казаться глупцами; их роль кажется второстепенной, но она требует отваги и благородства духа». Мой брат, взяв на себя эту трудную миссию, думал, таким образом, вновь заслужить себе прежнее положение в обществе и вернуть офицерское звание. Но прошел год, другой, он постоянно рисковал головой, выполняя сложнейшие задания, а его словно не замечали. Правда, на третий год его отметили и дали звание офицера. Девятый ранг. Другие, не совершив и трети того, что сделал он, к этому времени стали важными людьми. Тогда он дезертировал из армии. Стал бродягой, а затем разбойником…

— Разбойником?! Как мило!

— Господин, вы, наверно, смеетесь надо мной! Ведь, несмотря на то, что это мой брат, в то же время он позор нашей семьи! Впрочем, я не судья брату своему. Лучше снова приведу слова своего отца: «В руках хорошего человека даже плохое дело становится хорошим, а в руках плохого человека хорошее дело становится плохим». Так, наверно, случилось и с Ляо.

— Не переживай, Лю, это жизнь. Вот взять, к примеру, меня. Впрочем… Как-нибудь потом. Рассказывай дальше.

— Теперь я расскажу о себе. Я шел по стопам братьев, но когда мне стукнуло десять лет, судьба решила, что мне предстоит иная дорога. В наш городок приехала комиссия из налогового ведомства с проверкой. Такое обычно бывало раз в три года. Отец, считавшийся не только прославленным мастером ушу, но и богатым человеком, был удостоен разговора с главой комиссии. Я прислуживал им, поднося еду. Когда разговор перешел на налоги, чиновник, чтобы подкрепить свои слова, достал из широкого рукава скрученный лист бумаги. Развернув его, он нараспев стал читать выдержки из указа. Чуть позже, когда они пили чай, отец решил развлечь важного гостя, предложив мне пересказать то, что тот зачитал. Отец уже знал о моей уникальной памяти с того дня, когда в шесть лет я одним махом выдал длинный монолог героя из спектакля бродячего театра. Чиновник удивился моей необыкновенной способности и спросил, умею ли я еще что-нибудь. Я сказал, что могу, взглянув на бумагу, потом в точности воспроизвести то, что там написано. На следующее утро за мной прислали посыльного. Я предстал перед членами комиссии и продемонстрировал свои способности. Только потом я понял, что это было не столько представлением для чиновников, сколько своеобразным экзаменом. Так мои способности и деньги отца открыли передо мной двери уездного училища. Закончив его, сдал экзамены и стал чиновником. Моя работоспособность, необыкновенная память и жажда знаний поражали даже самых строгих и педантичных чиновников. Прошло два года моей работы в должности делопроизводителя, когда пришло время экзамена на повышение, проводимого раз в три года. Сдав его, я получил степень цзюйжэнь, или «выдвинутый». Вместе со степенью мне присвоили девятый ранг. На второй год после провинциального экзамена «выдвинутые» со всей империи съезжались в столицу на экзамены, которые назывались «столичными экзаменами». Выдержавшие их получали степень «цзиньши» и сдавали в императорском дворце повторные экзамены, которые назывались «дворцовыми экзаменами». Мои успехи не остались незамеченными, и по их окончании я получил сразу седьмой ранг. Теперь на моем халате золотом горела вышивка-картинка, изображавшая утку-мандаринку. Вслед за повышением меня перевели из налогового управления в торговый департамент. Именно там раскрылись мои способности в овладении другими языками. Еще через два года рисунок утки сменила белая цапля, а вместе с новым рангом я получил должность в управлении торговли в городе Пинлян. Я стал весьма уважаемым человеком. Теперь у меня в подчинении было двадцать чиновников, которые ловили каждое мое слово и подобострастно заглядывали в глаза в ожидании поощрения. Мои способности высоко ценили, и был недалек тот день, когда я мог бы сам возглавить департамент, пусть даже уездного города, но тут случилось то, что нельзя ни предусмотреть, ни угадать.

В нашей стране в те годы царили всевластие и произвол тайной полиции, поощрение доносительства, казни по первому доносу, без надлежащего расследования и суда, усиление цензуры. Был даже издан специальный указ, особо поощрявший слежку и доносительство. И люди доносили, но не потому, что были столь низки душой, а в большей степени из-за того, что наказание за недоносительство было такое же, как и за само преступление. Тайная полиция императора, или, как ее называли, «стражи в парчовых халатах», представляла собой организацию хладнокровных и безжалостных убийц. Когда они появлялись, с ними приходила смерть. Никто из жителей Поднебесной, какой бы он властью ни обладал, не чувствовал себя спокойным и защищенным. Тысячи людей были подвержены пыткам и убиты из-за ложных доносов. А тут еще пошла волна преследования писателей. Указом сына Неба было запрещено употреблять в именах и письменной речи целый ряд иероглифов. Виновных кастрировали или просто рубили пальцы на руках, чтобы не могли держать кисточки для письма, а авторов неугодных книг, пьес или стихов сжигали, обмотав свитками их произведений. В это самое время я решил попробовать себя в литературе. Написал небольшую пьесу и около трех десятков стихотворений. Только для себя. Но однажды, будучи приглашенным на банкет по случаю нового назначения моего коллеги, выпил лишнего и случайно сболтнул о своем пристрастии, а через день в мой дом ворвались люди из тайной полиции. Произведя обыск, они нашли свитки с моими рукописями. Две недели просидел я в тюрьме, трясясь в ожидании приговора. Потом меня вызвали к следователю, и тот показал мне новый донос, в котором меня уже обвиняли во взимании взяток с купцов. Если раньше я еще мог надеяться, что благодаря моим талантам и успехам на работе отделаюсь штрафом или, в крайнем случае, выгонят со службы, то теперь меня ожидала казнь. К взяточникам у закона в нашей стране нет милосердия. Когда следователь сказал, что меня, возможно, ждет «линчи», я упал в обморок. Может, он хотел меня попугать…

— А «линчи» это как? — Джеффри, как сын своего века, тоже проявил себя, заерзал в своем углу в нетерпеливом ожидании рассказа о пытке.

— Это когда преступника привязывают к деревянному кресту и начинают резать на части. В зависимости от вины и приговора суда. Могут разрезать на сто двадцать частей, а могут — на двадцать четыре части. Если судья посчитает, что есть смягчающие вину обстоятельства, преступника могут разрезать только на восемь кусков.

— А на пятьсот кусков у вас тоже режут?

— Самая длинная пытка, мой господин, предполагает разрезание тела преступника на три тысячи кусков.

— Е-мое! Ну и живодеры у вас там, в Поднебесной. Продолжай.

— Еще через неделю в нашу камеру пришел надзиратель и сказал, что меня и еще несколько преступников перевозят в другой город. Мне уже было все равно. За эти несколько недель я умирал десятки раз и впал в состояние странного полусна. Ел и пил, не замечая, ни что ем, ни что пью. Спать по-настоящему не мог. Только засну, как тут же просыпаюсь с криком. Снилось одно и то же: палач с клещами, готовящийся рвать меня на куски. Этот месяц можно просто вычеркнуть из моей жизни. Зато хорошо помню день, когда нас вывели из вонючей и душной камеры, и я впервые за столько времени вдохнул свежего воздуха. Мне до боли захотелось жить. Так сильно, что я даже не могу передать свое чувство словами. Затем нас посадили в бамбуковые клетки, стоящие на возах. А через два дня после отъезда на наш караван был совершен налет. Главарем банды, совершившей нападение, по воле судьбы, оказался мой брат Ляо. Его люди были не просто бандой отверженных, они практически представляли собой военный отряд. Ляо, сам по себе бесстрашный воин и бывший офицер, сумел поддерживать дисциплину почти на армейском уровне, к тому же большинство его людей были бывшими солдатами и мастерами ушу. Да и налет был не просто грабежом на большой дороге, а заранее организованным нападением. Дело в том, что среди перевозимых заключенных было двое разбойников из банды Ляо, которых он поклялся освободить. Ища среди заключенных своих людей, он нашел меня. Так мы встретились. Брат уговаривал меня остаться с ним, но как только я почувствовал себя свободным, сразу решил — уеду из Поднебесной, так как больше уже не мог бояться. Может, все дело в том, что я привык к тонкому созерцанию жизни. Меня больше привлекала литература, поэзия, игра на музыкальных инструментах. Я научился красиво выражать свои мысли, искусно льстить, а также дарить нужным людям ценные для них подарки. Мне нравилось учиться и учить. Нравилось сидеть в тихом тенистом садике, среди красивых цветов, и слушать, как поют птицы. Я не хотел быть другим. Не хотел всю жизнь днем скрывать свое лицо, а ночью просыпаться в холодном поту. Это не мое. Я не Ляо и не Чжан. У одного прямая и простая душа, у другого — грубая и жесткая натура. Они могут терпеть невзгоды и лишения, а я — человек душевно ранимый. Мне требуется почет, уважение и внимание. В этом моя жизнь! В этом я сам!

Он замолчал. Каким-то шестым чувством я понимал: то, что он сейчас сказал, шло не из головы, а из сердца. Это был крик истерзанной души.

Некоторое время он смотрел на какую-то точку в пространстве, видимую только ему одному, потом тяжело вздохнул и словно очнулся и испуганно посмотрел на меня:

— Мой высокочтимый господин, простите своего слугу. Мой язык говорил, не ведая что. Я настолько ушел в себя, что забылся, в чьем обществе нахожусь, господин. Со мной это бывает. Я — тут, а мой разум где-то далеко-далеко… Извините, господин. Это все от тоски по той жизни, по родине: но я не слюнтяй и не размазня, как вы могли подумать. Об этом вы узнаете из моего дальнейшего рассказа, если разрешите мне продолжить.

Я молча кивнул.

— Итак, я решил уехать из Поднебесной. С деньгами мне обещал помочь Ляо. Единственное, что беспокоило нас: что будет с нашим отцом и старшим братом? Не падет ли тень моего преступления на их головы? Но прошло трое суток, и на лагерь разбойников напали солдаты. После короткого и кровопролитного боя банда, не выдержав натиска, рассеялась по лесу. Я бежал сразу после нападения. Страх придавал моим ногам скорость и неутомимость. Остановился только тогда, когда начало светать. Вскоре ко мне присоединился Ляо с тремя своими людьми, шедший по моим следам. Это было все, что осталось от пятидесяти разбойников. Я решил, что сама судьба подталкивает нас обоих к далекому путешествию, и предложил брату уехать со мной. Он согласился. Окольными путями мы добрались до родного дома, но, как оказалось, тайная полиция императора успела побывать там раньше нас. Отца, объявив преступником, посадили в тюрьму. Брат, на свое счастье, в это время был в отъезде, выступал на одном из турниров. Ляо ночью пробрался к дому нашего дальнего родственника и узнал, куда тот поехал. После этого мы тронулись в путь и сумели добраться до него раньше «парчовых халатов». Его долго пришлось уговаривать, но он все же уехал с нами.

— А что с отцом и с матерью?

— Наша мать умерла уже давно, когда мне было десять лет. Второй раз отец так и не женился. А вот отец… Жив ли он сейчас или умер в тюрьме, мы не знаем. И это гнетет наши души, даже тогда, когда мы наслаждаемся жизнью.

Все время, пока передвигались по землям Поднебесной, мы боялись всего. Шли не дорогами, а тропами, далеко обходя города и изредка заходя в маленькие деревни, чтобы купить еду. Выбрались за границы Поднебесной и, выйдя на главную торговую дорогу, известную на Западе как Шелковый путь, достигли Индии. Весь этот путь мы проделали, переходя на службу от одного купца к другому. Братья нанимались охранниками, а я слугой и переводчиком. Из Индии, вместе с купцами, везущими специи, чай и шелк, добрались до Константинополя, где прожили больше года. Мои знания языков и учтивость дали мне хорошую должность в фактории, основанной итальянскими купцами. Чжан стал работать ночным охранником. А вот Ляо… снова подвел нас, хотя обещал нам изменить свою жизнь. Связавшись с плохой компанией, он стал заниматься грабежом и разбоем. Банду разгромили, он едва сумел сбежать. Долго скрывался, потом переслал нам весточку, что ему нужны деньги для отъезда. Он не просил поехать с ним. Мы сами так решили. Ведь мы же братья. Так мы оказались в республике Генуя. К этому времени я уже неплохо мог писать и говорить по-итальянски. Одно время работал у купца переводчиком и писарем, а братья тем временем освоили профессию бродячих артистов.